Неточные совпадения
— Отчего же? Я не вижу этого. Позволь мне думать, что, помимо наших родственных отношений, ты имеешь ко мне, хотя отчасти, те дружеские
чувства, которые я всегда имел к тебе… И истинное уважение, — сказал Степан Аркадьич, пожимая его руку. — Если б даже худшие предположения твои были справедливы, я не беру и никогда не возьму на себя судить ту или другую сторону и не вижу причины, почему наши отношения должны
измениться. Но теперь, сделай это, приезжай к жене.
—
Чувство мое не может
измениться, вы знаете, но я прошу не ездить, умоляю вас, — сказал он опять по-французски с нежною мольбой в голосе, но с холодностью во взгляде.
Дарья Александровна исполнила свое намерение и поехала к Анне. Ей очень жалко было огорчить сестру и сделать неприятное ее мужу; она понимала, как справедливы Левины, не желая иметь никаких сношений с Вронским; но она считала своею обязанностью побывать у Анны и показать ей, что
чувства ее не могут
измениться, несмотря на перемену ее положения.
— Да, это правда, — улыбаясь отвечала Варенька, и невольно направление их прогулки
изменилось. Они стали приближаться к детям. Вареньке было и больно и стыдно, но вместе с тем она испытывала и
чувство облегчения.
Какие б
чувства ни таились
Тогда во мне — теперь их нет:
Они прошли иль
изменились…
Мир вам, тревоги прошлых лет!
В ту пору мне казались нужны
Пустыни, волн края жемчужны,
И моря шум, и груды скал,
И гордой девы идеал,
И безыменные страданья…
Другие дни, другие сны;
Смирились вы, моей весны
Высокопарные мечтанья,
И в поэтический бокал
Воды я много подмешал.
«Да не это ли — тайная цель всякого и всякой: найти в своем друге неизменную физиономию покоя, вечное и ровное течение
чувства? Ведь это норма любви, и чуть что отступает от нее,
изменяется, охлаждается — мы страдаем: стало быть, мой идеал — общий идеал? — думал он. — Не есть ли это венец выработанности, выяснения взаимных отношений обоих полов?»
— Вы сказали сейчас, что я добрый; вы не поверите, как я весь
изменяюсь у вас к лучшему и как мне приятно быть у вас, Анна Андреевна, — сказал я с
чувством.
Чувства его к Версилову как будто начали даже
изменяться.
Может быть, она уже и давно перед тем его разгадала, а может быть, после испытанного потрясения, вдруг
изменились некоторые ее взгляды и
чувства.
«Бедная, милая! Как она могла так
измениться?» думал Нехлюдов, вспоминая Наташу такою, какая она была не замужем, и испытывая к ней сплетенное из бесчисленных детских воспоминаний нежное
чувство.
«Очень может быть, что правда то, что я говорил, — по крайней мере, он ничего не возразил мне. Но не так надо было говорить. Мало же я
изменился, если я мог так увлечься недобрым
чувством и так оскорбить его и огорчить бедную Наташу», думал он.
Александр Привалов, потерявший голову в этой бесконечной оргии, совсем
изменился и, как говорили о нем, — задурил. Вконец притупившиеся нервы и расслабленные развратом
чувства не могли уже возбуждаться вином и удовольствиями: нужны были человеческие страдания, стоны, вопли, человеческая кровь.
Увлекаясь больше и больше моей симпатией к отсутствующей кузине, я не давал себе именно отчета в
чувстве, связывавшем меня с ней. Я к нему привык и не следил за тем,
изменилось оно или нет.
Живо помню я старушку мать в ее темном капоте и белом чепце; худое бледное лицо ее было покрыто морщинами, она казалась с виду гораздо старше, чем была; одни глаза несколько отстали, в них было видно столько кротости, любви, заботы и столько прошлых слез. Она была влюблена в своих детей, она была ими богата, знатна, молода… она читала и перечитывала нам их письма, она с таким свято-глубоким
чувством говорила о них своим слабым голосом, который иногда
изменялся и дрожал от удержанных слез.
Старик мало
изменился за эти три года, и Галактион в первую минуту немного смутился каким-то детским, привычным к повиновению,
чувством. Михей Зотыч так же жевал губами, моргал красными веками и имел такой же загадочный вид.
Ничто не
изменилось кругом, ничто не прекратило обычного ликования, и только он, злосчастный простец, тщетно вопиет к небу по делу о побеге его жены с юнкером, с тем самым юнкером, который при нем столько раз и с таким искренним
чувством говорил о святости семейных уз!
