Неточные совпадения
— А вот тут пишут, — читал он еще, — что
сочинения госпожи Жанлис перевели на российский
язык.
Клапрот как-то достал
сочинение, обогатил разными прибавлениями из китайских географий и перевел на французский
язык.
Когда я привык к
языку Гегеля и овладел его методой, я стал разглядывать, что Гегель гораздо ближе к нашему воззрению, чем к воззрению своих последователей, таков он в первых
сочинениях, таков везде, где его гений закусывал удила и несся вперед, забывая «бранденбургские ворота». Философия Гегеля — алгебра революции, она необыкновенно освобождает человека и не оставляет камня на камне от мира христианского, от мира преданий, переживших себя. Но она, может с намерением, дурно формулирована.
— Я больше всего русский
язык люблю. У нас
сочинения задают, переложения, особливо из Карамзина. Это наш лучший русский писатель. «Звон вечевого колокола раздался, и вздрогнули сердца новгородцев» — вот он как писал! Другой бы сказал: «Раздался звон вечевого колокола, и сердца новгородцев вздрогнули», а он знал, на каких словах ударение сделать!
После этого глубокомысленные
сочинения Ганемана исчезли с отцовского стола, а на их месте появилась новая книжка в скромном черном переплете. На первой же странице была виньетка со стихами (на польском
языке...
И так он вознамерился сделать опыт
сочинения новообразными стихами, поставив сперва российскому стихотворению правила, на благогласии нашего
языка основанные.
Известившись о соблазнах и подлогах, от некоторых в науках переводчиков и книгопечатников происшедших, и желая оным предварить и заградить путь по возможности, повелеваем, да никто в епархии и области нашей не дерзает переводить книги на немецкий
язык, печатать или печатные раздавать, доколе таковые
сочинения или книги в городе нашем Майнце не будут рассмотрены вами и касательно до самой вещи, доколе не будут в переводе и для продажи вами утверждены, согласно с вышеобъявленным указом.
Если совет мой может что-либо сделать, то я бы сказал, что российское стихотворство, да и сам российский
язык гораздо обогатились бы, если бы переводы стихотворных
сочинений делали не всегда ямбами.
Сказав таким образом о заблуждениях и о продерзостях людей наглых и злодеев, желая, елико нам возможно, пособием господним, о котором дело здесь, предупредить и наложить узду всем и каждому, церковным и светским нашей области подданным и вне пределов оныя торгующим, какого бы они звания и состояния ни были, — сим каждому повелеваем, чтобы никакое
сочинение, в какой бы науке, художестве или знании ни было, с греческого, латинского или другого
языка переводимо не было на немецкий
язык или уже переведенное, с переменою токмо заглавия или чего другого, не было раздаваемо или продаваемо явно или скрытно, прямо или посторонним образом, если до печатания или после печатания до издания в свет не будет иметь отверстого дозволения на печатание или издание в свет от любезных нам светлейших и благородных докторов и магистров университетских, а именно: во граде нашем Майнце — от Иоганна Бертрама де Наумбурха в касающемся до богословии, от Александра Дидриха в законоучении, от Феодорика де Мешедя во врачебной науке, от Андрея Елера во словесности, избранных для сего в городе нашем Ерфурте докторов и магистров.
На
сочинения, на латинском
языке писанные, ценсура, кажется, не распространялася.
Некоторые глупые, дерзновенные и невежды попускаются переводить на общий
язык таковые книги. Многие ученые люди, читая переводы сии, признаются, что ради великой несвойственности и худого употребления слов они непонятнее подлинников. Что же скажем о
сочинениях, до других наук касающихся, в которые часто вмешивают ложное, надписывают ложными названиями и тем паче славнейшим писателям приписывают свои вымыслы, чем более находится покупщиков.
Пришлите мне какое-нибудь
сочинение на французском
языке, с которого перевод мог бы быть напечатан на русском и с выгодою продан, — я найду средства скоро и по возможности хорошо его перевести и способ его к вам доставить.
