Неточные совпадения
— Ну — чего ж вы хотите? С начала войны загнали
целую армию в болото, сдали
немцам в плен. Винтовок не хватает, пушек нет, аэропланов… Солдаты все это знают лучше нас…
Возможно, что
немцы, минуя революцию, создадут своего Наполеона и поставят
целью завоевание всей Европы.
Потом был
немец, который точил на станке табакерки и пуговицы, потом учитель музыки, который напивался от воскресенья до воскресенья, потом
целая шайка горничных, наконец стая собак и собачонок.
— А где
немцы сору возьмут, — вдруг возразил Захар. — Вы поглядите-ка, как они живут! Вся семья
целую неделю кость гложет. Сюртук с плеч отца переходит на сына, а с сына опять на отца. На жене и дочерях платьишки коротенькие: всё поджимают под себя ноги, как гусыни… Где им сору взять? У них нет этого вот, как у нас, чтоб в шкапах лежала по годам куча старого изношенного платья или набрался
целый угол корок хлеба за зиму… У них и корка зря не валяется: наделают сухариков да с пивом и выпьют!
Сингапур — один из всемирных рынков, куда пока еще стекается все, что нужно и не нужно, что полезно и вредно человеку. Здесь необходимые ткани и хлеб, отрава и целебные травы.
Немцы, французы, англичане, американцы, армяне, персияне, индусы, китайцы — все приехало продать и купить: других потребностей и
целей здесь нет. Роскошь посылает сюда за тонкими ядами и пряностями, а комфорт шлет платье, белье, кожи, вино, заводит дороги, домы, прорубается в глушь…
— Что ты, батюшка? не с ума ли спятил, али хмель вчерашний еще у тя не прошел? Какие были вчера похороны? Ты
целый день пировал у
немца — воротился пьян, завалился в постелю, да и спал до сего часа, как уж к обедне отблаговестили.
Говоря, например, об одном человеке, который ему очень не нравился, он сжал в одном слове «
немец!» выражением, улыбкой и прищуриванием глаз —
целую биографию,
целую физиологию,
целый ряд мелких, грубых, неуклюжих недостатков, специально принадлежащих германскому племени.
А тут чувствительные сердца и начнут удивляться, как мужики убивают помещиков с
целыми семьями, как в Старой Руссе солдаты военных поселений избили всех русских
немцев и немецких русских.
Немцы оказали нам
целый ряд услуг.
После возвращения от обедни опять на
целую неделю запирались на замок ворота, что не мешало, впрочем, дворне лазить через забор и пропадать
целые ночи, за что им жестоко доставалось от немца-управляющего.
Около этих новых людей жалась
целая кучка безыменных и прожорливых панов,
немцев и евреев.
Немец поцеловал ее крепко в губы и опять спросил...
В Пушкине в наш вагон врывается
целая толпа
немцев и французов.
Но вот и опять дорога. И опять по обеим сторонам мелькают всё
немцы, всё
немцы. Чуть только клочок поуютнее, непременно там
немец копошится, рубит, колет, пилит, корчует пни. И всё это только еще пионеры, разведчики, за которыми уже виднеется
целая армия.
Русский
немец имел несчастье считать себя великим гастрономом и вынашивал
целых две недели великолепный гастрономический план, от которого могла зависеть участь всей поездки набоба на Урал, и вдруг сунуло этого Вершинина с его ухой…
Я подумал-подумал, что тут делать: дома завтра и послезавтра опять все то же самое, стой на дорожке на коленях, да тюп да тюп молоточком камешки бей, а у меня от этого рукомесла уже на коленках наросты пошли и в ушах одно слышание было, как надо мною все насмехаются, что осудил меня вражий
немец за кошкин хвост
целую гору камня перемусорить.
У него было несколько, таких же, вероятно, тупоголовых, немцев-приятелей; в продолжение
целого лета они каждый праздник или ездили за рыбой, брали тони и напивались там пьяны, или катались верхом по дачам.