— Смотрите, Александр, — живо перебила тетка, — вы в одну минуту
изменились: у вас слезы на глазах; вы еще все те же; не притворяйтесь же, не удерживайте
чувства, дайте ему волю…
Вы когда-то говорили мне, что для меня способны пожертвовать многим, — Вы не лгали это, — я верил Вам, и если, не скрою того, не вполне отвечал Вашему
чувству, то потому, что мы слишком родственные натуры, слишком похожи один на другого, — нам нечем дополнять друг друга; но теперь все это
изменилось; мы, кажется, можем остаться друзьями, и я хочу подать Вам первый руку: я слышал, что Вы находитесь в близких, сердечных отношениях с Тулузовым; нисколько не укоряю Вас в этом и даже не считаю вправе себя это делать, а только советую Вам опасаться этого господина; я не думаю, чтобы он был искренен с Вами: я сам испытал его дружбу и недружбу и знаю, что первая гораздо слабее последней.
Он казался мне бессмертным, — трудно было представить, что он может постареть,
измениться. Ему нравилось рассказывать истории о купцах, о разбойниках, о фальшивомонетчиках, которые становились знаменитыми людьми; я уже много слышал таких историй от деда, и дед рассказывал лучше начетчика. Но смысл рассказов был одинаков: богатство всегда добывалось грехом против людей и бога. Петр Васильев людей не жалел, а о боге говорил с теплым
чувством, вздыхая и пряча глаза.
Я смотрел, дивясь, что не ищу объяснения. Все перелетело,
изменилось во мне, и хотя
чувства правильно отвечали действию, их острота превозмогла всякую мысль. Я слышал стук своего сердца в груди, шее, висках; оно стучало все быстрее и тише, быстрее и тише. Вдруг меня охватил страх; он рванул и исчез.
Он усадил меня, предложил сигару и с деликатностью, свойственною только отлично воспитанным людям, скрывая неприятное
чувство, какое возбуждали в нем мое лицо и моя тощая фигура, заметил вскользь, что я нисколько не
изменился и что меня легко узнать, несмотря даже на то, что я оброс бородою.
Теперь, шагая по улице с ящиком на груди, он по-прежнему осторожно уступал дорогу встречным пешеходам, сходя с тротуара на мостовую или прижимаясь к стенам домов, но стал смотреть в лица людей более внимательно, с
чувством, которое было подобно почтению к ним. Человеческие лица вдруг
изменились, стали значительнее, разнообразнее, все начали охотнее и проще заговаривать друг с другом, ходили быстрее, твёрже.
Рудин с досадой приблизился к окну и бросил фуражку на стол. Он не много
изменился, но пожелтел в последние два года; серебряные нити заблистали кой-где в кудрях, и глаза, все еще прекрасные, как будто потускнели; мелкие морщины, следы горьких и тревожных
чувств, легли около губ, на щеках, на висках.
Тузенбах. Что ж? После нас будут летать на воздушных шарах,
изменятся пиджаки, откроют, быть может, шестое
чувство и разовьют его, но жизнь останется все та же, жизнь трудная, полная тайн и счастливая. И через тысячу лет человек будет так же вздыхать: «Ах, тяжко жить!» — вместе с тем точно так же, как теперь, он будет бояться и не хотеть смерти.
Изменилась во мне и моя логика: прежде я презирал только деньги, теперь же питаю злое
чувство не к деньгам, а к богачам, точно они виноваты; прежде ненавидел насилие и произвол, а теперь ненавижу людей, употребляющих насилие, точно виноваты они одни, а не все мы, которые не умеем воспитывать друг друга.
Его лицо показалось Тане некрасивым и неприятным. Ненависть и насмешливое выражение не шли к нему. Да и раньше она замечала, что на его лице уже чего-то недостает, как будто с тех пор, как он остригся,
изменилось и лицо. Ей захотелось сказать ему что-нибудь обидное, но тотчас же она поймала себя на неприязненном
чувстве, испугалась и пошла из спальни.
— Однако ж дивили вы меня целый день сегодня! — начал было он ядовито, но вдруг все лицо его
изменилось: — Слушайте меня, — грустно и с глубоким откровенным
чувством проговорил он, — я считаю, что никогда и ничем я не унижал себя так, как сегодня, — во-первых, согласившись ехать с вами, и потом — тем, что было там…
И вот прошло всего каких-нибудь полсуток. Я выспался и встал бодрый, свежий. Меня позвали на дом к новому больному. Какую я чувствовал любовь к нему, как мне хотелось его отстоять! Ничего не было противно. Я ухаживал за ним, и мягкое, любовное
чувство овладевало мною. И я думал об этой возмутительной и смешной зависимости «нетленного духа» от тела: тело бодро, — и дух твой совсем
изменился; ты любишь, готов всего себя отдать…
что его лицо и даже движения совершенно
изменились: они выражали теперь бойкий ум, детское самодовольство от сознания этого ума и какую-то презрительную небрежность, так что, признаюсь, несмотря на жалкое положение, в котором он находился, мой старый знакомый уже внушал мне не сострадание, а какое-то несколько неприязненное
чувство.
