Неточные совпадения
Он
читал о казнях, не возмущаясь, казни стали так же привычны, как ничтожные события городской
хроники или как, в свое время, привычны были еврейские погромы: сильно возмутил первый, а затем уже не хватало сил возмущаться.
Райский еще «серьезнее» занялся хождением в окрестности, проникал опять в старые здания, глядел, щупал, нюхал камни,
читал надписи, но не разобрал и двух страниц данных профессором
хроник, а писал русскую жизнь, как она снилась ему в поэтических видениях, и кончил тем, что очень «серьезно» написал шутливую поэму, воспев в ней товарища, написавшего диссертацию «о долговых обязательствах» и никогда не платившего за квартиру и за стол хозяйке.
Газета имела своего определенного читателя. Коренная Москва, любившая легкое чтение и уголовную
хронику, не
читала ее.
Варвара Петровна на этот раз не крикнула: «Вздор, вздор!», как повадилась в последнее время покрикивать очень часто на Степана Трофимовича, а, напротив, очень прислушалась, велела растолковать себе подробнее, сама взяла Шекспира и с чрезвычайным вниманием
прочла бессмертную
хронику.
«Мертвые души» я
прочитал неохотно; «Записки из мертвого дома» — тоже; «Мертвые души», «Мертвый дом», «Смерть», «Три смерти», «Живые мощи» — это однообразие названий книг невольно останавливало внимание, возбуждая смутную неприязнь к таким книгам. «Знамение времени», «Шаг за шагом», «Что делать?», «
Хроника села Смурина» — тоже не понравились мне, как и все книги этого порядка.
Я уже
прочитал «Семейную
хронику» Аксакова, славную русскую поэму «В лесах», удивительные «Записки охотника», несколько томиков Гребенки и Соллогуба, стихи Веневитинова, Одоевского, Тютчева. Эти книги вымыли мне душу, очистив ее от шелухи впечатлений нищей и горькой действительности; я почувствовал, что такое хорошая книга, и понял ее необходимость для меня. От этих книг в душе спокойно сложилась стойкая уверенность: я не один на земле и — не пропаду!
Утром коридорный приносит мне чай и нумер местной газеты. Машинально я
прочитываю объявление на первой странице, передовую, выдержки из газет и журналов,
хронику… Между прочим в
хронике я нахожу такое известие: «Вчера с курьерским поездом прибыл в Харьков наш известный ученый, заслуженный профессор Николай Степанович такой-то и остановился в такой-то гостинице».
Прочтите «Семейную
хронику» и «Детские годы» С. Т. Аксакова,
прочтите «Годы в школе» г. Вицына («Русская беседа», 1859, № 1–4), «Незатейливое воспитание», из записок А. Щ. в «Атенее» (1858, № 43–45), — не та ли же самая история повторялась у нас в частном воспитании, вплоть до француза по крайней мере?
Когда мне довелось
читать известное в киевских
хрониках дело о подделке мощей из бараньих костей, я был удивлен младенчеством приема этих фабрикантов в сравнении с смелостью мастеров, о которых слыхал ранее.
После передовой
читают местную
хронику, потом судебную.
— О, им числа нет: они и в Библии, и в сказаниях, в семейных
хрониках и всюду, где хотите. Если это вас интересует, в английской литературе есть очень хорошая книжка Кроу,
прочтите.
В журнале он вел провинциальную
хронику, и петербургская молодая публика любила его
читать, находя в нем должную долю народнического радикализма.
Сейчас, перед писанием этой статьи, 75-летним стариком, желая еще раз проверить себя, я вновь
прочел всего Шекспира от «Лира», «Гамлета», «Отелло» до
хроник Генрихов, «Троила и Крессиды», «Бури» и «Цимбелина» и с еще большей силой испытал то же чувство, но уже не недоумения, а твердого, несомненного убеждения в том, что та непререкаемая слава великого, гениального писателя, которой пользуется Шекспир и которая заставляет писателей нашего времени подражать ему, а читателей и зрителей, извращая свое эстетическое и этическое понимание, отыскивать в нем несуществующее достоинство, есть великое зло, как и всякая неправда.
Долго я не верил себе и в продолжение пятидесяти лет по нескольку раз принимался, проверяя себя,
читать Шекспира во всех возможных видах: и по-русски, и по-английски, и по-немецки в переводе Шлегеля, как мне советовали;
читал по нескольку раз и драмы, и комедии, и
хроники и безошибочно испытывал все то же: отвращение, скуку и недоумение.