Неточные совпадения
Он уже забыл о минутном неприятном впечатлении и наедине с нею испытывал теперь, когда мысль о ее беременности ни на минуту не покидала его, то, еще новое для него и радостное, совершенно
чистое от чувственности наслаждение близости к любимой
женщине.
Несмотря на то, что Пульхерии Александровне было уже сорок три года, лицо ее все еще сохраняло в себе остатки прежней красоты, и к тому же она казалась гораздо моложе своих лет, что бывает почти всегда с
женщинами, сохранившими ясность духа, свежесть впечатлений и честный,
чистый жар сердца до старости.
— Делай! — сказал он дьякону. Но о том, почему русские — самый одинокий народ в мире, — забыл сказать, и никто не спросил его об этом. Все трое внимательно следили за дьяконом, который, засучив рукава, обнажил не очень
чистую рубаху и странно белую, гладкую, как у
женщины, кожу рук. Он смешал в четырех чайных стаканах портер, коньяк, шампанское, посыпал мутно-пенную влагу перцем и предложил...
Он пророчески вглядывался в даль, и там, как в тумане, появлялся ему образ чувства, а с ним и
женщины, одетой его цветом и сияющей его красками, образ такой простой, но светлый,
чистый.
Мужчины смеются над такими чудаками, но
женщины сразу узнают их;
чистые, целомудренные
женщины любят их — по сочувствию; испорченные ищут сближения с ними — чтоб освежиться от порчи.
В доме, заслышав звон ключей возвращавшейся со двора барыни, Машутка проворно сдергивала с себя грязный фартук, утирала чем попало, иногда барским платком, а иногда тряпкой, руки. Поплевав на них, она крепко приглаживала сухие, непокорные косички, потом постилала тончайшую
чистую скатерть на круглый стол, и Василиса, молчаливая, серьезная
женщина, ровесница барыни, не то что полная, а рыхлая и выцветшая телом
женщина, от вечного сиденья в комнате, несла кипящий серебряный кофейный сервиз.
Высокая, не полная и не сухощавая, но живая старушка… даже не старушка, а лет около пятидесяти
женщина, с черными живыми глазами и такой доброй и грациозной улыбкой, что когда и рассердится и засверкает гроза в глазах, так за этой грозой опять видно
чистое небо.
Во мне есть немного этого
чистого огня, и если он не остался до конца
чистым, то виноваты… многие… и даже сами
женщины…
Его поражала линия ее затылка и шеи. Голова ее казалась ему похожей на головы римских
женщин на классических барельефах, на камеях: с строгим,
чистым профилем, с такими же каменными волосами, немигающим взглядом и застывшим в чертах лица сдержанным смехом.
Он в
чистых формах все выливал образ Веры и, чертя его бессознательно и непритворно, чертил и образ своей страсти, отражая в ней, иногда наивно и смешно, и все, что было светлого, честного в его собственной душе и чего требовала его душа от другого человека и от
женщины.
У трактиров уже теснились, высвободившись из своих фабрик, мужчины в
чистых поддевках и глянцовитых сапогах и
женщины в шелковых ярких платках на головах и пальто с стеклярусом. Городовые с желтыми шнурками пистолетов стояли на местах, высматривая беспорядки, которые могли бы paзвлечь их от томящей скуки. По дорожкам бульваров и по зеленому, только что окрасившемуся газону бегали, играя, дети и собаки, и веселые нянюшки переговаривались между собой, сидя на скамейках.
Обсушившись на постоялом дворе, содержавшемся пожилой толстой, с необычайной толщины белой шеей
женщиной, вдовой, Нехлюдов в
чистой горнице, украшенной большим количеством икон и картин, напился чаю и поспешил на этапный двор к офицеру просить разрешения свидания.
Кружок — да это пошлость и скука под именем братства и дружбы, сцепление недоразумений и притязаний под предлогом откровенности и участия; в кружке, благодаря праву каждого приятеля во всякое время и во всякий час запускать свои неумытые пальцы прямо во внутренность товарища, ни у кого нет
чистого, нетронутого места на душе; в кружке поклоняются пустому краснобаю, самолюбивому умнику, довременному старику, носят на руках стихотворца бездарного, но с «затаенными» мыслями; в кружке молодые, семнадцатилетние малые хитро и мудрено толкуют о
женщинах и любви, а перед
женщинами молчат или говорят с ними, словно с книгой, — да и о чем говорят!