Дни счастливы миновались,
Дни прелестнейшей мечты,
В кои
чувства услаждались,
Как меня любила ты.
Как ты радостно ходила
В том, что я тебя любил!
«Дорогой, — мне говорила, —
Ты по смерть мне будешь мил.
Прежде мир весь
изменятся,
Чем любовница твоя,
Прежде солнца свет затмится,
Чем тебя забуду я...
Скрытое
чувство любви к барину, освященное полученным от барыни разрешением, бросило Фимку в объятия Глеба Алексеевича, но после первых же ласк любимого человека, все до сих спокойное миросозерцание несчастной девушки
изменилось.
— Проси в кабинет, — сказал он слуге,
изменяясь в лице от
чувства невольной брезгливости, охватившей его перед свиданием с этим, считающим себя «наследником», негодяем.
Княжна не удержалась и намекнула старушке, что она также ждет ее сына и если
чувства его к ней не
изменились, она готова сделаться его женой. Елизавета Сергеевна была в восторге. К чести ее надо сказать, что главною причиною такого восторга было не богатство княжны, а то, что она знала по письмам сына, как последний до сих пор безумно любит княжну Александру Яковлевну. Добрая старушка не удержалась, чтобы не успокоить в этом смысле дорогую гостью. Надежда на счастье в душе княжны Баратовой укрепилась.
Антон Михайлович на самом деле
изменился в отношении своей невесты, но из
чувства долга старался скрыть это, хотя и выдерживал страшную борьбу с самим собою по вопросу — честно ли это?
Скажи прямо, что она
изменилась в своих
чувствах, что она раздумала, а она ведь продолжает кокетничать с ним, подавать надежду, возбуждать его ревность и держит на привязи данным ею словом, которое она не отнимает и не исполняет.
Как электрический удар, слово «Новик» поразило Кропотова: он вздрогнул и начал озираться кругом, как бы спрашивая собеседников: «Не читаете ли чего преступного в глазах моих?» Во весь следующий разговор он беспрестанно
изменялся в лице: то горел весь в огне, то был бледен, как мертвец. Друзья его, причитая его неспокойное состояние к болезни, из
чувства сострадания не обращали на перемену в нем большого внимания.
— С этим я не согласна, князь. Что будет через год, я не знаю; если вы не
изменитесь в ваших
чувствах и возобновите ваше предложение, я, быть может, приму его, но теперь я освобождаю вас от вашего слова и надеюсь, что вы освободите и меня. Я написала дяде и найти покровительство государыни могу в качестве его племянницы или даже просто в качестве княжны Полторацкой.
Я положительно впился в него глазами, до того он мне сразу показался симпатичным, даже в его, безобразящем всех, костюме; но более всего меня поразило то обстоятельство, что при первом появлении его перед столом, где заседало начальство, лица, его составляющие: советник губернского правления, полицеймейстер, инспектор пересылки арестантов и смотритель — все по большей части сибирские служаки-старожилы, пропустившие мимо себя не одну тысячу этих «несчастненьких», как симпатично окрестил русский народ арестантов, и сердца которых от долгой привычки закрылись для пропуска какого-либо
чувства сожаления или симпатии к этим, давно намозолившим им глаза варнакам, — сразу
изменились…
А знаешь, — когда у меня на душе грязно, темно, скверно, я именно это вот и ощущаю, что у Шелли тут сказано: есть эта красота и радость, это мы
изменились, наши
чувства слишком темны, чтобы долго выдерживать их свет…
Рабы и насильники, в которых не
изменилось ни одно
чувство и не появилось никаких проблесков нового, лучшего сознания, расхаживают и разъезжают в костюмах новых, свободных людей.
Признаками этими были: и присылка Лористона, и изобилие провианта в Тарутине, и сведения приходившие со всех сторон о бездействии и беспорядке французов, и комплектование наших полков рекрутами, и хорошая погода, и продолжительный отдых русских солдат, и обыкновенно возникающее в войсках вследствие отдыха нетерпение исполнять то дело, для которого все собраны, и любопытство о том, чтò делалось во французской армии, так давно потерянной из виду, и смелость, с которою теперь шныряли русские аванпосты около стоявших в Тарутине французов, и известия о легких победах над французами мужиков и партизанов, и зависть, возбуждаемая этим, и
чувство мести, лежавшее в душе каждого человека до тех пор пока французы были в Москве, и — главное — неясное, но возникшее в душе каждого солдата сознание того, что отношение силы
изменилось теперь, и преимущество находится на нашей стороне.
— Да это правда, князь; в наше время, — продолжала Вера (упоминая о нашем времени, как вообще любят упоминать ограниченные люди, полагающие, что они нашли и оценили особенности нашего времени и что свойства людей
изменяются со временем), в наше время девушка имеет столько свободы, что le plaisir d’être courtisée [удовольствие быть замеченною] часто заглушает в ней истинное
чувство.