Неточные совпадения
Первое время женитьба, новые радости и обязанности, узнанные им, совершенно заглушили эти
мысли; но в последнее время, после родов жены, когда он жил в Москве без дела, Левину всё
чаще и
чаще, настоятельнее и настоятельнее стал представляться требовавший разрешения вопрос.
Для нее весь он, со всеми его привычками,
мыслями, желаниями, со всем его душевным и физическим складом, был одно — любовь к женщинам, и эта любовь, которая, по ее чувству, должна была быть вся сосредоточена на ней одной, любовь эта уменьшилась; следовательно, по ее рассуждению, он должен был
часть любви перенести на других или на другую женщину, — и она ревновала.
Чем долее Левин косил, тем
чаще и
чаще он чувствовал минуты забытья, при котором уже не руки махали косой, а сама коса двигала за собой всё сознающее себя, полное жизни тело, и, как бы по волшебству, без
мысли о ней, работа правильная и отчетливая делалась сама собой. Это были самые блаженные минуты.
Некоторые отделы этой книги и введение были печатаемы в повременных изданиях, и другие
части были читаны Сергеем Ивановичем людям своего круга, так что
мысли этого сочинения не могли быть уже совершенной новостью для публики; но всё-таки Сергей Иванович ожидал, что книга его появлением своим должна будет произвести серьезное впечатление на общество и если не переворот в науке, то во всяком случае сильное волнение в ученом мире.
По мере чтения, в особенности при
частом и быстром повторении тех же слов: «Господи помилуй», которые звучали как «помилос, помилос», Левин чувствовал, что
мысль его заперта и запечатана и что трогать и шевелить ее теперь не следует, а то выйдет путаница, и потому он, стоя позади дьякона, продолжал, не слушая и не вникая, думать о своем.
Русские барышни большею
частью питаются только платоническою любовью, не примешивая к ней
мысли о замужестве; а платоническая любовь самая беспокойная.
Очень, очень оригинально, но… меня, собственно, не эта
часть вашей статейки заинтересовала, а некоторая
мысль, пропущенная в конце статьи, но которую вы, к сожалению, проводите только намеком, неясно…
Конечно, все это были самые обыкновенные и самые
частые, не раз уже слышанные им, в других только формах и на другие темы, молодые разговоры и
мысли.
Аркадия в особенности поразила последняя
часть сонаты, та
часть, в которой, посреди пленительной веселости беспечного напева, внезапно возникают порывы такой горестной, почти трагической скорби… Но
мысли, возбужденные в нем звуками Моцарта, относились не к Кате. Глядя на нее, он только подумал: «А ведь недурно играет эта барышня, и сама она недурна».
За последнее время, устраивая смотр
мыслям своим, он все
чаще встречал среди них такие отрезвляющие, каковы были
мысли о веретене, о паутине, тогда он чувствовал, что высота, на которую возвел себя, — шаткая высота и что для того, чтоб удержаться на этой позиции, нужно укрепить ее какими-то действиями.
Он не мог определить своего отношения к смыслу сказанного Воиновым, но он почувствовал, что в разное время и все
чаще его
мысли кружились близко к этому смыслу.
«Возраст охлаждает чувство. Я слишком много истратил сил на борьбу против чужих
мыслей, против шаблонов», — думал он, зажигая спичку, чтоб закурить новую папиросу. Последнее время он все
чаще замечал, что почти каждая его
мысль имеет свою тень, свое эхо, но и та и другое как будто враждебны ему. Так случилось и в этот раз.
Лютов, крепко потирая руки, усмехался, а Клим подумал, что
чаще всего, да почти и всегда, ему приходится слышать хорошие
мысли из уст неприятных людей. Ему понравились крики Лютова о необходимости свободы, ему казалось верным указание Туробоева на русское неуменье владеть
мыслью. Задумавшись, он не дослышал чего-то в речи Туробоева и был вспугнут криком Лютова...