«Детская библиотека»,
сочинение г. Камне, переведенная с немецкого А. С. Шишковым, особенно детские песни, которые скоро выучил я наизусть, привели меня в восхищение [Александр Семеныч Шишков, без сомнения, оказал великую услугу переводом этой книжки, которая, несмотря на устарелость
языка и нравоучительных приемов, до сих пор остается лучшею детскою книгою.
— Потому что асе лучшие
сочинения юридические написаны на латинском
языке, — отвечал Павел, немного покраснев.
Профессор писал мне, что
сочинение Хельчицкого должно было быть издано в первый раз на чешском
языке в журнале Петербургской академии наук.
Особенно памятны мне стихи одного путешественника, графа Мантейфеля, который прислал их Софье Николавне при самом почтительном письме на французском
языке, с приложением экземпляра огромного
сочинения в пяти томах in quarto [In quarto — латинское «in» значит «в», a «quarlus» «четвертый», инкварто — размер книги, ее формат в четвертую часть бумажного листа.] доктора Бухана, [Бухан Вильям (1721–1805) — английский врач, автор популярной в то время книги «Полный и всеобщий домашний лечебник…» На русский
язык переведена в 1710–1712 гг.] только что переведенного с английского на русский
язык и бывшего тогда знаменитою новостью в медицине.
На французском и английском
языках есть много полных
сочинений по этой части и еще более маленьких книжек собственно об уженье.
Наша искусственность видна во всем, начиная с одежды, над которою так много все смеются и которую все продолжают носить, до нашего кушанья, приправляемого всевозможными примесями, совершенно изменяющими естественный вкус блюд; от изысканности нашего разговорного
языка до изысканности нашего литературного
языка, который продолжает украшаться антитезами, остротами, распространениями из loci topici, глубокомысленными рассуждениями на избитые темы и глубокомысленными замечаниями о человеческом сердце, на манер Корнеля и Расина в беллетристике и на манер Иоанна Миллера в исторических
сочинениях.
В 40-х годах был близок к кругу литераторов, группировавшихся вокруг В.Г.Белинского и А.И.Герцена.] и полные
сочинения Гете на немецком
языке.
Все мы были увлечены силою и красотою
языка, стройностью и глубоким чувством, и даже чувствительностью, с которою было написано это
сочинение; последнего качества мы никогда не замечали во всем, что писал Писарев, и это нас всех изумило.
Чрез полгода после начала этого издания княгиня Дашкова успела уже привести к совершению учреждение Российской академии как ученого общества, долженствующего «хранить и утверждать
язык»; таким образом, что она имела в виду совершить частным образом, посредством своих
сочинений и кружка литераторов, помещавших свои труды в ее журнале, теперь высказалось официально и возложено было на целое сословие ученых, которые должны были усовершенствование отечественного слова поставить задачею своей деятельности.
(9) См. Остолопова «Ключ к
сочинениям Державина», стр. 26; Полевого — «Очерки русской литературы», ч. 1, стр. 15; Греча — «Чтения о русском
языке», ч. II, стр. 384; Савельева — предисловие к третьему изданию Державина, стр. XXXVII.
Об одном из подобных
сочинений «здравомыслящий человек» говорит: «Мне кажется, все сие написано по-французски русскими словами; если вам угодно, я переведу все сие
сочинение на французский
язык, и, возвратя оное в первобытное состояние, оно более смысла иметь будет, нежели теперь в русских словах оно содержит.
