Неточные совпадения
Русь! вижу тебя, из моего
чудного, прекрасного далека тебя вижу: бедно, разбросанно и неприютно в тебе; не развеселят, не испугают взоров дерзкие дива
природы, венчанные дерзкими дивами искусства, города с многооконными высокими дворцами, вросшими в утесы, картинные дерева и плющи, вросшие в домы, в шуме и в вечной пыли водопадов; не опрокинется назад голова посмотреть на громоздящиеся без конца над нею и в вышине каменные глыбы; не блеснут сквозь наброшенные одна на другую темные арки, опутанные виноградными сучьями, плющами и несметными миллионами диких роз, не блеснут сквозь них вдали вечные линии сияющих гор, несущихся в серебряные ясные небеса.
Словом, все было хорошо, как не выдумать ни
природе, ни искусству, но как бывает только тогда, когда они соединятся вместе, когда по нагроможденному, часто без толку, труду человека пройдет окончательным резцом своим
природа, облегчит тяжелые массы, уничтожит грубоощутительную правильность и нищенские прорехи, сквозь которые проглядывает нескрытый, нагой план, и даст
чудную теплоту всему, что создалось в хладе размеренной чистоты и опрятности.
Или, не радуясь возврату
Погибших осенью листов,
Мы помним горькую утрату,
Внимая новый шум лесов;
Или с
природой оживленной
Сближаем думою смущенной
Мы увяданье наших лет,
Которым возрожденья нет?
Быть может, в мысли нам приходит
Средь поэтического сна
Иная, старая весна
И в трепет сердце нам приводит
Мечтой о дальней стороне,
О
чудной ночи, о луне…
Счастье в эту минуту представлялось мне в виде возможности стоять здесь же, на этом холме, с свободным настроением, глядеть на
чудную красоту мира, ловить то странное выражение, которое мелькает, как дразнящая тайна
природы, в тихом движении ее света и теней.
Невольно задумаешься иногда и вздрогнешь, услыхав хриплый голос вальдшнепа, который, с приближением его, становится час от часу явственнее… исчезли и распускающийся лес, и
чудный вечер, и вся
природа!..
Дорога в Багрово,
природа, со всеми
чудными ее красотами, не были забыты мной, а только несколько подавлены новостью других впечатлений: жизнью в Багрове и жизнью в Уфе; но с наступлением весны проснулась во мне горячая любовь к
природе; мне так захотелось увидеть зеленые луга и леса, воды и горы, так захотелось побегать с Суркой по полям, так захотелось закинуть удочку, что все окружающее потеряло для меня свою занимательность и я каждый день просыпался и засыпал с мыслию о Сергеевке.
В конце Фоминой недели началась та
чудная пора, не всегда являющаяся дружно, когда
природа, пробудясь от сна, начнет жить полною, молодою, торопливою жизнью: когда все переходит в волненье, в движенье, в звук, в цвет, в запах.
В прошлом лете я не брал в руки удочки, и хотя настоящая весна так сильно подействовала на меня новыми и
чудными своими явлениями — прилетом птицы и возрождением к жизни всей
природы, — что я почти забывал об уженье, но тогда, уже успокоенный от волнений, пресыщенный, так сказать, тревожными впечатлениями, я вспомнил и обратился с новым жаром к страстно любимой мною охоте, и чем ближе подходил я к пруду, тем нетерпеливее хотелось мне закинуть удочку.
— Чем! своею низостью, мелкостью души… Боже мой! когда подумаешь, сколько подлостей вращается там, где
природа бросила такие
чудные семена…
Над их вершинами крутыми,
На скате каменных стремнин,
Питаюсь чувствами немыми
И
чудной прелестью картин
Природы дикой и угрюмой...
Летняя, короткая,
чудная ночь обнимала всю
природу.