Но все
чаще, вместе с шумом ветра и дождя, вместе с воем вьюг, в тепло комнаты вторгалась обессиливающая скука и гасила глумливые
мысли, сгущала все их в одну.
Самгин шел тихо, как бы опасаясь расплескать на ходу все то, чем он был наполнен. Большую
часть сказанного Кутузовым Клим и читал и слышал из разных уст десятки раз, но в устах Кутузова эти
мысли принимали как бы густоту и тяжесть первоисточника. Самгин видел пред собой Кутузова в тесном окружении раздраженных, враждебных ему людей вызывающе спокойным, уверенным в своей силе, — как всегда, это будило и зависть и симпатию.
Мысль — один из феноменов мира,
часть, которая стремится включить в себя целое.
Но — чего я жалею?» — вдруг спросил он себя, оттолкнув эти
мысли, продуманные не один десяток раз, — и вспомнил, что с той высоты, на которой он привык видеть себя, он, за последнее время все
чаще, невольно сползает к этому вопросу.
В мозге Самгина образовалась некая неподвижная точка, маленькое зеркало, которое всегда, когда он желал этого, показывало ему все, о чем он думает, как думает и в чем его
мысли противоречат одна другой. Иногда это свойство разума очень утомляло его, мешало жить, но все
чаще он любовался работой этого цензора и привыкал считать эту работу оригинальнейшим свойством психики своей.
Штольц, однако ж, говорил с ней охотнее и
чаще, нежели с другими женщинами, потому что она, хотя бессознательно, но шла простым природным путем жизни и по счастливой натуре, по здравому, не перехитренному воспитанию не уклонялась от естественного проявления
мысли, чувства, воли, даже до малейшего, едва заметного движения глаз, губ, руки.
— Есть ли такой ваш двойник, — продолжал он, глядя на нее пытливо, — который бы невидимо ходил тут около вас, хотя бы сам был далеко, чтобы вы чувствовали, что он близко, что в нем носится частица вашего существования, и что вы сами носите в себе будто
часть чужого сердца, чужих
мыслей, чужую долю на плечах, и что не одними только своими глазами смотрите на эти горы и лес, не одними своими ушами слушаете этот шум и пьете жадно воздух теплой и темной ночи, а вместе…
Глаза, как у лунатика, широко открыты, не мигнут; они глядят куда-то и видят живую Софью, как она одна дома мечтает о нем, погруженная в задумчивость, не замечает, где сидит, или идет без цели по комнате, останавливается, будто внезапно пораженная каким-то новым лучом
мысли, подходит к окну, открывает портьеру и погружает любопытный взгляд в улицу, в живой поток голов и лиц, зорко следит за общественным круговоротом, не дичится этого шума, не гнушается грубой толпы, как будто и она стала ее
частью, будто понимает, куда так торопливо бежит какой-то господин, с боязнью опоздать; она уже, кажется, знает, что это чиновник, продающий за триста — четыреста рублей в год две трети жизни, кровь, мозг, нервы.
— Право, не знаю, как вам ответить на это, мой милый князь, — тонко усмехнулся Версилов. — Если я признаюсь вам, что и сам не умею ответить, то это будет вернее. Великая
мысль — это
чаще всего чувство, которое слишком иногда подолгу остается без определения. Знаю только, что это всегда было то, из чего истекала живая жизнь, то есть не умственная и не сочиненная, а, напротив, нескучная и веселая; так что высшая идея, из которой она истекает, решительно необходима, к всеобщей досаде разумеется.
Случилось то, что
мысль, представлявшаяся ему сначала как странность, как парадокс, даже как шутка, всё
чаще и
чаще находя себе подтверждение в жизни, вдруг предстала ему как самая простая, несомненная истина.
