Неточные совпадения
Ей нравится
порядок стройный
Олигархических бесед,
И холод гордости спокойной,
И эта смесь чинов и лет.
Но это кто в толпе избранной
Стоит безмолвный и туманный?
Для всех он кажется
чужим.
Мелькают лица перед ним,
Как ряд докучных привидений.
Что, сплин иль страждущая спесь
В его лице? Зачем он здесь?
Кто он таков? Ужель Евгений?
Ужели он?.. Так, точно он.
— Давно ли к нам он занесен?
В должности «одной прислуги» она работала безукоризненно: вкусно готовила, держала квартиру в чистоте и
порядке и сама держалась умело, не мозоля глаз хозяина. Вообще она не давала повода заменить ее другой женщиной, а Самгин хотел бы сделать это — он чувствовал в жилище своем присутствие
чужого человека, — очень
чужого, неглупого и способного самостоятельно оценивать факты, слова.
Обломов разорвал листы пальцем: от этого по краям листа образовались фестоны, а книга
чужая, Штольца, у которого заведен такой строгий и скучный
порядок, особенно насчет книг, что не приведи Бог! Бумаги, карандаши, все мелочи — как положит, так чтоб и лежали.
— Праздные повесы, которым противен труд и всякий
порядок, — продолжал Райский, — бродячая жизнь, житье нараспашку, на
чужой счет — вот все, что им остается, как скоро они однажды выскочат из колеи. Они часто грубы, грязны; есть между ними фаты, которые еще гордятся своим цинизмом и лохмотьями…
— Все это баловство повело к деспотизму: а когда дядьки и няньки кончились,
чужие люди стали ограничивать дикую волю, вам не понравилось; вы сделали эксцентрический подвиг, вас прогнали из одного места. Тогда уж стали мстить обществу: благоразумие, тишина,
чужое благосостояние показались грехом и пороком,
порядок противен, люди нелепы… И давай тревожить покой смирных людей!..
— И сам ума не приложу, батюшка, отцы вы наши: видно, враг попутал. Да, благо, подле
чужой межи оказалось; а только, что греха таить, на нашей земле. Я его тотчас на чужой-то клин и приказал стащить, пока можно было, да караул приставил и своим заказал: молчать, говорю. А становому на всякий случай объяснил: вот какие
порядки, говорю; да чайком его, да благодарность… Ведь что, батюшка, думаете? Ведь осталось у чужаков на шее; а ведь мертвое тело, что двести рублев — как калач.
— С одной стороны хозяйничает шайка купцов, наживших капиталы всякими неправдами, а с другой стороны будет зорить этих толстосумов шайка хищных дельцов. Все это в
порядке вещей и по-ученому называется борьбой за существование… Конечно, есть такие купцы, как молодой Колобов, — эти создадут свое благосостояние на развалинах
чужого разорения. О, он далеко пойдет!
— А вы не сердитесь на нашу деревенскую простоту, Харитина Харитоновна, потому как у нас все по душам… А я-то так кругом обязан Ильей Фирсычем, по гроб жизни. Да и так люди не
чужие… Ежели, напримерно, вам насчет денежных средств, так с нашим удовольствием. Конешно, расписочку там на всякий случай выдадите, — это так, для
порядку, а только несумлевайтесь. Весь перед вами, в там роде, как свеча горю.
И до того заразителен этот нелепый
порядок жизни «темного царства», что каждая, самая придавленная личность, как только освободится хоть немножко от
чужого гнета, так и начинает сама стремиться угнетать других.
— Да уж, речистая баба: точно стреляет словами-то. Только и ты, Матюшка, дурак, ежели разобрать: Марья свое толмит, а ты ей свое. Этакому мужику да не обломать бабенки?.. Семеныч-то у машины ходит, а ты ходил бы около Марьи… Поломается для
порядку, а потом вся
чужая и сделается: известная бабья вера.
Пархоменко все дергал носом, колупал пальцем глаз и говорил о необходимости совершенно иных во всем
порядков и разных противодействий консерваторам. Райнер много рассказывал Женни о
чужих краях, а в особенности об Англии, в которой он долго жил и которую очень хорошо знал.
По диванам и козеткам довольно обширной квартиры Райнера расселились: 1) студент Лукьян Прорвич, молодой человек, недовольный университетскими
порядками и желавший утверждения в обществе коммунистических начал, безбрачия и вообще естественной жизни; 2) Неофит Кусицын, студент, окончивший курс, — маленький, вострорыленький, гнусливый человек, лишенный средств совладать с своим самолюбием, также поставивший себе обязанностью написать свое имя в ряду первых поборников естественной жизни; 3) Феофан Котырло, то, что поляки характеристично называют wielke nic, [Букв.: великое ничто (польск.).] — человек, не умеющий ничего понимать иначе, как понимает Кусицын, а впрочем, тоже коммунист и естественник; 4) лекарь Сулима, человек без занятий и без определенного направления, но с непреодолимым влечением к бездействию и покою; лицом черен, глаза словно две маслины; 5) Никон Ревякин, уволенный из духовного ведомства иподиакон, умеющий везде пристроиваться на
чужой счет и почитаемый неповрежденным типом широкой русской натуры; искателен и не прочь действовать исподтишка против лучшего из своих благодетелей; 6) Емельян Бочаров, толстый белокурый студент, способный на все и ничего не делающий; из всех его способностей более других разрабатывается им способность противоречить себе на каждом шагу и не считаться деньгами, и 7) Авдотья Григорьевна Быстрова, двадцатилетняя девица, не знающая, что ей делать, но полная презрения к обыкновенному труду.