В тот год, к которому относится мой рассказ, я приехал сюда осенью, запасшись той благодатной силой, которую льет в изнемогший состав человека украинское светлое небо — это
чудное, всеобновляющее небо, под которое знакомая с ним душа так назойливо просится, под которое вечно что-то манит не избалованного
природой русского художника и откуда — увы! — также вечно гонят его на север ханжи, мораль и добродетель.
Мне ли, страстному поклоннику вечных красот
природы и моего
чудного, родимого края, свободы его полей и лесов, его роскошного простора и приволья, мне ли, безумному охотнику, грустить, расставаясь с неволей и шумом городской жизни, с пыльной и душной Москвой?
Эти идиллические семейные картины как-то отвечали и этой
чудной ночи, и этой дивной
природе и переносили Володю в мир первобытных людей, счастливых в своем наивном неведении ни войны, ни болезней, ни нужды, греющихся под горячим солнцем тропиков и довольствующихся кокосами, ананасами, бананами.
Испробовав всех этих диковин, моряки напали на
чудные, сочные мандарины. Кто-то сказал, что недурно бы выпить чайку, и все двинулись в гостиницу. Там уже собрались остальные товарищи, ездившие в горы. Они рассказывали о своей экскурсии чудеса. Какая
природа! Какие виды!
Побывал «Коршун» и на
чудном острове Таити с его милыми чернокожими обитателями и роскошной
природой, заходил на два дня в Новую Каледонию, посетил красивый, богатый и изящный Мельбурн, еще не особенно давно бывший, как и весь австралийский берег, местом ссылки, поднимался по Янтсе Киангу до Ханькоу, известной чайной фактории, и теперь шел в Гонконг, где должен был получить дальнейшие инструкции от адмирала.
Его поэтическое настроение, вызванное красотой
природы и прелестью
чудной ночи, и все его мысли были теперь сосредоточены на ненавистном ему лейтенанте Первушине.
Князь и княжна Баратовы уехали в свое подмосковное имение, отстоявшее от города всего в двенадцати верстах. Это был
чудный уголок
природы, украшенный искусством. Все, что может придумать изысканный вкус и праздное воображение богатого барства, все соединилось в этом подмосковном родовом имении князей Баратовых.
Александр Васильевич стоял с неподвижностью столпа. Его глаза были устремлены на открытое море.
Чудный вид открывался из Монплезира, но молодой Суворов не был художником, картины
природы не производили на него особенного впечатления — он относился к ним со спокойным безразличием делового человека.
Вдруг среди этих
чудных по своему разнообразию звуков
природы раздался звон вечевого колокола в Новгороде: раз, два… и залился. Вся окрестность, содрогнувшись, заныла от этого звука.
Остались в домах недвижный больной, или мать с грудным младенцем, боявшаяся подвергнуть его опасностям народной тесноты, или слепец, которому воображение заменяло и зодчих, и живописцев, и самые чудеса
природы; но и те с нетерпением ожидали рассказов о
чудном ледяном доме.
Однажды на дворе стоял
чудный зимний день, яркий и солнечный, какими редко дарит
природа Северную Пальмиру.
Только самый мезонин, по желанию новой жилицы, обновился и принял более комфортабельный вид, только по временам оглашался на весь квартал
чудными звуками, извлекаемыми из богатого рояля, и звуками контральто из грудного инструмента, какими
природа ее щедро наградила.
Для нее променяет он родину,
чудное небо Италии, ее землю, эту роскошную, цветочную колыбель, в которой ветерок, упитанный ароматами и негою, качает баловня
природы под лад Тассовых октав; для нее променяет Колизей, мадонн, академии, все это на зеленое небо севера, на глубокие снега, угрюмые сосны и брусяные избы с невежеством, в них обитающим.
Хорошо говорит Лотце: «Из всех заблуждений человеческого духа самым
чудным казалось мне всегда то, как дошел он до сомнения в своем собственном существе, которое он один непосредственно переживает, или как попал он на мысль возвратить себе это существо в виде подарка со стороны той внешней
природы, которую мы знаем только из вторых рук, именно посредством нами же отринутого духа» [См. Лотце. Микрокосм.