Прочтя нагорную проповедь, всегда трогавшую его, он нынче в первый раз увидал в этой проповеди не отвлеченные, прекрасные
мысли и большею
частью предъявляющие преувеличенные и неисполнимые требования, а простые, ясные и практически исполнимые заповеди, которые, в случае исполнения их (что было вполне возможно), устанавливали совершенно новое устройство человеческого общества, при котором не только само собой уничтожалось всё то насилие, которое так возмущало Нехлюдова, но достигалось высшее доступное человечеству благо — Царство Божие на земле.
Она не соответствует современной социальной действительности и современной философской и научной
мысли, во многих
частях своих она совершенно устарела.
Недопустимо было бы принципиально противополагать
часть целому или орган организму и
мыслить совершенство целого организма, как исчезновение и преодоление множественности его
частей и органов.
Можно даже высказать такой парадокс: славянофилы, взгляды которых, кстати сказать, я в большей
части не разделяю, были первыми русскими европейцами, так как они пытались
мыслить по-европейски, самостоятельно, а не подражать западной
мысли, как подражают дети.
„Да, но куда ж в таком случае делись деньги, если их выбрал из пакета сам Федор Павлович, в его доме при обыске не нашли?“ Во-первых, в шкатулке у него
часть денег нашли, а во-вторых, он мог вынуть их еще утром, даже еще накануне, распорядиться ими иначе, выдать их, отослать, изменить, наконец, свою
мысль, свой план действий в самом основании и при этом совсем даже не найдя нужным докладываться об этом предварительно Смердякову?
И вот, однажды после обеда, Вера Павловна сидела в своей комнате, шила и думала, и думала очень спокойно, и думала вовсе не о том, а так, об разной разности и по хозяйству, и по мастерской, и по своим урокам, и постепенно, постепенно
мысли склонялись к тому, о чем, неизвестно почему, все
чаще и
чаще ей думалось; явились воспоминания, вопросы мелкие, немногие, росли, умножались, и вот они тысячами роятся в ее
мыслях, и все растут, растут, и все сливаются в один вопрос, форма которого все проясняется: что ж это такое со мною? о чем я думаю, что я чувствую?
Но она, как
чаще всего случается, не успокоивалась, а только удерживалась от исполнения того, что могло доставить отраду ее концу; сама она видела, что ей недолго жить, и чувства ее определялись этою
мыслью, но медик уверял ее, что она еще должна беречь себя; она зала, что должна верить ему больше, чем себе, потому слушалась и не отыскивала Кирсанова.
А этот главный предмет, занимавший так мало места в их не слишком
частых длинных разговорах, и даже в коротких разговорах занимавший тоже лишь незаметное место, этот предмет был не их чувство друг к другу, — нет, о чувстве они не говорили ни слова после первых неопределенных слов в первом их разговоре на праздничном вечере: им некогда было об этом толковать; в две — три минуты, которые выбирались на обмен
мыслями без боязни подслушивания, едва успевали они переговорить о другом предмете, который не оставлял им ни времени, ни охоты для объяснений в чувствах, — это были хлопоты и раздумья о том, когда и как удастся Верочке избавиться от ее страшного положения.
Сначала ученица приняла несколько наружных форм Эмилии; улыбка
чаще стала показываться, разговор становился живее, но через год времени натуры двух девушек заняли места по удельному весу. Рассеянная, милая Эмилия склонилась перед сильным существом и совершенно подчинилась ученице, видела ее глазами, думала ее
мыслями, жила ее улыбкой, ее дружбой.
Без возражений, без раздражения он не хорошо говорил, но когда он чувствовал себя уязвленным, когда касались до его дорогих убеждений, когда у него начинали дрожать мышцы щек и голос прерываться, тут надобно было его видеть: он бросался на противника барсом, он рвал его на
части, делал его смешным, делал его жалким и по дороге с необычайной силой, с необычайной поэзией развивал свою
мысль.
