Неточные совпадения
Ему протянули несколько шапок, он взял две из них, положил их на голову себе близко ко лбу и, придерживая рукой, припал на колено. Пятеро мужиков, подняв с земли небольшой колокол, накрыли им голову кузнеца так, что края легли ему на шапки и на плечи, куда баба положила свернутый передник. Кузнец закачался, отрывая колено от земли, встал и тихо,
широкими шагами пошел ко
входу на колокольню, пятеро мужиков провожали его, идя попарно.
Мы, выходя из дома, надеваем плащ, а они —
широкие панталоны или юбку, которую будто бы снимают при
входе в дом.
Я прошел шестой, а все магазина не вижу, и раза два ходил взад и вперед, не подозревая, что одно
широкое, осененное деревьями крыльцо и есть
вход в магазин.
Главный, или передний,
вход,
широкий и утолоченный от беспрестанного влезанья и вылезанья, называется норою, а задний, малоприметный, употребляемый только в крайности, называется поднорком.
Сейчас же при
входе в загородный кафешантан сияла разноцветными огнями искусственная клумба, с электрическими лампочками вместо цветов, и от нее шла в глубь сада такая же огненная аллея из
широких полукруглых арок, сужавшихся к концу.
Крапчик с снова возвратившеюся к нему робостью вошел в эту серую комнату, где лицом ко
входу сидел в покойных вольтеровских креслах небольшого роста старик, с остатком слегка вьющихся волос на голове, с огромным зонтиком над глазами и в сером
широком фраке.
Мебель плетеная, дачная, только около
входа в коридор
широкий диван, покрытый серым чехлом.
Старик жил в длинной и узкой белой комнате, с потолком, подобным крышке гроба. Против двери тускло светилось
широкое окно, в левом углу у
входа маленькая печь, по стене налево вытянулась кровать, против неё растопырился продавленный рыжий диван. Крепко пахло камфорой и сухими травами.
Поднявшись по лестнице во второй этаж, он остановился у
входа в
широкий коридор и, не видя никого перед собою, громким голосом спросил себе нумер.
Совершенно в другом роде были литературные чайные вечера у Павловых, на Рождественском бульваре. Там все, начиная от роскошного
входа с парадным швейцаром и до большого хозяйского кабинета с пылающим камином, говорило если не о роскоши, то по крайней мере о
широком довольстве.
При
входе в гостиную он увидел колоссальную фигуру Задор-Мановского, который в
широком суконном сюртуке сидел, развалившись в креслах; невдалеке от него на диване сидела хозяйка. По расстроенному виду и беспокойству в беспечном, по обыкновению, лице Клеопатры Николаевны нетрудно было догадаться, что она имела неприятный для нее разговор с своим собеседником: глаза ее были заплаканы. Задор-Мановский, видно, имел необыкновенную способность всех женщин заставлять плакать.
Дилетаев начал прощаться. Хозяйка подала ему свою белую и полную ручку, которую тот поцеловал и, расшаркавшись, вышел молодцом. Отсюда он завернул к Никону Семенычу, которого застал в довольно странном костюме, а именно: в пунцовых шелковых шальварах, в полурасстегнутой сорочке и в какой-то греческой шапочке. На талии был обернут, несколько раз, яхонтового цвета
широкий кушак, за которым был заткнут кинжал. При
входе Аполлоса Михайлыча он что-то декламировал.
Две мощные руки обхватывают ее за талию и легко взбрасывают на спину лошади, на
широкий кожаный матрац. Почти в тот же момент и стулья, и белые столбы, и тиковые занавески у
входов — все сливается в один пестрый круг, быстро бегущий навстречу лошади. Напрасно руки замирают, судорожно вцепившись в жесткую волну гривы, а глаза плотно сжимаются, ослепленные бешеным мельканием мутного круга. Мужчина в цилиндре ходит внутри манежа, держит у головы лошади конец длинного бича и оглушительно щелкает им…
Главная, так называемая «генеральная» аллея, вся прелесть которой состояла в ее старых,
широких липах и в массе тюльпанов, тянувшихся двумя пестрыми полосами во всю ее длину, оканчивалась вдали желтым пятном. То была желтая каменная беседка, в которой когда-то был буфет с биллиардом, кеглями и китайской игрой. Мы бесцельно направились к этой беседке… У ее
входа мы были встречены живым существом, несколько расстроившим нервы моих не храбрых спутников.
Папа лежал против
входа на своей
широкой и низкой, как тахта, постели (он не признавал иного ложа с тех пор, как я помню его), с закрытыми глазами, со сложенными на груди руками.
Его окружал на большое пространство высокий забор с зубцами, а
широкие дощатые ворота, запертые огромным засовом, заграждали
вход на обширный двор; за воротами, в караулке, дремал сторож, а у его ног лежал другой — цепной пес, пущенный на ночь. Кругом, повторяем, царила мертвая тишина, лишь где-то вдали глухо раздавались переклички петухов, бой в медную доску да завывание собак.
Его окружал на большое пространство высокий забор с зубцами, а
широкие дощатые ворота, запертые огромным засовом, заграждали
вход на обширный двор; за воротами, в караулке дремал сторож, а у его ног лежал другой — цепной пес, спущенный на ночь. Кругом, повторяем, царила мертвая тишина, лишь где-то вдали глухо раздавалась перекличка петухов, бой в медную доску, да завывание собак.
На другой день кружок, собравшийся в доме Сурминых, сидел за вечерним чаем. Распахнулась дверь, и влетела молодая девушка, довольно интересной, шикарной наружности, в бархатном малиновом кепи, в перчатках с
широкими раструбами, по образцу кучерских. За поясом блестел маленький кинжал с золотою ручкой. При
входе в комнату, она разразилась хохотом, так что все тут бывшие вздрогнули.