— Это ужасно! — воскликнул он. — Из
целого Петербурга мне выпали на долю только эти два дуралея, с которыми, если еще пробыть месяц, так и сам поглупеешь, как бревно. Нет! — повторил он и, тотчас позвав к себе лакея, строжайшим образом приказал ему студента совсем не пускать, а
немца решился больше не требовать. Тот, с своей стороны, очень остался этим доволен и вовсе уж не являлся.
Немало уходило таких неспокойных людей и из Лозищей, уходили и в одиночку, и парами, а раз даже
целым гуртом пошли за хитрым агентом-немцем, пробравшись ночью через границу.
Я было думал и день у них провести, и пообедать там, и игрушку столичную выписал:
немец на пружинах у своей невесты ручку
целует, а та слезу платком вытирает — превосходная вещь! (теперь уж не подарю, морген-фри!
Он был острижен под щетку, так что если бы плюнуть на ладонь и хлопнуть Илью Макаровича по маковке, то за стеною можно бы подумать, что
немец поцеловал его в темя.
— Что вы! да ведь это
целая революция! — А вы как об этом полагали! Мы ведь не
немцы, помаленьку не любим! Вон головорезы-то, слышали, чай? миллион триста тысяч голов требуют, ну, а мы, им в пику, сорок миллионов поясниц заполучить желаем!
— Guten Abend, meine Herren und meine Damen! [Добрый вечер, господа и дамы! (
немец.).] — произнесла, входя скромно, третья. Она была немка, и граф захватил ее для каких-то ему одному известных
целей.
Пришел Петрушка и привел с собой
целую кучу гостей: собственную жену, Матрену Ивановну,
немца доктора Карла Иваныча и большеносого Цыгана; а Цыган притащил с собой трехногую лошадь.
— Это
поцелуй позволительный, — говорил Шульц, объясняя свою оригинальную выходку несколько изумленным
немцам.
Да сам Кайгородов еще ничего, плохо то, что
немцы его совсем обошли:
целая лестница из
немцев…
— А ничего, шерт возьми… Пустяки!.. —
Немец выпустил
целую серию самых непечатных выражений и продолжал кричать какую-то тарабарщину, в которой можно было разобрать слова: «швин», «канайль» и «бэстия».
Гости, против моего ожидания, остались на Половинке до самого вечера и совсем испортили нам
целый день; все страшно пили, кричали, старик
немец барабанил вальсы, Муфель был красен, как вареный рак, и вздумал угостить почтенную публику
целым представлением.
Хозяева его не беспокоили: повивальная бабка почти никогда не бывала дома, а честный
немец предавался по
целым дням невинному и любимому его занятию: он все переписывал прописи, питая честолюбивые замыслы попасть со временем в учителя каллиграфии.
Работница
немца, из русских, старуха богомольная, с наслаждением рассказывала, как молится ее смирный жилец и каким образом по
целым часам лежит он, словно бездыханный, на церковном помосте…
Мало-помалу Ордынов одичал еще более прежнего, в чем, нужно отдать справедливость, его
немцы нисколько ему не мешали. Он часто любил бродить по улицам, долго, без
цели. Он выбирал преимущественно сумеречный час, а место прогулки — места глухие, отдаленные, редко посещаемые народом. В один ненастный, нездоровый, весенний вечер в одном из таких закоулков встретил он Ярослава Ильича.
Вот речь моя какая: с поляками
Мы бьемся
целый день с утра до ночи
Лицом к лицу; они ловчее нас,
Привычнее, и нам не состоять
От напусков черкасов, угров,
немцев.
— Грубиян! — закричал он в величайшем негодовании. — Как ты смеешь
целовать мою жену? Ты подлец, а не русский офицер. Черт побери, мой друг Гофман, я
немец, а не русская свинья!
Да, износил, истер, исказил все хорошее александровского поколения, все хранившее веру в близкую будущность Руси, жернов николаевской мельницы,
целую Польшу смолол, балтийских
немцев зацепил, бедную Финляндию, и все еще мелет — все еще мелет…
A
немец все приближался и приближался по направлению беспомощно распростертого Павла Павловича. Теперь он вынул саблю изо рта и опираясь на нее, стал тяжело приподниматься на ноги. Вот он поднялся с трудом и шагнул еще и еще раз к Любавину. Вот порылся в кобуре, достал оттуда револьвер и стал
целить прямо в грудь русскому офицеру.
