Неточные совпадения
«Ну полно, полно, миленький!
Ну, не сердись! — за валиком
Неподалеку слышится. —
Я ничего… пойдем!»
Такая ночь бедовая!
Направо ли, налево ли
С дороги
поглядишь:
Идут дружненько парочки,
Не к той ли роще правятся?
Та роща манит всякого,
В той роще голосистые
Соловушки поют…
— Почтеннейший,
я так был занят, что, ей-ей, нет времени. — Он
поглядел по сторонам, как бы от объясненья улизнуть, и увидел входящего в лавку Муразова. — Афанасий Васильевич! Ах, боже мой! — сказал Чичиков. — Вот приятное столкновение!
—
Погляди на
меня! — сказал он и пристально смотрел ей в глаза. — Можно подумать, что ты… несчастлива!
Такие странные у тебя глаза сегодня, да и не сегодня только… Что с тобой, Ольга?
— Ну, вот он к сестре-то больно часто повадился ходить. Намедни часу до первого засиделся, столкнулся со
мной в прихожей и будто не видал.
Так вот,
поглядим еще, что будет, да и того… Ты стороной и поговори с ним, что бесчестье в доме заводить нехорошо, что она вдова: скажи, что уж об этом узнали; что теперь ей не выйти замуж; что жених присватывался, богатый купец, а теперь прослышал, дескать, что он по вечерам сидит у нее, не хочет.
— Что ей
меня доставать?
Я такой маленький человек, что она и не заметит
меня. Есть у
меня книги, хотя и не мои… (он робко
поглядел на Райского). Но ты оставляешь их в моем полном распоряжении. Нужды мои не велики, скуки не чувствую; есть жена: она
меня любит…
— Давно
я думаю, что они пара, Марья Егоровна, — говорила Бережкова, — боялась только, что молоды уж очень оба. А как
погляжу на них да подумаю,
так вижу, что они никогда старше и не будут.
Я поглядел на нее: ни малейшего смущения, полное спокойствие, а на губах
так даже улыбка.
—
Я не знаю, что выражает мое лицо, но
я никак не ожидал от мамы, что она расскажет вам про эти деньги, тогда как
я так просил ее, —
поглядел я на мать, засверкав глазами. Не могу выразить, как
я был обижен.
Рассказала потом: „Спрашиваю, говорит, у дворника: где квартира номер такой-то?“ Дворник, говорит, и
поглядел на
меня: „А вам чего, говорит, в той квартире надоть?“
Так странно это сказал,
так, что уж тут можно б было спохватиться.
—
Так про кого же вы?
Так уж не про Катерину ли Николаевну? Какой мертвой петлей? —
Я ужасно испугался. Какая-то смутная, но ужасная идея прошла через всю душу мою. Татьяна пронзительно
поглядела на
меня.
Я до сих пор не понимаю, что у него тогда была за мысль, но очевидно, он в ту минуту был в какой-то чрезвычайной тревоге (вследствие одного известия, как сообразил
я после). Но это слово «он тебе все лжет» было
так неожиданно и
так серьезно сказано и с
таким странным, вовсе не шутливым выражением, что
я весь как-то нервно вздрогнул, почти испугался и дико
поглядел на него; но Версилов поспешил рассмеяться.
Улицы, домы, лавки — все это провинциально и похоже на все в мире, как
я теперь
погляжу, провинциальные города, в том числе и на наши:
такие же длинные заборы, длинные переулки без домов, заросшие травой, пустота, эклектизм в торговле и отсутствие движения.
«А это вы? — сказал
я, — что вы
так невеселы?» — «Да вот
поглядите, — отвечал он, указывая на быка, которого
я в толпе народа и не заметил, — что это за бык?
—
Так умер старец Зосима! — воскликнула Грушенька. — Господи, а
я того и не знала! — Она набожно перекрестилась. — Господи, да что же
я, а я-то у него на коленках теперь сижу! — вскинулась она вдруг как в испуге, мигом соскочила с колен и пересела на диван. Алеша длинно с удивлением
поглядел на нее, и на лице его как будто что засветилось.
Поманил он
меня, увидав, подошел
я к нему, взял он
меня обеими руками за плечи, глядит
мне в лицо умиленно, любовно; ничего не сказал, только
поглядел так с минуту: «Ну, говорит, ступай теперь, играй, живи за
меня!» Вышел
я тогда и пошел играть.
