Неточные совпадения
На улице было солнечно и холодно, лужи, оттаяв за день, снова покрывались ледком, хлопотал ветер, загоняя в воду перья куриц, осенние кожаные листья, кожуру лука, дергал пальто Самгина, раздувал его тревогу… И, точно в ответ на каждый
толчок ветра,
являлся вопрос...
— Это похоже на фразу из офицерской песни, — неопределенно сказал Макаров, крепко провел ладонями по лицу и тряхнул головою. На лице его
явилось недоумевающее, сконфуженное выражение, он как будто задремал на минуту, потом очнулся, разбуженный
толчком и очень смущенный тем, что задремал.
Ему казалось, что в нем зарождается некое новое настроение, но он не мог понять — что именно ново? Мысли самосильно принимали точные словесные формы,
являясь давно знакомыми, он часто встречал их в книгах. Он дремал, но заснуть не удавалось, будили
толчки непонятной тревоги.
Советская философия даже придумала слово «самодвижение» для оправдания того, что источником движения
является не
толчок извне, а внутренне присущая материи свобода.
В шесть часов
явились к ротам офицеры. Общий сбор полка был назначен в десять часов, но ни одному ротному командиру, за исключением Стельковского, не пришла в голову мысль дать людям выспаться и отдохнуть перед смотром. Наоборот, в это утро особенно ревностно и суетливо вбивали им в голову словесность и наставления к стрельбе, особенно густо висела в воздухе скверная ругань и чаще обыкновенного сыпались
толчки и зуботычины.
Только единственный сын Анны Павловны, Александр Федорыч, спал, как следует спать двадцатилетнему юноше, богатырским сном; а в доме все суетились и хлопотали. Люди ходили на цыпочках и говорили шепотом, чтобы не разбудить молодого барина. Чуть кто-нибудь стукнет, громко заговорит, сейчас, как раздраженная львица,
являлась Анна Павловна и наказывала неосторожного строгим выговором, обидным прозвищем, а иногда, по мере гнева и сил своих, и
толчком.
Шёл он, как всегда, теснясь к стенам и заборам, задевая их то локтем, то плечом, порою перед ним
являлась чёрная тень, ползла по земле
толчками, тащила его за собою, он следил за её колебаниями и вздыхал.
Страх смерти начал
являться к нему постепенно и как-то
толчками: точно возьмет кто и снизу, изо всей силы, подтолкнет сердце кулаком. Скорее больно, чем страшно. Потом ощущение забудется — и через несколько часов
явится снова, и с каждым разом становится оно все продолжительнее и сильнее. И уже ясно начинает принимать мутные очертания какого-то большого и даже невыносимого страха.
«Если б бросить, на минутку, прямую дорогу и увлечься вправо, то не более как через две станции можно бы было посетить еще одну знакомую даму, только что возвратившуюся из-за границы и находящуюся теперь в приятном для него, но весьма скучном для нее уездном уединении; а стало быть,
являлась возможность употребить время не менее интересно, чем и в Одессе, тем более что и там не уйдет…» Но он все еще колебался и не решался окончательно; он «ждал
толчка».
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний
толчок, который победил бы этот стыд. И
толчок этот
явился в нужное время. Это было так называемое у французов, le Hourra de l’Empereur. [императорское ура.]