(13) Таковы, например, письмо А. Мейера, при посылке исторических надписей российским государям (кн. I, ст. XXX); критика на эти надписи (кн. II, ст. XV); письмо при посылке
сочинения «О системе мира» (кн. II, ст. XXII); письмо, при котором присланы вопросы Фонвизина (кн. III, ст. XVI); письмо, приложенное к «Повествованию мнимого глухого и немого» (кн. IV, ст. X); письмо г. Икосова при посылке его оды (книга IV, ст. XI); письмо, содержащее критику на «Систему мира» (кн. IV, ст. XVI); письмо при посылке стихов г. Голенищева-Кутузова (кн. V, ст. VII); письмо Любослова о напечатании его «Начертания о российском
языке» (кн. VII, ст. XV); письмо о «Былях и небылицах», с приложением предисловия к «Истории Петра Великого» (кн. VII, ст. XIX); письмо при посылке стансов на учреждение Российской академии (кн. IX, ст. IV); письмо с приобщением оды «К бессмертию» (кн. X, ст. XIII); письмо А. Мейера в ответ на критику его исторических надписей (кн. X, ст. XIV); письмо при посылке стихов Ломоносова (кн. XI, ст. XIV); письмо А. Старынкевича, с приложением «Стихов к другу» (кн. XI, ст. XVI); письмо при посылке стихов Р — Д — Н (кн. XIV, ст. V).
Там сказано: «Академия наук чрез многие годы издавала в свет на российском
языке разные периодические
сочинения, коими наибольшая часть читателей были довольны; и не бесполезность тех
сочинений, ниже неудовольствие публики, но разные перемены, которым подвержена была Академия, были причиною, что оные
сочинения неоднократно останавливались, вовсе прерывались и паки снова начинаемы были, когда обстоятельства Академии то позволяли».
В числе этих изданий нужно, конечно, разуметь и «Собеседник», тем более что самые «Новые ежемесячные
сочинения» могут быть названы как бы продолжением его, по своей цели, высказанной в том же предисловии: «способствовать приращению человеческих знаний и обогащению российского
языка».
Священник Старынкевич пишет, что небо послало ему счастие видеть первые четыре книжки «Собеседника» и что он «с толиким удовольствием листы полезнейшего сего
сочинения прочитывал, с коликим утомленный долговременною жаждою из чистейшего источника опаленный свой
язык орошает» (ч. XI, стр. 156).
По поводу предисловия к «Истории Петра Великого» написано прошение к гг. издателям, чтобы они не отягощали публику
сочинениями, которые писаны
языком неизвестным; в прошении есть и разбор некоторых фраз, не согласных с духом русского
языка.
Любословы критиковали неправильности
языка, а в предисловии к этим критикам в то же время издатели (вероятно, сама Екатерина) говорили: «Один из издателей нижайше просит, чтоб дозволено ему было и не всегда исправные свои
сочинения в «Собеседнике» помещать, так как он ни терпенья, ни времени не имеет свои
сочинения переправлять, а притом и не хочет никого тяготить скукою поправлять его против грамматики преступления».
— Я недавно читала, не помню чье,
сочиненье, «Вечный Жид» [«Вечный жид» — роман французского писателя Эжена Сю, в переводе на русский
язык вышедший в 1844—1845 годах.] называется: как прелестно и бесподобно написано! — продолжала моя мучительница.
Все-таки от твоего романа, который он получил, развернул, хотел прочесть кое-что, и, не сходя с места и не ложась спать, не мог не прочесть всех трех томов; а это самая лучшая похвала, какую он мог сделать твоему
сочинению; он просил меня тотчас к тебе написать о действии, которое ты над ним произвел, о своей благодарности и о том, что хотя он еще не успел поднести твоего романа императрице, но предварил ее, что она увидит диво на нашем
языке».
Русская речь также хороша, проста и сильна: одним словом — я считаю последнее произведение Загоскина не уступающим в достоинстве лучшим его прежним
сочинениям, даже нахожу в нем большую зрелость мысли и силу
языка.
Желая похвастаться, что мне не чуждо, а знакомо направление мистических
сочинений, я сказал Рубановскому, что еще в первый год моего студентства я подписался на книгу «Приключения по смерти Юнга-Штиллинга» [«Приключения по смерти» —
сочинение немецкого писателя-мистика Юнга-Штиллинга (1740–1817), в 3-х частях, на русском
языке вышла в переводе У. М. (т. е. Лабзина) (СПБ. 1805).], в трех частях, и что даже имя мое напечатано в числе подписавшихся.