Но, главное, его пугают немецкие
порядки госпиталя,
чужие люди кругом во все продолжение болезни, строгости насчет еды, рассказы о настойчивой суровости фельдшеров и лекарей, о взрезывании и потрошении трупов и проч.
И мне сказал: в
чужой земле ходи честно, тут, дескать, такой
порядок, что за пустяки башку оторвут.
Я понимал, что он подозревает меня в пособничестве воровству, это вызвало у меня чувство брезгливости к нему, но не обижало; таков
порядок: все воруют, и сам хозяин тоже любит взять
чужое.
— Порфир Порфирыч, ваше высокоблагородие, — говорила Татьяна Власьевна, схватывая его благородие в тот самый момент, когда он только что хотел обнять Нюшу за талию. — Так нельзя, ваше высокоблагородие… У нас не такие
порядки, чтобы
чужим мужчинам на девичью половину ходить…
— Не очень сведущ, — точно тем же голосом повторил Лежнев, — любит пожить на
чужой счет, разыгрывает роль, и так далее… это все в
порядке вещей. Но дурно то, что он холоден, как лед.
Вода была далеко, под горой, в Волге. Ромась быстро сбил мужиков в кучу, хватая их за плечи, толкая, потом разделил на две группы и приказал ломать плетни и службы по обе стороны пожарища. Его покорно слушались, и началась более разумная борьба с уверенным стремлением огня пожрать весь «
порядок», всю улицу. Но работали все-таки боязливо и как-то безнадежно, точно делая
чужое дело.
— Статошное ли дело, — кричала Фатевна, размахивая руками. — Разе это
порядок? Женатый человек и таскается по
чужим женам… разе это
порядок?.. я мать?!.
Перчихин. Я! Я рассужу всё… всех, по
порядку… Не тронь
чужого — раз! Взяла — отдай назад — два!
Нам понравилось загребать жар
чужими руками, нам показалось, что это в
порядке вещей, чтоб Европа кровью и по́том вырабатывала каждую истину и открытие: ей все мучения тяжелой беременности, трудных родов, изнурительного кормления грудью — а дитя нам.
Поцеловались мы, и пошёл он. Легко идёт, точно двадцать лет ему и впереди ждут одни радости. Скучно мне стало глядеть вслед этой птице, улетающей от меня неизвестно куда, чтобы снова петь там свою песнь. В голове у меня — неладно, возятся там мысли, как хохлы ранним утром на ярмарке: сонно, неуклюже, медленно — и никак не могут разложиться в
порядке. Всё странно спуталось: у моей мысли
чужой конец, у
чужой — моё начало. И досадно мне и смешно — весь я точно измят внутри.
— Всё в
порядке. За ночь — две копейки, за неделю — гривенник, за месяц — три гривенника. Ступай и займи себе место, да смотри — не
чужое, а то тебя вздуют. У меня живут люди строгие…
— Ну, если такой
порядок, то делать нечего, в
чужой монастырь с своим уставом не ходят. Хорошо; скажи ее няне, что я буду сидеть дома и буду ее дожидаться.
Маргаритов. Было. Вот какой был случай со мной. Когда еще имя мое гремело по Москве, дел, документов
чужих у меня было, хоть пруд пруди. Все это в
порядке, по шкапам, по коробкам, под номерами; только, по глупости по своей, доверие я прежде к людям имел; бывало, пошлешь писарька: достань, мол, в такой-то коробке дело; ну, он и несет. И выкрал у меня писарек один документ, да и продал его должнику.
— В опеке, сударь, наше именье состоит, — отвечал он, видимо довольный этим переходом. — Ну и опекуны тоже люди
чужие: либо заняться ничем не хотят, либо себе в карман тащат, не то, что уж до хозяйства что касается, а оброшников и тех в
порядке не держат: пьяницы да мотуны живут без страха, а которые дома побогатее были, к тем прижимы частые: то сына, говорят, в рекруты отдадим, то самого во двор возьмем.
Положим, их требования от него скромнее, их развлечения грубее: помотаться по городу и провести время в каком-нибудь кабачке за стаканом водки, но и это отвлечение от однообразной судовой жизни громадное удовольствие, не говоря уже о том, что даже и беглое мимолетное знакомство с
чужой стороной, с другими
порядками и нравами, конечно, интересует матросов и невольно производит впечатление, действуя развивающим образом.