Неточные совпадения
Утром сели
на пароход, удобный, как гостиница, и поплыли встречу караванам барж, обгоняя парусные рыжие «косоуши», распугивая увертливые лодки рыбаков. С берегов, из богатых сел, доплывали звуки гармоники, пестрые группы баб любовались пароходом, кричали дети, прыгая в
воде,
на отмелях. В третьем классе,
на корме парохода, тоже играли, пели. Варвара нашла, что Волга действительно красива и недаром воспета она в сотнях песен, а Самгин рассказывал ей, как отец учил его
читать...
«Да неужели есть берег? — думаешь тут, — ужели я был когда-нибудь
на земле, ходил твердой ногой, спал в постели, мылся пресной
водой, ел четыре-пять блюд, и все в разных тарелках,
читал, писал
на столе, который не пляшет?
Прочитав это повествование и выслушав изустные рассказы многих свидетелей, — можно наглядно получить вульгарное изображение события, в миниатюре, таким образом: возьмите большую круглую чашку, налейте до половины
водой и дайте чашке быстрое круговращательное движение — а
на воду пустите яичную скорлупу или представьте себе
на ней миниатюрное суденышко с полным грузом и людьми.
Теперь вообразите себе мою небольшую комнатку, печальный зимний вечер, окна замерзли, и с них течет
вода по веревочке, две сальные свечи
на столе и наш tête-à-tête. [разговор наедине (фр.).] Далес
на сцене еще говорил довольно естественно, но за уроком считал своей обязанностью наиболее удаляться от натуры в своей декламации. Он
читал Расина как-то нараспев и делал тот пробор, который англичане носят
на затылке,
на цезуре каждого стиха, так что он выходил похожим
на надломленную трость.
В первый день напала
на меня тоска, увеличившая мое лихорадочное состояние, но потом я стал спокойнее и целые дни играл, а иногда
читал книжку с сестрицей, беспрестанно подбегая, хоть
на минуту, к окнам, из которых виден был весь разлив полой
воды, затопившей огород и половину сада.
«Чего же мне лучше этого случая ждать, чтобы жизнь кончить? благослови, господи, час мой!» — и вышел, разделся, «Отчу»
прочитал,
на все стороны начальству и товарищам в землю ударил и говорю в себе: «Ну, Груша, сестра моя названая, прими за себя кровь мою!» — да с тем взял в рот тонкую бечеву,
на которой другим концом был канат привязан, да, разбежавшись с берегу, и юркнул в
воду.
Они, получая «Ниву» ради выкроек и премий, не
читали ее, но, посмотрев картинки, складывали
на шкаф в спальне, а в конце года переплетали и прятали под кровать, где уже лежали три тома «Живописного обозрения». Когда я мыл пол в спальне, под эти книги подтекала грязная
вода. Хозяин выписывал газету «Русский курьер» и вечерами,
читая ее, ругался...
— А между тем нет ничего проще, excellence. Здесь мы поступаем в этих случаях следующим образом: берем письмо, приближаем его к кипящей
воде и держим над паром конверт тою его стороной,
на которой имеются заклеенные швы, до тех пор, пока клей не распустится. Тогда мы вскрываем конверт, вынимаем письмо,
прочитываем его и помещаем в конверт обратно. И никаких следов нескромности не бывает.
Когда я оделся и освежил голову потоками ледяной
воды, слуга доложил, что меня внизу ожидает дама. Он также передал карточку,
на которой я
прочел: «Густав Бреннер, корреспондент „Рифа“». Догадываясь, что могу увидеть Биче Сениэль, я поспешно сошел вниз. Довольно мне было увидеть вуаль, чтобы нравственная и нервная ломота, благодаря которой я проснулся с неопределенной тревогой, исчезла, сменясь мгновенно чувством такой сильной радости, что я подошел к Биче с искренним, невольным возгласом...
На террасу отеля, сквозь темно-зеленый полог виноградных лоз, золотым дождем льется солнечный свет — золотые нити, протянутые в воздухе.
На серых кафлях пола и белых скатертях столов лежат странные узоры теней, и кажется, что, если долго смотреть
на них, — научишься
читать их, как стихи, поймешь, о чем они говорят. Гроздья винограда играют
на солнце, точно жемчуг или странный мутный камень оливин, а в графине
воды на столе — голубые бриллианты.