— Где! Да хоть в философии. Среди твоих
немцев есть
целый ряд философов-композиторов, — например, тот же Шопенгауэр, Ницше… Платон…
Такие наблюдатели, как Тэн и Луи Блан, писали об английской жизни как раз в эти годы. Второй и тогда еще проживал в Лондоне в качестве эмигранта. К нему я раздобылся рекомендательным письмом, а также к Миллю и к Льюису. О приобретении
целой коллекции таких писем я усердно хлопотал. В Англии они полезнее, чем где-либо. Англичанин вообще не очень приветлив и на иностранца смотрит скорее недоверчиво, но раз вы ему рекомендованы, он окажется куда обязательнее и, главное, гостеприимнее француза и
немца.
— Вот, — продолжала молодая вдова, обратясь к лукавой
цели своей, — поведали мне добрые люди: приехал Антон-лекарь от
немцев, лечит, дескать, всякие недуги: и от недоброго глаза, и с ветру, и от своей глупости. Послушала я добрых людей, пошла к лекарю с толмачом Варфоломеем.
— А помнишь, как ты шла от немца-лекаря, к которому посылал тебя отец, и тебя в поле обидеть хотели два солдата… а я проводил честно до дому, лишь
поцеловал тебя, мою разлапушку, в щечку, словно в аленький цветок.
— Век буду служить, — обрадовался Петр Ананьев и потянулся
поцеловать руку
немцу, но тотчас одернул ее.
Что Антона в
немцах знавал он сам старичком, худеньким, седеньким, лет ста, что Антон величайший кудесник — делает стариков молодыми, привораживает холодные и неверные сердца, заговаривает дерево, железо, дом, пожалуй,
целый город — эти весточки все сочиненьице Варфоломея.
Вокруг
немца образовалось
целое озеро мокроты.
Временщиком стал новый
немец, но это был Миних. Он мечтал об исправлении внутренних дел в духе Петра I, в особенности об ослаблении Австрии и о взятии Константинополя. Старый герой надеялся достигнуть заветной
цели, с помощью юного товарища, Фридриха II прусского, который тогда начал войну за австрийское наследство, чтобы уничтожить свою соперницу, императрицу Марию Терезу. Не прошло и пяти месяцев, как Россия очутилась в руках нового временщика. На этот раз пришла очередь графа Андрея Ивановича Остермана.
История истекшего тысячелетия должна была им показать, что такой шаг назад невозможен; что если вся область к востоку от Эльбы и Заале, некогда заселенная
целой семьей родственных между собой славянских народов, сделалась немецкой, то этот факт указывает только историческую тенденцию и вместе с тем физическую и интеллектуальную способность немецкой нации подчинять себе своих старых восточных соседей, поглощать и ассимилировать их; что эта ассимилирующая тенденция
немцев всегда служила и еще служит одним из могущественнейших средств распространения западноевропейской цивилизации на восток европейского континента» (курсив мой — Н. Б.) (стр. 116-117).
— Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я
целый день провозился с
немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как
немцы возьмутся за аккуратность — конца нет!
Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось,
целым домом; за форшпаном, который вез
немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторою афектированною небрежностью, имеющею
целью показать, что он, как высоко образованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу
немцы), macht sich ganz bequem», [Старый господин покойно устроился,] подумал Вольцоген, и, строго взглянув на тарелки, стоявшие пред Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
В марте месяце сего года, в проезд через наш город
немца с поляком, предводителем дворянства, было праздновано торжество, и я, пользуясь сим случаем моего свидания с губернатором, обратился к оному сановнику с жалобою на обременение помещиками крестьян работами в воскресные дни и даже двунадесятые праздники, и говорил, что таким образом бедность наша еще увеличивается, ибо по
целым селам нет ни у кого ни ржи, ни овса…
Об освободительных попытках поляков он говорил: «Однако было еще спорно, следует ли
целые области, населенные преимущественно
немцами, и большие совершенно немецкие города уступить народу, ничем не доказавшему своей способности выйти из феодального состояния» (стр. 80).