Неточные совпадения
— Рисунок наглядно представит мне то, что в книге изложено на
целых десяти
страницах.
Повторю, очень трудно писать по-русски: я вот исписал
целых три
страницы о том, как я злился всю жизнь за фамилию, а между тем читатель наверно уж вывел, что злюсь-то я именно за то, что я не князь, а просто Долгорукий. Объясняться еще раз и оправдываться было бы для меня унизительно.
Многое, не взошедшее в «Полярную звезду», взошло в это издание — но всего я не могу еще передать читателям по разным общим и личным причинам. Не за горами и то время, когда напечатаются не только выпущенные
страницы и главы, но и
целый том, самый дорогой для меня…
На следующих
страницах буквы были напечатаны все более и более мелким шрифтом; за буквами следовали склады, одногласные, двугласные, трехгласные, потом слова и наконец
целые изречения нравоучительного свойства.
За этой повестью я просиживал
целые дни, а иной раз и вечера, разбирая при сальной свече (стеариновые тогда считались роскошью)
страницу за
страницей.
В одной коротенькой главе, в три
страницы разгонистого письма, уместилась вся жизнь генерала Утробина, тогда как об одном пятнадцатилетнем славном губернаторстве можно было бы написать
целые томы.
Целый вечер и следующее утро я провел в каком-то унылом онемении. Помнится, я попытался работать и взялся за Кайданова — но напрасно мелькали передо мною разгонистые строчки и
страницы знаменитого учебника. Десять раз сряду прочел я слова: «Юлий Цезарь отличался воинской отвагой» — не понял ничего и бросил книгу. Перед обедом я опять напомадился и опять надел сюртучок и галстук.
Я знаю: мой долг перед вами, неведомые друзья, рассказать подробнее об этом странном и неожиданном мире, открывшемся мне вчера. Но пока я не в состоянии вернуться к этому. Все новое и новое, какой-то ливень событий, и меня не хватает, чтобы собрать все: я подставляю полы, пригоршни — и все-таки
целые ведра проливаются мимо, а на эти
страницы попадают только капли…
— Да, прошу тебя, пожалуй усни, — и с этими словами отец протопоп, оседлав свой гордый римский нос большими серебряными очками, начал медленно перелистывать свою синюю книгу. Он не читал, а только перелистывал эту книгу и при том останавливался не на том, что в ней было напечатано, а лишь просматривал его собственной рукой исписанные прокладные
страницы. Все эти записки были сделаны разновременно и воскрешали пред старым протопопом
целый мир воспоминаний, к которым он любил по временам обращаться.
И после этого сознания, старуха все-таки продолжает на
целых двух
страницах пилить сына. Она не имеет на это никаких резонов, но у ней сердце неспокойно: сердце у нее вещун, оно дает ей чувствовать, что что-то неладно, что внутренняя, живая связь между ею и младшими членами семьи давно рушилась и теперь они только механически связаны с нею и рады были бы всякому случаю развязаться.
Мать даже не упрекнула за опоздание — а опоздал он на
целый час; и опять было хорошо, и опять читали, и яркие
страницы книги слепили глаза после темноты, а буквы казались необыкновенно черны, четки и красивы.
Аркадина. Неужели я уже так стара и безобразна, что со мною можно, не стесняясь, говорить о других женщинах? (Обнимает его и
целует.) О, ты обезумел! Мой прекрасный, дивный… Ты последняя
страница моей жизни! (Становится на колени.) Моя радость, моя гордость, мое блаженство… (Обнимает его колени.) Если ты покинешь меня хотя на один час, то я не переживу, сойду с ума, мой изумительный, великолепный, мой повелитель…
Вот оно уже слегка прорывается вспышками, вот уже и книга, взятая без
цели и наудачу, выпадает из рук моего мечтателя, не дошедшего и до третьей
страницы.
Автор не может пройти мимоходом даже какого-нибудь барона фон-Лангвагена, не играющего никакой роли в романе; и о бароне напишет он
целую прекрасную
страницу, и написал бы две и четыре, если бы не успел исчерпать его на одной.
Тут же перепечатано, кстати, и письмо Фонвизина (стр. 53–57); а одно место из «Былей и небылиц», уже неизвестно для какой
цели, напечатано два раза, на одной и той же
странице (стр. 78), Здесь же перепечатано, неизвестно на каком основании, похвальное письмо к Екатерине по поводу «Былей и небылиц», помещенное в «Собеседнике» на стр. 175–178, VI части, и с примечаниями издателей.
Целый день до обеда он провел в поле, покушал с большим аппетитом, соснул и, проснувшись, взялся было за счеты земского; но, не окончивши первой
страницы, велел заложить тарантас и отправился в Ипатовку.