Книги не возбуждали в нём интереса, он пробовал
читать, но никогда не мог сосредоточить
на книге свою мысль. Уже загромождённая массою наблюдений, она дробилась
на мелочах, расплывалась и наконец исчезала, испаряясь, как тонкая струя
воды на камне в жаркий день.
Я воображал себе это, и тут же мне приходили
на память люди, все знакомые люди, которых медленно сживали со света их близкие и родные, припомнились замученные собаки, сходившие с ума, живые воробьи, ощипанные мальчишками догола и брошенные в
воду, — и длинный, длинный ряд глухих медлительных страданий, которые я наблюдал в этом городе непрерывно с самого детства; и мне было непонятно, чем живут эти шестьдесят тысяч жителей, для чего они
читают Евангелие, для чего молятся, для чего
читают книги и журналы.
Простившись с ним, я подошел к фонарю и еще раз
прочел письмо. И я вспомнил, живо вспомнил, как весной, утром, она пришла ко мне
на мельницу, легла и укрылась полушубочком — ей хотелось походить
на простую бабу. А когда, в другой раз, — это было тоже утром, — мы доставали из
воды вершу, то
на нас с прибрежных ив сыпались крупные капли дождя, и мы смеялись…
Пока люди седлают, а я ему умываться подаю, а он все велит себе
воду с ледком
на голову лить, а сам все ее ловит горстьми; глотает, и сам молитву «Живый в помощи»
читает — молится, а вид у него совершенно потерянный.
Вечером мы были
на рауте у председателя общества чающих движения
воды, действительного статского советника Стрекозы. Присутствовали почти все старики, и потому в комнатах господствовал какой-то особенный, старческий запах. Подавали чай и
читали статью, в которой современная русская литература сравнивалась с вавилонскою блудницей. В промежутках, между чаем и чтением, происходил обмен вздохов (то были именно не мысли, а вздохи).
В один из тех коротких промежутков этой беспокойной полосы, когда Истомин переставал
читать запоем, страстно увлекаясь и беснуясь, и, наоборот, становился неестественно смирен и грустный бродил тише
воды, ниже травы, я зашел к нему прямо с улицы и сказал, что
на днях дают обед для одного почтеннейшего человека, которого очень уважал и почитал Истомин.
— Нет, не секрет. Я расскажу вам. Мысль эта пришла мне в голову уже давно. Слушайте. Как-то раз Владимир Красное Солнышко рассердился за смелые слова
на Илью Муромца; приказал он взять его, отвести в глубокие погреба и там запереть и землей засыпать. Отвели старого казака
на смерть. Но, как это всегда бывает, княгиня Евпраксеюшка «в те поры догадлива была»: она нашла к Илье какой-то ход и посылала ему по просфоре в день, да
воды, да свечей восковых, чтобы
читать Евангелие. И Евангелие прислала.
Аркадина. Мопассан, «
На воде», милочка. (
Читает несколько строк про себя.) Ну, дальше неинтересно и неверно. (Закрывает книгу.) Непокойна у меня душа. Скажите, что с моим сыном? Отчего он так скучен и суров? Он целые дни проводит
на озере, и я его почти совсем не вижу.
вдруг опускается
на землю. В книге: «Урядник сокольничья пути» царя Алексея Михайловича, которую всякий охотник должен
читать с умилением, между прочим сказано: «Добровидна же и копцова добыча и лет. По сих доброутешна и приветлива правленных (то есть выношенных) ястребов и челигов (то есть чегликов; иногда называются они там же чеглоками) ястребьих ловля; к
водам рыщение, ко птицам же доступаиие». Из сих немногих строк следует заключить...
Э, лучше уж, я думаю, и не разбирать этого дела. Было оно там или не было, а только вот что я вам от себя уже скажу: может, есть у вас где-нибудь знакомый мельник или хоть не мельник, да такой человек, у которого два шинка… Да еще, может, жидов ругает, а сам обдирает людей, как липку, — так
прочитайте вы тому своему знакомому вот этот рассказ. Уж я вам поручусь, дело пробованное, бросить он, может, своего дела не бросит, — ну, а вам чарку водки поднесет и хоть
на этот раз
водой ее не разбавит.
В этом случае надобно вспомнить об Европе и об ее общественном мнении: не дальше, как прошлым летом, я, бывши в Эмсе
на водах,
читал в одной сатирической немецкой газетке, что в России государственных людей чеканят, как талеры: если мальчика отдали в пажеский корпус, то он непременно дойдет до каких-нибудь высших должностей по военной части, а если в училище правоведения или лицей, то до высших должностей по гражданской части!..
