Неточные совпадения
Свой слог на важный лад настроя,
Бывало, пламенный творец
Являл нам своего героя
Как совершенства образец.
Он одарял предмет любимый,
Всегда неправедно гонимый,
Душой чувствительной, умом
И привлекательным лицом.
Питая
жар чистейшей страсти,
Всегда восторженный герой
Готов был жертвовать собой,
И при конце последней
частиВсегда наказан был порок,
Добру достойный был венок.
Иные рассуждали с
жаром, другие даже держали пари; но бо́льшая
часть была таких, которые на весь мир и на все, что ни случается в свете, смотрят, ковыряя пальцем в своем носу.
— В сумасшедший дом и попал, на три месяца, — добавила его супруга, ласково вложив в протянутую ладонь еще конфету, а оратор продолжал с великим
жаром, все
чаще отирая шапкой потное, но не краснеющее лицо...
Часто случается заснуть летом в тихий, безоблачный вечер, с мерцающими звездами, и думать, как завтра будет хорошо поле при утренних светлых красках! Как весело углубиться в
чащу леса и прятаться от
жара!.. И вдруг просыпаешься от стука дождя, от серых печальных облаков; холодно, сыро…
Помещение политических состояло из двух маленьких камер, двери которых выходили в отгороженную
часть коридора. Войдя в отгороженную
часть коридора, первое лицо, которое увидал Нехлюдов, был Симонсон с сосновым поленом в руке, сидевший в своей куртке на корточках перед дрожащей, втягиваемой
жаром заслонкой растопившейся печи.
Спуск с хребта был не легче подъема. Люди часто падали и больно ушибались о камни и сучья валежника. Мы спускались по высохшему ложу какого-то ручья и опять долго не могли найти воды. Рытвины, ямы, груды камней, заросли чертова дерева, мошка и
жара делали эту
часть пути очень тяжелой.
У нас все в известном тебе порядке. В
жары я большею
частью сижу дома, вечером только пускаюсь в поход. Аннушка пользуется летом сколько возможно, у нее наверху прохладно и мух нет. Видаемся мы между собой попрежнему, у каждого свои занятия — коротаем время, как кто умеет. Слава богу, оно не останавливается.
Арто, услышав сзади себя разговор, повернулся и подбежал к людям. Его голубые добрые глаза щурились от
жары и глядели умильно, а высунутый длинный язык вздрагивал от
частого дыхания.
Рано утром, на другой день, назначена была охота на оленя. Зверь был высмотрен лесообъездчиками верстах в десяти от Рассыпного Камня, куда охотники должны были явиться верхами. Стоявшие
жары загоняли оленей в лесную
чащу, где они спасались от одолевавшего их овода. Обыкновенно охотник выслеживает зверя по сакме [Сакма — свежий след зверя на траве. (Примеч. Д. Н. Мамина-Сибиряка.)] и ночлегам, а потом выжидает, когда он с наступлением жаркого часа вернется в облюбованное им прохладное местечко.
Глядя на их упорный труд в то время, когда их тела обжигал
жар раскаленных железных масс, а из широких дверей дул пронзительный осенний ветер, он сам как будто бы испытывал
часть их физических страданий.
Она уже и сама как-то потеряла
часть своего рыцарского
жара; уже не с прежней энергией заботится она о соблюдении старых обычаев, во многих случаях она уж махнула рукой, поникла пред невозможностью остановить поток и только с отчаянием смотрит, как он затопляет мало-помалу пестрые цветники ее прихотливых суеверий.
Направо, между царскими и боковыми дверьми, был нерукотворенный образ спасителя, удивительной величины; позолоченный оклад, искусно выделанный, сиял как
жар, и множество свечей, расставленных на висящем паникадиле, кидали красноватые лучи на возвышающиеся
части мелкой резьбы, или на круглые складки одежды; перед самым образом стояла железная кружка, — это была милость у ног спасителя, — и над ней внизу образа было написано крупными, выпуклыми буквами: приидите ко мне вcи труждающиеся и аз успокою вы!
Отворив дверь, Эдвардс вошел к крошечную низкую комнату, расположенную под первой галереей для зрителей; нестерпимо было в ней от духоты и
жары; к конюшенному воздуху, разогретому газом, присоединялся запах табачного дыма, помады и пива; с одной стороны красовалось зеркальце в деревянной раме, обсыпанной пудрой; подле, на стене, оклеенной обоями, лопнувшими по всем щелям, висело трико, имевшее вид содранной человеческой кожи; дальше, на деревянном гвозде, торчала остроконечная войлоковая шапка с павлиньим пером на боку; несколько цветных камзолов, шитых блестками, и
часть мужской обыденной одежды громоздились в углу на столе.
Может быть, потому, что наш полк был набран большею
частью из северян, а я с детства привык к степным
жарам; а может быть, тут действовала и иная причина.