Желающие насладиться чтением выходок наших сатириков против взяток не только мелких чиновников, но и воевод, могут обратиться к книжке г. Афанасьева, который посвятил специальному восхищению этим предметом
целых 27
страниц (220–246).
«Опять за мелочи!.. И, верно, опять, с какой-нибудь злостной
целью!» — воскликнет солидный читатель, увидав заглавие нашей статьи, — и с сердцем перекинет несколько
страниц, чтобы, добраться до чего-нибудь более грандиозного…
Нет, я мог бы еще многое придумать и раскрасить; мог бы наполнить десять, двадцать
страниц описанием Леонова детства; например, как мать была единственным его лексиконом; то есть как она учила его говорить и как он, забывая слова других, замечал и помнил каждое ее слово; как он, зная уже имена всех птичек, которые порхали в их саду и в роще, и всех цветов, которые росли на лугах и в поле, не знал еще, каким именем называют в свете дурных людей и дела их; как развивались первые способности души его; как быстро она вбирала в себя действия внешних предметов, подобно весеннему лужку, жадно впивающему первый весенний дождь; как мысли и чувства рождались в ней, подобно свежей апрельской зелени; сколько раз в день, в минуту нежная родительница
целовала его, плакала и благодарила небо; сколько раз и он маленькими своими ручонками обнимал ее, прижимаясь к ее груди; как голос его тверже и тверже произносил: «Люблю тебя, маменька!» и как сердце его время от времени чувствовало это живее!
Это был вопрос небольшого количества секунд, но в книге его этим героическим усилиям отведена
целая небольшая
страница, которую нельзя читать без глубокого волнения, заставляющего холодеть сердце.
И замечательно, что
целыми годами труда самого кропотливого не добывалось тогда ровно никаких результатов: публику душили ссылками на №№ и
страницы журналов, давно отживших свой век, а она часто и не знала даже, о чем идет дело.
И в венских газетах уже и тогда развилась — до степени махровой специальности — сексуальная и порнографическая публичность: обычай читать
целые столбцы и
страницы объявлений не только по части брачных предложений, но со всевозможными видами любовной корреспонденции и прямо публичной и тайной проституции, продажности не только со стороны женщин, но и от разных"кавалеров".
По пятнадцать, по двадцать минут он без запинки цитировал наизусть по-гречески
целый ряд
страниц из Геродота или Фукидида.
Я жадно хватаю перо и набрасываю одну
страницу за другою…
Целые дни, иногда
целые ночи я провожу, не отрываясь, за моим письменным столом… Я буквально горю и сгораю, лихорадочно набрасывая одну строку за другою…
Вот вам, друг мой, история моей жизни. Как видите, много в ней печальных
страниц, над которыми вы призадумаетесь. Но не забудьте, что я с благодарностью
целую десницу, пославшую мне несколько лет несравненного счастья с моей неоцененной Агнесой и моими добрыми детьми.
Настоящее издание, рассчитанное на массовую аудиторию, имеет своей
целью познакомить современного читателя с наиболее выразительными
страницами творческого наследия Боборыкина. В трехтомник вошли романы"Жертва вечерняя","Китай-город"и"Василий Теркин", повести"Долго ли?","Поумнел"и"Однокурсники", рассказ"Труп".
Правда, Воронецкий давно уже собирался познакомиться с философией и купил себе для этой
цели «Историю новой философии» Фалькенберга, но дальше четвертой
страницы введения никак не мог пойти; там была одна фраза, на которой его раза два отвлекли от чтения и с которой он каждый раз начинал читать снова; фраза эта очень надоела Воронецкому; прочтет ее, — и у него пропадает охота читать дальше.
Одна русская школьная память, которая затверживает тридцать
страниц, без пропуска единого слова, из вступления во «Всеобщую историю» Шрекка, в состоянии удержать в своем мозговом хранилище имена и отчества
целой фаланги лиц, о которых вам в жизни приходилось слышать и с которыми случалось вам говорить или переписываться.
Часто, сидя за книгой, она
целыми часами не перевертывала
страницы, и он замечал ее пристальный, вопросительный взгляд, с упреком устремленный на него.
Молчаливая, задумчивая, ходила она из угла в угол по своей комнате, или по
целым часам сидела за книгой, видимо, не читая ее, но лишь уставившись глазами в
страницу: мысли ее были далеко.
Пускаться же в пышные разглагольствования о расколе по отношению его к земству и пр. и пр., искажая на каждом шагу исторические факты, пускаясь в неудержимые фантазии и для красного словца жертвуя чуть не на каждой
странице истиной и уважением к науке, считаю делом нечистым и недобросовестным, для какой бы
цели это ни было делано.