Неточные совпадения
О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет
боится. Да что в самом деле? Я такой! я не посмотрю ни на кого… я говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается
чиновниками.)
Веревкин особенно был озабочен составом присяжных заседателей и
боялся как огня, чтобы не попали
чиновники: они не пощадили бы, а вот купцы да мужички — совсем другое дело, особенно последние.
Огарев сам свез деньги в казармы, и это сошло с рук. Но молодые люди вздумали поблагодарить из Оренбурга товарищей и, пользуясь случаем, что какой-то
чиновник ехал в Москву, попросили его взять письмо, которое доверить почте
боялись.
Чиновник не преминул воспользоваться таким редким случаем для засвидетельствования всей ярости своих верноподданнических чувств и представил письмо жандармскому окружному генералу в Москве.
Людей, сосланных на житье «за мнения» в дальние города, несколько
боятся, но никак не смешивают с обыкновенными смертными. «Опасные люди» имеют тот интерес для провинции, который имеют известные Ловласы для женщин и куртизаны для мужчин. Опасных людей гораздо больше избегают петербургские
чиновники и московские тузы, чем провинциальные жители. Особенно сибиряки.
8 сентября, в праздник, я после обедни выходил из церкви с одним молодым
чиновником, и как раз в это время несли на носилках покойника; несли четверо каторжных, оборванные, с грубыми испитыми лицами, похожие на наших городских нищих; следом шли двое таких же, запасных, женщина с двумя детьми и черный грузин Келбокиани, одетый в вольное платье (он служит писарем и зовут его князем), и все, по-видимому, спешили,
боясь не застать в церкви священника.
…Без вашего позволения я не смел прямо отправить холст: в таких случаях всегда
боюсь обидеть; не имея привычки брать взяток,
боюсь их и давать… [Тобольское почтовое начальство притесняло туринского почтового
чиновника за то, что он принял от М. П. Ледантю для отсылки в Петербург рукопись перевода «Мыслей» Паскаля. Холст посылался тобольскому начальству для умиротворения его.]
И еще приходили и уходили какие-то
чиновники, курчавые молодые люди в лакированных сапогах, несколько студентов, несколько офицеров, которые страшно
боялись уронить свое достоинство в глазах владетельницы и гостей публичного дома.
— Верно! В суде совершенно открыто говорят, что приговор уже готов. Но что же это? Правительство
боится, что его
чиновники мягко отнесутся к его врагам? Так долго, так усердно развращая своих слуг, оно все еще не уверено в их готовности быть подлецами?..
Боялись ее, может быть, потому, что она была вдовою очень знатного человека, — грамоты на стенах комнаты ее были жалованы дедам ее мужа старыми русскими царями: Годуновым, Алексеем и Петром Великим, — это сказал мне солдат Тюфяев, человек грамотный, всегда читавший Евангелие. Может быть, люди
боялись, как бы она не избила своим хлыстом с лиловым камнем в ручке, — говорили, что она уже избила им какого-то важного
чиновника.
Рейнсдорп собрал опять совет из военных и гражданских своих
чиновников и требовал от них письменного мнения: выступить ли еще противу злодея, или под защитой городских укреплений ожидать прибытия новых войск? На сем совете действительный статский советник Старов-Милюков один объявил мнение, достойное военного человека: идти противу бунтовщиков. Прочие
боялись новою неудачею привести жителей в опасное уныние и только думали защищаться. С последним мнением согласился и Рейнсдорп.
Всякий нижний и высший
чиновник его любил и
боялся.
— У! Идём со мной, — ладно? Можно — даром, только на пару пива надо иметь двадцать пять копеек. Если сказать, что мы из полицейского правления, — пустят даром и девиц даром дадут. Нас, полицейских
чиновников,
боятся!
Леонид. Я не знаю какой! Он говорит, что
чиновник, такая мудреная фамилия: Неглигентов. Какой он смешной! Он говорит, что ваш крестник и никого не
боится. Теперь пляшет пьяный в саду
— Э, полно! Обыкновенная содержанка, развратная и пошлая. Послушай, Александр Давидыч, когда ты встречаешь простую бабу, которая не живет с мужем, ничего не делает и только хи-хи да ха-ха, ты говоришь ей: ступай работать. Почему же ты тут робеешь и
боишься говорить правду? Потому только, что Надежда Федоровна живет на содержании не у матроса, а у
чиновника?
Чиновник(вставая и беря фуражку). Сколько вам угодно, я ничего не
боюсь и сейчас еду к губернатору, потому что тут все в стачке: и мужики и
чиновники. Пускай пришлют, кого хотят… (Уходит.)
Глубокая ночь наступила. Никто не мыслил успокоиться в великом граде.
Чиновники поставили стражу и заключились в доме Ярослава для совета с Марфою. Граждане толпились на стогнах и
боялись войти в домы свои —
боялись вопля жен и матерей отчаянных. Утомленные воины не хотели отдохновения, стояли пред Вадимовым местом, облокотись на щиты свои, и говорили: «Побежденные не отдыхают!» — Ксения молилась над телом Мирослава.
Его
боялись как огня и никогда не заводили с ним ни ссор, ни споров; от него молча отходили прочь, но зато неутомимо действовали против него тайно, как против беспокойного
чиновника и злонравного человека.
— Палагея Ивановна, — говорит, — никакого с вами расчета делать не будет, а стращать вы нас не можете, мы вас не
боимся. Наш чиновник-родственник хорошо знаком с частным приставом. Если вы станете много грубиянить, так вас за нас в острог посадят.
— Не смеет, я
чиновник, — возразил Андрей Николаевич и действительно нисколько не
боялся.
Большая аудитория — в полутьме, с двумя свечами на столе. У дверей в коридоре — студенты,"идущие на пропятие", скучились и, совершенно как
чиновники в"Ревизоре", смертельно
боятся проникнуть в то логовище, где их пожрет жестокий экзаменатор.
К нам иногда забегали помощник смотрителя Давид Соломонович Брук и письмоводитель Иван Александрович Брук. Они были родные братья, евреи, оба зауряд-чиновники. Младший, Иван, очень хорошенький и очень трусливый мальчик, был крещеный. Спать он всегда ложился с револьвером, ужасно
боялся хунхузов, больше же всего
боялся попасть в строй.
Между тем Аристотель дал знать маленькому
чиновнику межеумочного разряда, чтобы он оставил их одних; присутствие нечистого создания расстроивало их союз. Это было немедленно исполнено с таким проворством и ловкостью, что Эренштейн не заметил, как он ускользнул. В этом случае и коротенькая ножка, вместо запятых, делала исполинские восклицания,
боясь задержать своего повелителя.
Оба друга остались в Зиновьеве до вечера, дождались прибытия командированного из Тамбова
чиновника для производства следствия. Князь Луговой
боялся, чтобы этот последний не вздумал бы допрашивать еще не оправившуюся и к вечеру княжну Людмилу и таким образом не ухудшил бы состояние ее здоровья.
Беснующегося
чиновника заперли в комнате, дали знать полиции и отправили в сумасшедший дом. Перед отправкой его туда к нему снова
боялись приступить, и опять пошел к нему тот же молодой дворник.