Я не могу прикасаться к
чистому, не оскверняя; беги меня, дитя мое, я гадкая
женщина, — не думай о свете!
Но я, кроме того, замечаю еще вот что:
женщина в пять минут услышит от проницательного читателя больше сальностей, очень благоприличных, чем найдет во всем Боккаччио, и уж, конечно, не услышит от него ни одной светлой, свежей,
чистой мысли, которых у Боккаччио так много): ты правду говорил, мой милый, что у него громадный талант.
…Сбитый с толку, предчувствуя несчастия, недовольный собою, я жил в каком-то тревожном состоянии; снова кутил, искал рассеяния в шуме, досадовал за то, что находил его, досадовал за то, что не находил, и ждал, как
чистую струю воздуха середь пыльного жара, несколько строк из Москвы от Natalie. Надо всем этим брожением страстей всходил светлее и светлее кроткий образ ребенка-женщины. Порыв любви к Р. уяснил мне мое собственное сердце, раскрыл его тайну.
Чище других был дом Бунина, куда вход был не с площади, а с переулка. Здесь жило много постоянных хитрованцев, существовавших поденной работой вроде колки дров и очистки снега, а
женщины ходили на мытье полов, уборку, стирку как поденщицы.
После тюрем, арестантского вагона и пароходного трюма в первое время
чистые и светлые чиновницкие комнаты кажутся
женщине волшебным замком, а сам барин — добрым или злым гением, имеющим над нею неограниченную власть; скоро, впрочем, она свыкается со своим новым положением, но долго еще потом слышатся в ее речи тюрьма и пароходный трюм: «не могу знать», «кушайте, ваше высокоблагородие», «точно так».
А деревья в саду шептались у нее над головой, ночь разгоралась огнями в синем небе и разливалась по земле синею тьмой, и, вместе с тем, в душу молодой
женщины лилась горячая грусть от Иохимовых песен. Она все больше смирялась и все больше училась постигать нехитрую тайну непосредственной и
чистой, безыскусственной поэзии.
Но ведь и эти
женщины были когда-то
чистыми, нравственными существами, достойными уважения самых чопорных пуристов формального целомудрия.
— Ясное дело, что вы, так сказать, в упоении восторга, набросились на возможность заявить публично великодушную мысль, что вы, родовой князь и
чистый человек, не считаете бесчестною
женщину, опозоренную не по ее вине, а по вине отвратительного великосветского развратника.
Одна из этих
женщин до того уже презирала в это мгновение другую и до того желала ей это высказать (может быть, и приходила-то только для этого, как выразился на другой день Рогожин), что как ни фантастична была эта другая, с своим расстроенным умом и больною душой, никакая заранее предвзятая идея не устояла бы, казалось, против ядовитого,
чистого женского презрения ее соперницы.
Ведь жена — это особенное существо, меньше всего похожее на всех других
женщин, особенно на тех, с которыми Карачунский привык иметь дело, а мать — это такое святое и
чистое слово, для которого нет сравнения.
Если бы на
Чистых Прудах знали, что Розанова поцеловала такая
женщина, то даже и там бы не удивлялись резкой перемене в его поведении.
На высоком чистеньком крыльце небольшого, но очень
чистого деревянного домика, окруженного со всех сторон акациею, сиренью, пестрыми клумбами однолетних цветов и не менее пестрою деревянною решеткою, стояли четыре
женщины и две молоденькие девочки.
А между тем Райнер стал подумывать о
женщинах, удаляя, впрочем, всякий сладострастный помысел и стремясь к отысканию какого-то
чистого, сильного, героического, но весьма туманного идеала.
Эти-то шесть
женщин, т. е. пять сестер Ярославцевых и маркиза де Бараль, назывались в некоторых московских кружках углекислыми феями
Чистых Прудов, а дом, в котором они обитали, был известен под именем вдовьего загона.