«Знаю
я, говорю, Никитушка, где ж ему и быть, коль не у Господа и Бога, только здесь-то, с нами-то его теперь, Никитушка, нет, подле-то, вот как прежде сидел!» И хотя бы
я только взглянула на него лишь разочек, только один разочек на него
мне бы опять
поглядеть, и не подошла бы к нему, не промолвила, в углу бы притаилась, только бы минуточку едину повидать, послыхать его, как он играет на дворе, придет, бывало, крикнет своим голосочком: «Мамка, где ты?» Только б услыхать-то
мне, как он по комнате своими ножками пройдет разик, всего бы только разик, ножками-то своими тук-тук, да
так часто, часто, помню, как, бывало, бежит ко
мне, кричит да смеется, только б
я его ножки-то услышала, услышала бы, признала!
— Цветы, — уныло отвечала Акулина. — Это
я полевой рябинки нарвала, — продолжала она, несколько оживившись, — это для телят хорошо. А это вот череда — против золотухи. Вот поглядите-ка, какой чудный цветик;
такого чудного цветика
я еще отродясь не видала. Вот незабудки, а вот маткина-душка… А вот это
я для вас, — прибавила она, доставая из-под желтой рябинки небольшой пучок голубеньких васильков, перевязанных тоненькой травкой, — хотите?
— Как
погляжу я, барин, на вас, — начала она снова, — очень вам
меня жалко. А вы
меня не слишком жалейте, право!
Я вам, например, что скажу:
я иногда и теперь… Вы ведь помните, какая
я была в свое время веселая? Бой-девка!..
так знаете что?
Я и теперь песни пою.
— Дома Хорь? — раздался за дверью знакомый голос, и Калиныч вошел в избу с пучком полевой земляники в руках, которую нарвал он для своего друга, Хоря. Старик радушно его приветствовал.
Я с изумлением
поглядел на Калиныча: признаюсь,
я не ожидал
таких «нежностей» от мужика.
— Не вовремя гость — хуже татарина, — сказал Лопухов, шутливым тоном, но тон выходил не совсем удачно шутлив. —
Я тревожу тебя, Александр; но уж
так и быть, потревожься.
Мне надобно поговорить с тобою серьезно. Хотелось поскорее, утром проспал, не застал бы. — Лопухов говорил уже без шутки. «Что это значит? Неужели догадался?» подумал Кирсанов. — Поговорим — ко, — продолжал Лопухов, усаживаясь. —
Погляди мне в глаза.
— Выпустил, правда твоя; но выпустил черт.
Погляди, вместо него бревно заковано в железо. Сделал же Бог
так, что черт не боится козачьих лап! Если бы только думу об этом держал в голове хоть один из моих козаков и
я бы узнал…
я бы и казни ему не нашел!
— Бога
мне, дураку, не замолить за Галактиона Михеича, — повторял Вахрушка, задыхаясь от рабьего усердия. — Что
я такое был?.. Никчемный человек, червь, а тетерь… Ведь уродятся же
такие человеки, как Галактион Михеич! Глазом глянет — человек и сделался человеком… Ежели бы поп Макар
поглядел теперь на
меня. Х-ха!.. Ах, какое дело, какое дело!
Лопахин.
Мне сейчас, в пятом часу утра, в Харьков ехать.
Такая досада! Хотелось
поглядеть на вас, поговорить… Вы все
такая же великолепная.
Прямо в глаза он
мне теперь давно уже не глядит-с, разве когда уж очень хмелен или расчувствуется; но вчера раза два
так поглядел, что просто мороз по спине прошел.
Я, говорит, еще сама себе госпожа; захочу,
так и совсем тебя прогоню, а сама за границу поеду (это уж она
мне говорила, что за границу-то поедет, — заметил он как бы в скобках, и как-то особенно
поглядев в глаза князю); иной раз, правда, только пужает, всё ей смешно на
меня отчего-то.
— Давеча, выходя из вагона,
я увидел пару совершенно
таких же глаз, какими ты сейчас сзади
поглядел на
меня.
— Лета ихние! Что делать-с! — заметил Гедеоновский. — Вот они изволят говорить: кто не хитрит. Да кто нонеча не хитрит? Век уж
такой. Один мой приятель, препочтенный и, доложу вам, не малого чина человек, говаривал: что нонеча, мол, курица, и та с хитростью к зерну приближается — все норовит, как бы сбоку подойти. А как
погляжу я на вас, моя барыня, нрав-то у вас истинно ангельский; пожалуйте-ка
мне вашу белоснежную ручку.