Наш небольшой кружок собирался часто то у того, то у другого, всего
чаще у меня. Рядом с болтовней, шуткой, ужином и вином шел самый деятельный, самый быстрый обмен
мыслей, новостей и знаний; каждый передавал прочтенное и узнанное, споры обобщали взгляд, и выработанное каждым делалось достоянием всех. Ни в одной области ведения, ни в одной литературе, ни в одном искусстве не было значительного явления, которое не попалось бы кому-нибудь из нас и не было бы тотчас сообщено всем.
Мысль, облеченная в точное понятие и слово, есть только надземная
часть растения — стебель, листья, цветы…
Мысль о сумасшествии все
чаще и
чаще приходила ему в голову и наводила на него ужас.
Он опять сел к столу и задумался. Харитина ходила по комнате, заложив руки за спину. Его присутствие начинало ее тяготить, и вместе с тем ей было бы неприятно, если бы он взял да ушел. Эта двойственность
мыслей и чувств все
чаще и
чаще мучила ее в последнее время.
Мысль о детях стала являться все
чаще в
чаще, заставляя проверять себя.
Можно даже сказать, что русская
мысль XIX в. в значительной своей
части была окрашена социалистически.
И, наконец, Чаадаев высказывает
мысль, которая будет основной для всех наших течений XIX в.: «У меня есть глубокое убеждение, что мы призваны решить большую
часть проблем социального порядка, завершить большую
часть идей, возникших в старых обществах, ответить на важнейшие вопросы, какие занимают человечество».
Она была у большей
части представителей русской религиозной
мысли.
Этот вольтерианский налет оставался в известной
части русского дворянства и весь XIX в., когда у нас появились уже более самостоятельные и глубокие направления
мысли.
Признаюсь, именно им желал бы я быть хоть несколько полезным. Меня утешает
мысль, что добрый совет по
части технической может так же пригодиться им, как и наблюдения над нравами дичи или заметки и указания в самой стрельбе.
Присутствие в доме слепого мальчика постепенно и нечувствительно дало деятельной
мысли изувеченного бойца другое направление. Он все так же просиживал целые часы, дымя трубкой, но в глазах, вместо глубокой и тупой боли, виднелось теперь вдумчивое выражение заинтересованного наблюдателя. И чем более присматривался дядя Максим, тем
чаще хмурились его густые брови, и он все усиленнее пыхтел своею трубкой. Наконец однажды он решился на вмешательство.
Уже несколько раз мы делали инспекторский осмотр нашему инвентарю, чтобы лишнее бросить в тайге, и каждый раз убеждались, что бросить ничего нельзя. Было ясно, что если в течение ближайших дней мы не убьем какого-нибудь зверя или не найдем людей, мы погибли. Эта
мысль появлялась все
чаще и
чаще. Неужели судьба уготовила нам ловушку?.. Неужели Хунгари будет местом нашего последнего упокоения? И когда! В конце путешествия и, может быть, недалеко от жилья.
Давешние «фантастические»
мысли и опасения его (после разговора с Лебедевым) казались ему теперь, при внезапных, но
частых припоминаниях, таким несбыточным, невозможным и даже смешным сном!
— Этого быть не может! — крикнул сам председатель, генерал, чуть даже не обиженным голосом. — Я часто с ним, господа, рассуждаю и спорю, и все о подобных
мыслях; но всего
чаще он выставляет такие нелепости, что уши даже вянут, ни на грош правдоподобия!
Под влиянием Таисьи в Нюрочкиной голове крепко сложилась своеобразная космогония: земля основана на трех китах, питающихся райским благоуханием; тело человека сотворено из семи
частей: от камня — кости, от Черного моря — кровь, от солнца — очи, от облака —
мысли, от ветра — дыхание, теплота — от духа...
В подкрепление своих
мыслей Таисья приводила житие какого-нибудь раскольничьего подвижника, и это было самою интересною
частью ее бесед.
Мы желаем видеть описания подробные, разительные, начертанные искусною рукою и где бы не было пустых
мыслей,
частых повторений и безумной лести…