Неточные совпадения
И всякий народ, носящий в себе залог сил, полный творящих способностей души, своей
яркой особенности и других даров бога, своеобразно отличился каждый своим собственным
словом, которым, выражая какой ни есть предмет, отражает в выраженье его часть собственного своего характера.
Самгин отвечал междометиями, улыбками, пожиманием плеч, — трудно было найти удобные
слова. Мать говорила не своим голосом, более густо, тише и не так самоуверенно, как прежде. Ее лицо сильно напудрено, однако сквозь пудру все-таки просвечивает какая-то фиолетовая кожа. Он не мог рассмотреть выражения ее подкрашенных глаз, прикрытых искусно удлиненными ресницами. Из
ярких губ торопливо сыпались мелкие, ненужные
слова.
Самгин, любезно улыбаясь, слушал ее задорную болтовню и видел, что, когда эта женщина толкает пальцами, легкие
слова ее тоже как будто металлически щелкают, точно маленькие ножницы, а веселая искра синих глаз вспыхивает
ярче.
Начали спорить по поводу письма, дым папирос и
слов тотчас стал гуще. На столе кипел самовар, струя серого вара вырывалась из-под его крышки горячей пылью. Чай разливала курсистка Роза Грейман, смуглая, с огромными глазами в глубоких глазницах и
ярким, точно накрашенным ртом.
«Дурачок», — думал он, спускаясь осторожно по песчаной тропе. Маленький, но очень
яркий осколок луны прорвал облака; среди игол хвои дрожал серебристый свет, тени сосен собрались у корней черными комьями. Самгин шел к реке, внушая себе, что он чувствует честное отвращение к мишурному блеску
слов и хорошо умеет понимать надуманные красоты людских речей.
Она стояла около рояля, аккомпаниатор играл что-то задорное, а она, еще более задорно, пела, сопровождая
слова весьма рискованными жестами, подмигивая, изгибаясь, точно кошка, вскидывая маленькие ноги из-под
ярких юбок.
Самгин ожидал не этого; она уже второй раз как будто оглушила, опрокинула его. В глаза его смотрели очень
яркие, горячие глаза; она поцеловала его в лоб, продолжая говорить что-то, — он, обняв ее за талию, не слушал
слов. Он чувствовал, что руки его, вместе с физическим теплом ее тела, всасывают еще какое-то иное тепло. Оно тоже согревало, но и смущало, вызывая чувство, похожее на стыд, — чувство виновности, что ли? Оно заставило его прошептать...
В седой бороде хорошо был виден толстогубый,
яркий рот, говорил протопоп как-то не шевеля губами, и, должно быть, от этого
слова его, круглые и внятные, плавали в воздухе, точно пузыри.
Это было его первое
слово. До этого он сидел молча, поставив локти на стол, сжав виски ладонями, и смотрел на Маракуева, щурясь, как на
яркий свет.
Анисья стала еще живее прежнего, потому что работы стало больше: все она движется, суетится, бегает, работает, все по
слову хозяйки. Глаза у ней даже
ярче, и нос, этот говорящий нос, так и выставляется прежде всей ее особы, так и рдеет заботой, мыслями, намерениями, так и говорит, хотя язык и молчит.
Впрочем, действительность и всегда отзывается сапогом, даже при самом
ярком стремлении к идеалу, и я, конечно, это должен был знать; но все же я был другого типа человек; я был свободен в выборе, а они нет — и я плакал, за них плакал, плакал по старой идее, и, может быть, плакал настоящими слезами, без красного
слова.
Подошел и я — и не понимаю, почему мне этот молодой человек тоже как бы понравился; может быть, слишком
ярким нарушением общепринятых и оказенившихся приличий, —
словом, я не разглядел дурака; однако с ним сошелся тогда же на ты и, выходя из вагона, узнал от него, что он вечером, часу в девятом, придет на Тверской бульвар.
Она была высокого роста, смугла, с
ярким румянцем, с большими черными глазами и с косой, которая, не укладываясь на голове, падала на шею, —
словом, как на картинах пишут римлянок.