Берегись, друг мой, и
чистым веди к алтарю
женщину в союз, определенный Богом.
Дом двухэтажный, зеленый с белым, выстроен в ложнорусском, ёрническом, ропетовском стиле, с коньками, резными наличниками, петухами и деревянными полотенцами, окаймленными деревянными же кружевами; ковер с белой дорожкой на лестнице; в передней чучело медведя, держащее в протянутых лапах деревянное блюдо для визитных карточек; в танцевальном зале паркет, на окнах малиновые шелковые тяжелые занавеси и тюль, вдоль стен белые с золотом стулья и зеркала в золоченых рамах; есть два кабинета с коврами, диванами и мягкими атласными пуфами; в спальнях голубые и розовые фонари, канаусовые одеяла и
чистые подушки; обитательницы одеты в открытые бальные платья, опушенные мехом, или в дорогие маскарадные костюмы гусаров, пажей, рыбачек, гимназисток, и большинство из них — остзейские немки, — крупные, белотелые, грудастые красивые
женщины.
Бывали случаи дикой, необузданной ревности с пальбой из револьвера и отравлением; иногда, очень редко, расцветала на этом навозе нежная, пламенная и
чистая любовь; иногда
женщины даже покидали при помощи любимого человека заведение, но почти всегда возвращались обратно.
Слухи эти дошли, разумеется, и до Юленьки Захаревской; она при этом сделала только грустно-насмешливую улыбку. Но кто больше всех в этом случае ее рассердил — так это Катишь Прыхина: какую та во всей этой истории играла роль, на языке порядочной
женщины и ответа не было. Юлия хотя была и совершенно
чистая девушка, но, благодаря дружбе именно с этой m-lle Прыхиной и почти навязчивым ее толкованиям, понимала уже все.
Про Еспера Иваныча и говорить нечего: княгиня для него была святыней, ангелом
чистым, пред которым он и подумать ничего грешного не смел; и если когда-то позволил себе смелость в отношении горничной, то в отношении
женщины его круга он, вероятно, бежал бы в пустыню от стыда, зарылся бы навеки в своих Новоселках, если бы только узнал, что она его подозревает в каких-нибудь, положим, самых возвышенных чувствах к ней; и таким образом все дело у них разыгрывалось на разговорах, и то весьма отдаленных, о безумной, например, любви Малек-Аделя к Матильде […любовь Малек-Аделя к Матильде.
Жена содержателя двора, почтенная и деятельнейшая
женщина, была в избе одна, когда мы приехали; прочие члены семейства разошлись: кто на жнитво, кто на сенокос. Изба была
чистая, светлая, и все в ней глядело запасливо, полною чашей. Меня накормили отличным ситным хлебом и совершенно свежими яйцами. За чаем зашел разговор о хозяйстве вообще и в частности об огородничестве, которое в здешнем месте считается главным и почти общим крестьянским промыслом.
Мы даже приблизительно не можем определить, каким образом
женщина обработала бы, например, Мясниковское дело, и не
чище ли была бы ее работа против той мужской, которую мы знаем.
Мать остановилась у порога и, прикрыв глаза ладонью, осмотрелась. Изба была тесная, маленькая, но
чистая, — это сразу бросалось в глаза. Из-за печки выглянула молодая
женщина, молча поклонилась и исчезла. В переднем углу на столе горела лампа.
Я думаю часто о нежных,
чистых, изящных
женщинах, об их светлых и прелестных улыбках, думаю о молодых, целомудренных матерях, о любовницах, идущих ради любви на смерть, о прекрасных, невинных и гордых девушках с белоснежной душой, знающих все и ничего не боящихся.
Улыбка внезапно сошла с лица Александры Петровны, лоб нахмурился. Опять быстро, с настойчивым выражением зашевелились губы, и вдруг опять улыбка — шаловливая и насмешливая. Вот покачала головой медленно и отрицательно. «Может быть, это про меня?» — робко подумал Ромашов. Чем-то тихим,
чистым, беспечно-спокойным веяло на него от этой молодой
женщины, которую он рассматривал теперь, точно нарисованную на какой-то живой, милой, давно знакомой картине. «Шурочка!» — прошептал Ромашов нежно.