На другой день, однако, я спросил одного из наших чиновников, бывшего моим товарищем в Казанской гимназии, А. С. Скуридина, которого Розенкампф очень любил: «Правда ли, что у нашего директора есть какие-то
сочинения умершего Вольфа?» Скуридин сначала запирался, говорил, что ничего не знает, а потом под великим секретом открылся мне, что это правда, что он видел эти бумаги, писанные по-русски и самым неразборчивым почерком, что сам Розенкампф ни прочесть, ни понять их не может, что Скуридин кое-что переводил ему на немецкий
язык, что это совершенная галиматья, но что Розенкампф очень дорожит бреднями сумасшедшего Вольфа и ни за что на свете никому не дает их.
Зогар (букв.: сияние) — книга Каббалы, написанная на арамейском
языке, по-видимому, испанским евреем Моисеем де Леоном в конце XIII в. и выданная им за
сочинение Симона бар Йохая.
Горданов сказал, чтобы Висленев об этом не заботился, что способы будут к его услугам, что он, Горданов, сам переведет
сочинение Висленева на польский
язык и сам пристроит его в заграничную польскую газету.
Музыкальная пьеса в 16 рук окончилась, вызвав одобрение Государя и похвалу Государыни. Вслед за тем на середину вышла воспитанница выпускного класса Иртеньева и на чистейшем французском
языке проговорила длинное приветствие —
сочинение нашего Ротье — с замысловатым вычурным слогом и витиеватыми выражениями. Государыня милостиво протянула ей для поцелуя руку, освобожденную от перчатки, — белую маленькую руку, унизанную драгоценными кольцами.
Если б прикинуть Дерптский университет к германским, он, конечно, оказался бы ниже таких, как Берлинский, Гейдельбергский или Боннский. Но в пределах России он давал все существенное из того, что немецкая нация вырабатывала на Западе. Самый немецкий
язык вел к расширению умственных горизонтов, позволял знакомиться со множеством научных
сочинений, неизвестных тогдашним студентам в России и по заглавиям.
Те же лица, которые в его драмах выделяются как характеры, суть характеры, заимствованные им из прежних
сочинений, послуживших основой его драм, и изображаются большей частью не драматическим способом, состоящим в том, чтобы заставить каждое лицо говорить своим
языком, а эпическим способом — рассказа одних лиц про свойства других.
Он знал хорошо
языки греческий, латинский и, что удивительнее всего в тогдашнее время, русский, на который он перевел множество латинских
сочинений.
В кругу своих товарищей Гиршфельд держался важно и гордо, стараясь уверить их, что он следит за юридической наукой и литературой, и что ни одно мало-мальски выдающееся
сочинение на русском и иностранных
языках не ускользает от его любезности. Товарищи не любили его и в шутку прозвали московским Жюль Фавром.
Громадная библиотека Грозного, которую все еще не теряют надежды найти в подземных тайниках Кремля, представляла богатейший фонд для русского образования. Рассмотрев это драгоценное собрание книг на греческом, латинском и еврейском
языках, замурованных в сводчатых подвалах, немец Веттерман пришел в неизъяснимый восторг: он увидел здесь много таких
сочинений, которые совсем были неизвестны западной учености.
В последнее время и за границей появлялись некоторые
сочинения о русском расколе. Кроме лондонского «Сборника о раскольниках» г. Кельсиева (на русском
языке), особенно замечательны: на немецком — барона Гакстгаузена (в его «Путешествии по России»), на английском — графа Красинского (о протестантизме у славян) и на французском — неизвестного автора, но по всему видно, что русского чиновника, «Le Raskol»…
Это было до такой степени обыкновенно в раскольнических скитах, что вскоре слово «скит» (обитель, монастырь) и слово «секта» (толк, согласие) сделались синонимами не только в разговорном и официальном
языке законодательства XVII и XVIII ст., но даже и в
сочинениях пастырей православной церкви.