— А
такая!.. Вот
погляди ты на
меня сейчас и скажи: «Дурак ты, Петр Васильич, да еще какой дурак-то… ах какой дурак!.. Недаром кривой ерахтой все зовут… Дурак, дурак!..»
Так ведь?.. а?.. Ведь
мне одно словечко было молвить Ястребову-то,
так болото-то и мое… а?.. Ну не дурак ли
я после того? Убить
меня мало, кривого подлеца…
Обыкновенно, там, в Расее-то, и слыхом не слыхали, что
такое есть каторга, а только словом-то пугали: «Вот приведут в Сибирь на каторгу,
так там узнаете…» И у
меня сердце екнуло, когда завиделся завод, а все-таки
я потихоньку отвечаю Марфе Тимофеевне: «
Погляди, глупая, вон церковь-то…
—
Мне, главная причина, выманить Феню-то надо было… Ну, выпил стакашик господского чаю, потому как зачем же
я буду обижать барина напрасно? А теперь приедем на Фотьянку: первым делом самовар…
Я как домой к баушке Лукерье, потому моя Окся утвердилась там заместо Фени. Ведь
поглядеть,
так дура набитая, а тут ловко подвернулась… Она уж во второй раз с нашего прииску убежала да прямо к баушке, а та без Фени как без рук. Ну, Окся и соответствует по всем частям…
— Посадить бы самого в дудку,
так поглядела бы
я на тебя, каким бы ты анделом оттуда вылез, — отвечала Окся.
— В шахте… Заложил четыре патрона, поджег фитиля: раз ударило, два ударило, три, а четвертого нет. Что
такое, думаю, случилось?.. Выждал с минуту и пошел
поглядеть. Фитиль-то догорел, почитай, до самого патрона, да и заглох, ну,
я добыл спичку, подпалил его, а он опять гаснет. Ну,
я наклонился и начал раздувать, а тут ка-ак чебурахнет… Опомнился
я уже наверху, куда
меня замертво выволокли. Сам цел остался, а зубы повредило, сам их добыл…
— Ага… — протянул Карачунский, пристально
поглядев на наблюдавшую его старуху. —
Так… Что же, дело прекрасное! Отлично…
Я даже что-то
такое слышал. Бабушка,
так вы похлопочите относительно самоварчика.
— Упыхается… Главная причина, что здря все делает. Конечно, вашего брата, хищников, не за что похвалить, а суди на волка — суди и по волку. Все пить-есть хотят, а добыча-то невелика. Удивительное это дело, как
я погляжу. Жалились раньше, что работ нет, делянками притесняют, ну, открылась Кедровская дача, — кажется, места невпроворот.
Так? А все народ беднится, все в лохмотьях ходят…
— А как же: грешный
я человек, может, хуже всех, а тут святость. Как бы он глянул на
меня,
так бы
я и померла… Был такой-то случай с Пафнутием болящим. Вот
так же встретила его одна женщина и по своему женскому малодушию заговорила с ним, а он только
поглядел на нее — она языка и решилась.
— Вот
погляди, старик-то в курень собирается вас везти, — говорила Татьяна молодой Агафье. — Своего хлеба в орде ты отведала, а в курене почище будет: все равно, как в трубе будешь сидеть. Одной сажи куренной не проглотаешься…
Я восемь зим изжила на Бастрыке да на Талом,
так знаю. А теперь-то тебе с полугоря житья: муж на фабрике, а ты посиживай дома.
В редких случаях, когда очень богатый и знатный господин — по-русски это называется один «карась», а у нас Freier, — когда он увлечется вами, — ведь вы
такая красивая, Тамарочка, (хозяйка
поглядела на нее туманными, увлажненными глазами), — то
я вовсе не запрещаю вам провести с ним весело время, только упирать всегда на то, что вы не имеете права по своему долгу, положению und so weiter, und so weiter… Aber sagen Sie bitte [И
так далее, и
так далее…
Потому что, —
погляди на
меня, — что
я такое?
— Ах, Захар! Опять «не полагается»! — весело воскликнул Горизонт и потрепал гиганта по плечу. — Что
такое «не полагается»? Каждый раз вы
мне тычете этим самым своим «не полагается».
Мне всего только на три дня. Только заключу арендный договор с графом Ипатьевым и сейчас же уеду. Бог с вами! Живите себе хоть один во всех номерах. Но вы только
поглядите, Захар, какую
я вам привез игрушку из Одессы! Вы
таки будете довольны!