Стоит Семён в тени, осматривая людей невидимыми глазами;
на голове у него чёрный башлык, под ним — мутное пятно лица, с плеч до ног колоколом висит омытая дождём клеёнка, любопытно скользят по ней отблески огня и, сверкая, сбегает
вода. Он похож
на монаха в этой одежде и бормочет, точно
читая молитву...
Мальчик перестал
читать и задумался. В избушке стало совсем тихо. Стучал маятник, за окном плыли туманы… Клок неба вверху приводил
на память яркий день где-то в других местах, где весной поют соловьи
на черемухах… «Что это за жалкое детство! — думал я невольно под однотонные звуки этого детского голоска. — Без соловьев, без цветущей весны… Только
вода да камень, заграждающий взгляду простор божьего мира. Из птиц — чуть ли не одна ворона, по склонам — скучная лиственница да изредка сосна…»
Только!.. Вот и все вести, полученные Сергеем Андреичем от отца с матерью, от любимой сестры Маринушки. Много
воды утекло с той поры, как оторвали его от родной семьи, лет пятнадцать и больше не видался он со сродниками, давно привык к одиночеству, но, когда
прочитал письмо Серапиона и записочку
на свертке, в сердце у него захолонуло, и Божий мир пустым показался… Кровь не
вода.
Вошла Никитишна. В одной руке несла стакан с
водой, в другой кацею с жаром и ладаном. Стакан поставила
на раскрытое окно, было бы в чем ополоснуться душе, как полетит она
на небо… Кацеéю трижды покадила Никитишна пóсолонь перед иконами, потом над головой Насти. Вошла с книгой канонница Евпраксея и, став у икон, вполголоса стала
читать «канон
на исход души».
— Вот письмо, извольте
прочесть, — сказал Лука Данилыч. Меркулов стал
читать. Побледнел, как
прочел слова Марка Данилыча: «А так как предвидится
на будущей неделе, что цена еще понизится, то ничего больше делать не остается, как всего тюленя хоть в
воду бросать, потому что не будет стоить и хранить его…»
Тоненькая, хрупкая, стоя в
воде, с бледным вдохновенно-покорным личиком, готовая умереть каждую минуту, Дуня, белокурая и кроткая, казалась ангелом, явившимся напомнить гибнувшим девушкам о последнем долге земли. Чистый детский голосок с трогательной покорностью
читал молитву, а кроткое лицо с выражением готовности умереть каждую минуту больше всяких слов утешений благотворно подействовало
на ее подруг.
Как
прочтешь эти газеты (теперь я беру две большие газеты, кроме «Копейки»), как вспомнишь, что делается там, обо всех этих несчастных бельгийцах, о детишках и разоренных домах, так сразу точно холодной
водой обольют и голым выгонят
на мороз.
Не останавливаясь и не торопясь, Наталья Николаевна убиралась, и к приезду мужа и сына все было готово: сундуков уж не было в комнатах; в спальне Пьера все было так же, как было десятки лет в Иркутске: халат, трубка, табакерка,
вода с сахаром, Евангелие, которое он
читал на ночь, и даже образок прилип как-то над кроватью
на пышных обоях комнат Шевалье, который не употреблял этого украшения, но которое явилось в этот вечер во всех комнатах третьего отделения гостиницы.
Заметьте, что, бывало, призову ариштанта, и сижу с ним сам
на сам, и
читаю ему по тетради молитвы и клятвы, и пугаю его то провалом земли, то частью его со Иудою, а сам нарочито раскладаю по столу бритвы, а потом опущаю их в теплую
воду, а потом капну из пузыречка оливкою
на оселок, да правлю бритвы
на оселочке, а потом вожу их по полотенечку, а потом зачинаю помалу и бриться.
Стрижин ведет жизнь трезвую и регулярную, выражение лица у него душеспасительное, книжки он
читает только духовно-нравственные, но
на крестинах от радости, что Любовь Спиридоновна благополучно разрешилась от бремени, он позволил себе выпить четыре рюмки водки и стакан вина, напоминавшего своим вкусом что-то среднее между уксусом и касторовым маслом. Горячие же напитки подобны морской
воде или славе: чем больше пьешь, тем сильнее жаждешь… И теперь, раздеваясь, Стрижин чувствовал непреодолимое желание выпить.