Кончилось тем, что и он словно замер — и сидел неподвижно, как очарованный, и всеми силами души своей любовался картиной, которую представляли ему и эта полутемная комната, где там и сям яркими точками рдели вставленные в зеленые старинные стаканы свежие, пышные розы — и эта заснувшая
женщина с скромно подобранными руками и добрым, усталым лицом, окаймленным снежной белизной подушки, и это молодое, чутко-настороженное и тоже доброе, умное,
чистое и несказанно прекрасное существо с такими черными глубокими, залитыми тенью и все-таки светившимися глазами…
— Это все правда! — утверждал он. — Ежели святые грешат с грешными
женщинами, то, конешно, демону лестно согрешить с душой
чистой…
Непромытые глаза щипало, их туманили слёзы. Солнце было уже высоко, золотистый утренний свет властным потоком влился в окно, осенил кровать и одел полунагое тело
женщины чистым и живым сиянием.
Странные мечты вызывало у Матвея её бледное лицо и тело, непроницаемо одетое чёрной одеждой: ему казалось, что однажды
женщина сбросит с плеч своих всё тёмное и явится перед людьми прекрасная и
чистая, как белая лебедь сказки, явится и, простирая людям крепкие руки, скажет голосом Василисы Премудрой...
Красота гребенской
женщины особенно поразительна соединением самого
чистого типа черкесского лица с широким и могучим сложением северной
женщины.
Каждый голос
женщин звучал совершенно отдельно, все они казались разноцветными ручьями и, точно скатываясь откуда-то сверху по уступам, прыгая и звеня, вливаясь в густую волну мужских голосов, плавно лившуюся кверху, тонули в ней, вырывались из нее, заглушали ее и снова один за другим взвивались,
чистые и сильные, высоко вверх.
О чем?» Он в мыслях оскорблял ее и себя, говоря, что, ложась с ней спать и принимая ее в свои объятия, он берет то, за что платит, но это выходило ужасно; будь это здоровая, смелая, грешная
женщина, но ведь тут молодость, религиозность, кротость, невинные,
чистые глаза…
Но знакомство с
женщинами сразу повело к большим расходам, и всё чаще Илья думал о том, что его торговля — пустая трата времени, не даст она ему возможности устроить
чистую жизнь.
— Врёшь! — гордо сказал Илья. — Врёшь ты, — ни в чём я не виню тебя. Я знаю — для нашего брата
чистых да безгрешных
женщин не приготовлено… нам они дороги. На них ведь жениться надо: они детей родят…
Чистое — всё для богатых… а нам — огрызочки, нам — ососочки, нам — заплёванное да захватанное.
Татьяна Власьевна стала внимательно и подробно расспрашивать Илью о том, как идёт его торговля, сколько в месяц имеет он
чистой прибыли. Он охотно говорил с ней, и в нём всё повышалось уважение к этой
женщине, умевшей из пустяков устроить
чистую и милую жизнь…
«Вот с такой женой не пропадёшь», — думал он. Ему было приятно: сидит с ним
женщина образованная, мужняя жена, а не содержанка,
чистая, тонкая, настоящая барыня, и не кичится ничем перед ним, простым человеком, а даже говорит на «вы». Эта мысль вызвала в нём чувство благодарности к хозяйке, и, когда она встала, чтоб уйти, он тоже вскочил на ноги, поклонился ей и сказал...
Илья понял, кто стоит перед ним. Он почувствовал, что кровь бросилась в лицо ему и в груди его закипело. Так вот кто делит с ним ласки этой
чистой, крепкой
женщины.
Илья учился у неё этой неуклонной твёрдости в достижении цели своей. Но порой, при мысли, что она даёт ласки свои другому, он чувствовал обиду, тяжёлую, унижавшую его. И тогда пред ним с особенною яркостью вспыхивала мечта о лавочке, о
чистой комнате, в которой он стал бы принимать эту
женщину. Он не был уверен, что любит её, но она была необходима ему. Так прошло месяца три.