— Нет, а
я… — воскликнула Нюра, но, внезапно обернувшись назад, к двери,
так и осталась с открытым ртом.
Поглядев по направлению ее взгляда, Женька всплеснула руками. В дверях стояла Любка, исхудавшая, с черными кругами под глазами и, точно сомнамбула, отыскивала рукою дверную ручку, как точку опоры.
— Теперь смотри внимательно, что
я тебе покажу… Она широко открыла рот и поставила огонь
так, чтобы он освещал ей гортань. Коля
поглядел и отшатнулся.
— Ах, да не все ли равно! — вдруг воскликнул он сердито. — Ты вот сегодня говорил об этих женщинах…
Я слушал… Правда, нового ты ничего
мне не сказал. Но странно —
я почему-то, точно в первый раз за всю мою беспутную жизнь,
поглядел на этот вопрос открытыми глазами…
Я спрашиваю тебя, что же
такое, наконец, проституция? Что она? Влажной бред больших городов или это вековечное историческое явление? Прекратится ли она когда-нибудь? Или она умрет только со смертью всего человечества? Кто
мне ответит на это?
Я не хотела вам мешать, когда вы читали письмо, но вот вы обернулись ко
мне, и
я протянула вам револьвер и хотела сказать:
поглядите, Эмма Эдуардовна, что
я нашла, — потому что, видите ли,
меня ужасно поразило, как это покойная Женя, имея в распоряжении револьвер, предпочла
такую ужасную смерть, как повешение?
— Не сердись на
меня, исполни, пожалуйста, один мой каприз: закрой опять глаза… нет, совсем, крепче, крепче…
Я хочу прибавить огонь и
поглядеть на тебя хорошенько. Ну вот,
так… Если бы ты знал, как ты красив теперь… сейчас вот… сию секунду. Потом ты загрубеешь, и от тебя станет пахнуть козлом, а теперь от тебя пахнет медом и молоком… и немного каким-то диким цветком. Да закрой же, закрой глаза!
— Очень, очень рад, — приветливо ответил Платонов и вдруг
поглядел на Лихонина со светлой, почти детской улыбкой, которая скрасила его некрасивое, скуластое лицо. — Вы
мне тоже сразу понравились. И когда
я увидел вас еще там, у Дорошенки,
я сейчас же подумал, что вы вовсе не
такой шершавый, каким кажетесь.
— И вот
я взял себе за Сарочкой небольшое приданое. Что значит небольшое приданое?!
Такие деньги, на которые Ротшильд и
поглядеть не захочет, в моих руках уже целый капитал. Но надо сказать, что и у
меня есть кое-какие сбережения. Знакомые фирмы дадут
мне кредит. Если господь даст, мы
таки себе будем кушать кусок хлеба с маслицем и по субботам вкусную рыбу-фиш.
Я не мог вынести этого взгляда и отвернулся; но через несколько минут,
поглядев украдкой на швею, увидел, что она точно
так же, как и прежде, пристально на
меня смотрит;
я смутился, даже испугался и, завернувшись с головой своим одеяльцем, смирно пролежал до тех пор, покуда не встала моя мать, не ушла в спальню и покуда Евсеич не пришел одеть
меня.
Народ окружал нас тесною толпою, и все были
так же веселы и рады нам, как и крестьяне на жнитве; многие старики протеснились вперед, кланялись и здоровались с нами очень ласково; между ними первый был малорослый, широкоплечий, немолодой мужик с проседью и с
такими необыкновенными глазами, что
мне даже страшно стало, когда он на
меня пристально
поглядел.
Я с недоумением и тоскою смотрел на него. Наташа умоляла
меня взглядом не судить его строго и быть снисходительнее. Она слушала его рассказы с какою-то грустною улыбкой, а вместе с тем как будто и любовалась им,
так же как любуются милым, веселым ребенком, слушая его неразумную, но милую болтовню.
Я с упреком
поглядел на нее.
Мне стало невыносимо тяжело.
Я убеждал ее горячо и сам не знаю, чем влекла она
меня так к себе. В чувстве моем было еще что-то другое, кроме одной жалости. Таинственность ли всей обстановки, впечатление ли, произведенное Смитом, фантастичность ли моего собственного настроения, — не знаю, но что-то непреодолимо влекло
меня к ней. Мои слова, казалось, ее тронули; она как-то странно
поглядела на
меня, но уж не сурово, а мягко и долго; потом опять потупилась как бы в раздумье.