И точно в ответ на его
слова в горах послышался шум, потом налетел сильный порыв ветра с той стороны, откуда мы его не ожидали. Дрова разгорелись
ярким пламенем. Вслед за первым порывом налетел второй, потом третий, пятый, десятый, и каждый порыв был продолжительнее предыдущего. Хорошо, что палатки наши были крепко привязаны, иначе их сорвало бы ветром.
Выходила
яркая картина, в которой, с одной стороны, фигурировали немилостивые цари: Нерон, Диоклетиан, Домициан и проч., в каком-то нелепо-кровожадном забытьи твердившие одни и те же
слова: «Пожри идолам! пожри идолам!» — с другой, кроткие жертвы их зверских инстинктов, с радостью всходившие на костры и отдававшие себя на растерзание зверям.
Услужливые старухи отправили ее было уже туда, куда и Петро потащился; но приехавший из Киева козак рассказал, что видел в лавре монахиню, всю высохшую, как скелет, и беспрестанно молящуюся, в которой земляки по всем приметам узнали Пидорку; что будто еще никто не слыхал от нее ни одного
слова; что пришла она пешком и принесла оклад к иконе Божьей Матери, исцвеченный такими
яркими камнями, что все зажмуривались, на него глядя.
При последнем
слове Параска вспыхнула
ярче алой ленты, повязывавшей ее голову, а беспечный отец ее вспомнил, зачем пришел он.
И ничего в памяти у меня больше не осталось
яркого от Триумфальных ворот. Разве только что это
слово: «Триумфальные» ворота — я ни от кого не слыхал. Бывало, нанимаешь извозчика...
Мы делились наперебой воспоминаниями, оба увлеченные одной темой разговора, знавшие ее каждый со своей стороны. Говорили беспорядочно, одно
слово вызывало другое, одна подробность — другую, одного человека знал один с одной стороны, другой — с другой.
Слово за
слово, подробность за подробностью, рисовали
яркие картины и типы.
— Ну, это еще ничего, — сказал он весело. И затем, вздохнув, прибавил: — Лет через десять буду жарить
слово в
слово. Ах, господа, господа! Вы вот смеетесь над нами и не понимаете, какая это в сущности трагедия. Сначала вcе так живо! Сам еще учишься, ищешь новой мысли,
яркого выражения… А там год за годом, — застываешь, отливаешься в форму…
Говорила она, как-то особенно выпевая
слова, и они легко укреплялись в памяти моей, похожие на цветы, такие же ласковые,
яркие, сочные.
Доктор приехал только к обеду вместе с Васей. Он осмотрел больного и только покачал головой: углы губ были опущены, зрачок не реагировал на свет. Одним
словом, перед ним был прогрессивный паралич в самой
яркой форме.
Я получил было неприятное впечатление от
слов, что моя милая сестрица замухрышка, а братец чернушка, но, взглянув на залу, я был поражен ее великолепием: стены были расписаны
яркими красками, на них изображались незнакомые мне леса, цветы и плоды, неизвестные мне птицы, звери и люди, на потолке висели две большие хрустальные люстры, которые показались мне составленными из алмазов и бриллиантов, о которых начитался я в Шехеразаде; к стенам во многих местах были приделаны золотые крылатые змеи, державшие во рту подсвечники со свечами, обвешанные хрустальными подвесками; множество стульев стояло около стен, все обитые чем-то красным.
Билась в груди ее большая, горячая мысль, окрыляла сердце вдохновенным чувством тоскливой, страдальческой радости, но мать не находила
слов и в муке своей немоты, взмахивая рукой, смотрела в лицо сына глазами, горевшими
яркой и острой болью…
Она говорила, а гордое чувство все росло в груди у нее и, создавая образ героя, требовало
слов себе, стискивало горло. Ей необходимо было уравновесить чем-либо
ярким и разумным то мрачное, что она видела в этот день и что давило ей голову бессмысленным ужасом, бесстыдной жестокостью. Бессознательно подчиняясь этому требованию здоровой души, она собирала все, что видела светлого и чистого, в один огонь, ослеплявший ее своим чистым горением…
Ее доброе большое лицо вздрагивало, глаза лучисто улыбались, и брови трепетали над ними, как бы окрыляя их блеск. Ее охмеляли большие мысли, она влагала в них все, чем горело ее сердце, все, что успела пережить, и сжимала мысли в твердые, емкие кристаллы светлых
слов. Они все сильнее рождались в осеннем сердце, освещенном творческой силой солнца весны, все
ярче цвели и рдели в нем.