Мужик. Сечет, батюшка, да как еще… за всякую малость, а
чаще без вины. У нее управитель, вишь, в милости. Он и творит что ему любо. Не сними-ко перед ним шапки, так и нивесь что сделает. За версту увидишь, так тотчас шапку долой, да так и работай на
жару, в полдень, пока не прикажет надеть, а коли сердит или позабудет, так иногда целый день промает.
Мы напились чаю, потом сварили в том же чайнике похлебку из убитого Костей рябчика и вообще блаженствовали.
Жар свалил, и начиналась лучшая
часть горного дня. Отдохнув, мы отправились опять на шихан, с которого открывался чудный вид на десятки верст. Вообще время провели очень недурно и вернулись к балагану только в сумерки, когда начала падать роса. Горные ночи холодные, и мы решили спать в балагане. Постель была устроена из горного иван-чая, который достигает высоты человеческого роста.
Иван Ильич горячился и в
жару воображаемого спора
чаще, чем бы следовало, пробовал из своего бокала.
Того в
жар кинуло. Повозки с сонными матерями уехали вперед, Фленушка с Марьюшкой, сбирая ягоды, скрылись в лесной
чаще. Никого кругом, а он с глазу нá глаз с приглянувшейся ему пышкой-девицей.
До этого «погибельного состояния» человека доводили всегда при необходимом и неизбежном участии женщин, именно сих вышеназванных «короводниц», которые
чаще всего сами и наводили слабых людей «на эту путь», то есть научали их кричать: «
Жару!» Склонного к загулу дьячка Пашу очень нетрудно было провести этим путем, что Кромсай, вероятно, и обделал.
Он начался с дома мещанки Макарихиной, на Большом Охтенском проспекте, против пожарной
части Охтенского квартала, в деревянном здании которого от
жару потрескались все стекла.
Несмотря на
жару,
часть съехавших на берег моряков, соблазненная проводниками, отправилась в горы, Ашанин и несколько других решили совершить эту прогулку в окрестности завтрашним ранним утром до восхода солнца, а пока сделали визит консулу и заглянули в фунчальские магазины.
Огромная, крытая ковром столовая с длинными столами и с диванами по бортам, помещавшаяся в кормовой рубке, изящный салон, где стояло пианино, библиотека, курительная, светлые, поместительные пассажирские каюты с ослепительно чистым постельным бельем, ванны и души, расторопная и внимательная прислуга, обильные и вкусные завтраки и обеды с хорошим вином и ледяной водой, лонгшезы и столики наверху, над рубкой, прикрытой от палящих лучей солнца тентом, где пассажиры, спасаясь от
жары в каютах, проводили большую
часть времени, — все это делало путешествие на море более или менее приятным, по крайней мере для людей, не страдающих морской болезнью при малейшей качке.
Подходя все ближе и ближе к неприятельским траншеям, Милица наклонялась все
чаще над распростертыми на земле фигурами. Пробитые штыками тела, оторванные руки и ноги, разорванные на
части снарядами, — все это заставляло содрогаться на каждом шагу Милицу. A мысль в разгоряченной от лихорадочного
жара голове твердила монотонно, выстукивая каким-то назойливым молотом все одно и то же...
В одном из таких госпиталей, в белой, чистой, просторной горнице лежит Милица. Ее осунувшееся за долгие мучительные дни болезни личико кажется неживым. Синие тени легли под глазами… Кожа пожелтела и потрескалась от
жара. Она по большей
части находится в забытьи. Мимо ее койки медленно, чуть слышно проходят сестрицы. Иногда задерживаются, смотрят в лицо, ставят термометр, измеряющий температуру, перебинтовывают рану, впрыскивают больной под кожу морфий…
Теркин слез с лошади. Он очутился на полянке. Саженях в ста видна была цепь мужиков, рывших канаву…
Жар стоял сильный. Дым стлался по низу и сверху шел густым облаком, от той
части заказника, где догорал сосновый лес. Но огонь заворачивал в сторону от них, дышать еще было не так тяжко.
Так, например, в бытность его в Петербурге он мне рассказывал, что устроил где-то в боковой
части алтаря маленькую «комору под землею», — чтобы там летом, в
жары, хорошо было от мух отдыхать.
Я часто получаю письма от этого разряда людей, преимущественно ссыльных. Они знают, что я что-то такое писал о том, что не надо противиться злу насилием, и большею
частью, хоть и безграмотно, но с большим
жаром возражают мне, говоря, что на все то, что делают с народом власти и богатые, можно и нужно отвечать только одним: мстить, мстить и мстить.
Уроки русско-турецкой войны приняты безусловно к сведению и санитарная
часть поставлена образцово. Доказательством этого служит отсутствие до сих пор в русской армии массовых заболеваний, несмотря на резкие перемены температуры — невыносимые
жары днём и холодные ночи.
Когда было очень холодно, то к ступеням (в приемную, как называл Денисов эту
часть балагана), приносили на железном загнутом листе
жар из солдатских костров, и делалось так тепло, что офицеры, которых много всегда бывало у Денисова и Ростова, сидели в одних рубашках.