Цитаты со словом «блокадник»
Похожие цитаты:
Перед пропастью немецкой истории и под тяжестью памяти о миллионах убитых я сделал то, что делают люди, когда им не хватает слов. (Опустившись на колени перед мемориалом погибшим в Варшавском гетто)
В общем и целом нет такого явления, как „нечто за ничто“. В конечном счете вы получаете именно то, за что платите, будь то автомобиль или буханка хлеба.
Похоже, что религия с возрастом впала в детство, и теперь, как и в детстве, её необходимо подкармливать чудесами.
Только творчеством живёт человек. И добывать энергию нужно из самого себя, а не из бабушкиных сухарей.
Не хотел бы давать оценку значимости архива о. Всеволода, ни, тем более, самой личности моего отца. Это лучше меня сделают другие. Но уверенно скажу: этот архив — часть отечественной культуры XX века.
Писателю необходима такая же отвага, как солдату: первый должен так же мало думать о критиках, как второй — о госпитале.
Нельзя сидеть при лучине с раздутым от голода животом, с необогащенным ни одною книгою мозгом и с оравой голодных и голых ребят и творить «духовные ценности».
Во все времена конец героев был таким же, как и конец обычных людей. Все они умерли, и воспоминания о них постепенно изгладились из памяти людей. Но пока мы живы, мы должны понять себя, разобраться в себе и выразить себя.
Выработался новый человеческий тип: несгибаемая советская вдова. Я всё время слышу сквозь погребальный звон: «Такая-то прекрасно держится!» Хоть бы для разнообразия кто-нибудь держался плохо.
Я был, есть и останусь русским человеком, сыном Родины, ее жизнью прежде всего интересуюсь, ее интересами живу, ее достоинством укрепляю свое достоинство.
Петербург — по-прежнему мой родной город. Там я родилась, там пережила самые тяжелые годы жизни, блокаду… Там стала петь.
«Второй конец света» был номинирован на «Хьюго», но проиграл роману «Чужак в чужой стране» — какого-то американского писателя, фамилию которого я забыл.
В самом раннем детстве должны быть уже заложены геройские чувства, настраивающие душу на подвига любви и благородства. И разве история представляет мало примеров героев?
Я никогда не голосовал. Раньше на выборы насильно гоняли, но я бросал пустой листок. Я и комсомольцем был, но в моё время даже хулиганы были комсомольцами.
Тот, кто уже не помнит собственного детства совершенно отчетливо, — плохой воспитатель.
Давно уже не был он на своей родине; уж год, как мать его уехала из города. Он приехал вечером. Зачем описывать радость матери и сына после годовой разлуки? Есть минуты, есть сцены, которые даже оскорбляют чувство в описании.
…я немец советского разлива. Мои соотечественники — советские люди, у которых говорить про национальность было моветоном.
Жил долго. Одной посуды пересдавал — страшное дело. Если бы всю сразу, то хватило бы на машину и дачу. Но поскольку сдавал малыми порциями. то всякий раз едва хватало на опохмелку.
Я почерпнул из рассказов моих дяди, тёти и бабушки с дедушкой, что никто не совершенен, но тем не менее большинство людей – хорошие.
... с детства и примерно лет до 23-х мне просто и в голову не приходило, что можно писать что-нибудь, кроме фантастики.
Люди старого времени остаются людьми и в нынешнее — но не люди люди вчерашнего дня.
Адвокаты, врачи и дантисты обирают людей до нитки. Писателям остаётся помирать с голодухи, кончать жизнь самоубийством или сходить с ума.
В прежние дни часто писали о том, как сладко и прекрасно умереть за родину. Но в современных войнах нет ничего сладкого и прекрасного. Ты умрешь как собака, безо всякой на то причины.
Не жалей мёртвых, Гарри, жалей живых, особенно тех, кто живёт без любви!
(Про Кевина Кигана) Ему очень, очень повезло — обыкновенный футболист, попавший в игру в период нехватки настоящих личностей.
Я часто жестоко тоскую здесь по всем близким, но как хорошо, что я здесь. В Москве за свои духовные сочинения я, вероятно, был бы лишенцем.
Жизнь так полна и щедра, что человек всегда найдёт, где досыта нахлебаться.
Обычно у нас признают писателя после смерти. Мертвого почитать легко. Он уже не соперник. Можно даже назваться его другом, рассказывать каким он был тружеником и делать прибыль на его так и не изданных произведениях.
Народ, не желающий кормить свою армию, вскоре будет вынужден кормить чужую.
История человека почти всегда бывает историей несправедливостей многих людей.
Мы водили вместе, вдвоем — страстные бесстрашные колонны пацанвы по улицам самых разных городов нашей замороченной державы, до тех пор пока власть не окрестила всех нас разом мразью и падалью, которой нет и не может быть места здесь.
Поэты всегда приходят своевременно — понимают наши внуки через несколько десятилетий, веков… когда уже имеем перед собой лишь произведения и портрет поэта… легенду о нем.
Думается мне, что существует страшная беда — что нужны Брейвики для того, чтобы политические институты — во всем мире, на самом деле, совершенно неважно где, начали задумываться о человеческой психологии.
Что ни говори, а исход жизни по-своему интересен. Последний акт недолгого действия жалок, страшен, гадок, но не лишён какой-то поэзии.
Редко какой другой писатель с мировым именем мог так же, как он, обнаружить прасущность поэзии — то будничное, чем пропитан наш обычный день.
История — это союз между умершими, живыми и ещё не родившимися.