— А то вот еще бывает, — начал таинственно Ромашов, — и опять-таки в детстве это было гораздо
ярче. Произношу я какое-нибудь
слово и стараюсь тянуть его как можно дольше. Растягиваю бесконечно каждую букву. И вдруг на один момент мне сделается так странно, странно, как будто бы все вокруг меня исчезло. И тогда мне делается удивительно, что это я говорю, что я живу, что я думаю.
В ряду этих разоблачений особенно
яркую роль играет сознание, что у него, скитальца, ни дома, ни на чужбине,
словом сказать, нигде в целом мире нет ни личного, ни общественного дела.
В продолжение всего моего романа читатель видел, что я нигде не льстил моему герою, а, напротив, все нравственные недостатки его старался представить в усиленно
ярком виде, но в настоящем случае не могу себе позволить пройти молчанием того, что в избранной им служебной деятельности он является замечательно деятельным и, пожалуй, даже полезным человеком [Вместо
слов: «…замечательно деятельным и, пожалуй, даже полезным человеком» в рукописи было: «…если не великим, то по крайней мере замечательно полезным человеком» (стр. 50 об.).].
— На беду это! Не будет проку в этом царствовании! — самое
яркое, что я слышал от старика наборщика. Никто не ответил на его
слова, все испуганно замолчали… и перешли на другой разговор.
Чудно и болезненно отозвались в груди Елены
слова пьяного мельника. Самые сокровенные мысли ее казались ему известны; он как будто читал в ее сердце; лучина, воткнутая в стену, озаряла его сморщенное лицо
ярким светом; серые глаза его были отуманены хмелем, но, казалось, проникали Елену насквозь. Ей опять сделалось страшно, она стала громко молиться.
Лена очень обрадовалась, узнав, что теперь подошла новая реформа и ее отца зовут опять туда, где родилась, где жила, где любила ее мать, где она лежит в могиле… Лена думала, что она тоже будет жить там и после долгих лет, в которых, как в синей мреющей дали, мелькало что-то таинственное, как облако,
яркое, как зарница, — ляжет рядом с матерью. Она дала
слово умиравшей на Песках няне, что непременно привезет горсточку родной земли на ее могилу на Волковом кладбище.
И еще
ярче высказано отрицание такого ограничения в
словах, сказанных Петру при его попытке воспротивиться насилием злу, направленному против Иисуса (Мф. XXVI, 52).
Так все дни, с утра до поздней ночи в тихом доме моём неугомонно гудит басок, блестит лысина, растекаются, тают облака пахучего дыма и светло брызжут из старых уст
яркие, новые
слова.
В
ярких речах отца жизнь рисовалась подобной игре и сказке, в
словах солдата она смотрела сурово, требовала терпения и покорности, — мальчик не мог примирить это явное противоречие.
Тёплым, ослепительно
ярким полуднем, когда даже в Окурове кажется, что солнце растаяло в небе и всё небо стало как одно голубое солнце, — похудевшая, бледная женщина, в красной кофте и чёрной юбке, сошла в сад, долго, без
слов напевая, точно молясь, ходила по дорожкам, радостно улыбалась, благодарно поглаживала атласные стволы берёз и ставила ноги на тёплую, потную землю так осторожно, точно не хотела и боялась помять острые стебли трав и молодые розетки подорожника.
Варвара Михайловна (волнуясь). А я не знаю… Я не вижу ничего более
яркого… (Шалимов внимательно прислушивается к
словам Варвары Михайловны.) Я не умею говорить… Но, господа, я сердцем чувствую: надо, необходимо пробудить в людях сознание своего достоинства, во всех людях… во всех! Тогда никто из нас не будет оскорблять другого… Ведь мы не умеем уважать человека, и это так больно… обидно…
Подробнее об этом дальше, а пока я скажу, что «Обреченные» — это беллетристический рассказ с
ярким и верным описанием ужасов этого завода, где все имена и фамилии изменены и не назван даже самый город, где был этот завод, а главные действующие лица заменены другими, —
словом, написан так, чтобы и узнать нельзя было, что одно из действующих лиц — я, самолично, а другое главное лицо рассказа совсем не такое, как оно описано, только разве наружность сохранена…
В нём вдруг точно вспыхнул целый сноп
ярких искр. Он улыбался острой улыбочкой, и сердце его замирало в живой игре
слов, внезапно рождённых его умом.
Великолепный актер, блестящий рассказчик, талантливый писатель, добрый, жизнерадостный человек, он оставил
яркий след в истории русского театра, перенеся на сцену произведения наших великих писателей, и не мечтавших, когда они писали, что мысли и
слова их, иллюстрируемые живым человеком, предстанут на сцене перед публикой.
Женщина пела нехотя, как бы в полусне, её очень
яркие губы произносили непонятные
слова, масляные глаза смотрели пристально через головы людей.
Чем тени сумрачней ночные,
Тем звезды
ярче и ясней;
Блажен в беде не гнувший выи[1],
Блажен певец грядущих дней,
Кто среди тьмы денницы новой
Провидит радостный восход
И утешительное
словоСредь общих слез произнесет!
И тьму пусть терпит божья воля,
Явлений двойственность храня, —
Блаженны мы, что наша доля
Быть представителями дня!
Пути творца необъяснимы,
Его судеб таинствен ход,
Блажен, кто всех сомнений мимо
Дорогой светлою идет!
Голос у него был глухой, тусклый, а
слова —
яркие, и что-то соловьиное пело в них.
Катерина Львовна, ни
слова не говоря более, юркнула в камеру, растормошила на нарах свою сумочку и опять торопливо выскочила к Сергею с парою синих болховских шерстяных чулок с
яркими стрелками сбоку.
Чихачев хотя был того же самого духа, как и друг его Брянчанинов. но имел второстепенное значение, с одной стороны, потому, что Брянчанинов обладал более
яркими способностями и прекрасным даром
слова, а с другой — потому, что более молодой по летам Чихачев добровольно тушевался и сам любил при каждом случае отдавать первенство своему другу.
Еще потемневший облик, облекающий старые картины, не весь сошел пред ним; но он уж прозревал в них кое-что, хотя внутренно не соглашался с профессором, чтобы старинные мастера так недосягаемо ушли от нас; ему казалось даже, что девятнадцатый век кое в чем значительно их опередил, что подражание природе как-то сделалось теперь
ярче, живее, ближе;
словом, он думал в этом случае так, как думает молодость, уже постигшая кое-что и чувствующая это в гордом внутреннем сознании.
Самым
ярким примером может служить «Сказание о Мамаевом побоище» в сравнении с «
Словом о полку Игореве».
Он сам удивился своим
словам и снова на секунду замолчал, но тотчас понял выгоду неожиданной обмолвки, обрадовался и вспыхнул еще
ярче.
Он то падал до половины почти тишины, когда ясно слышалось отдельное
слово, сказанное в другом конце зала, то возрастал, порывисто, судорожно, точно взбегал на изломанные ступеньки, обрывался, снова бежал — и рассыпался, как фейерверк,
яркими огоньками: красными, голубенькими, зелеными.
… Гляжу в окно — под горою буйно качается нарядный лес, косматый ветер мнёт и треплет
яркие вершины пламенно раскрашенного клёна и осин, сорваны жёлтые, серые, красные листья, кружатся, падают в синюю воду реки, пишут на ней пёструю сказку о прожитом лете, — вот такими же цветными
словами, так же просто и славно я хотел бы рассказать то, что пережил этим летом.