Неточные совпадения
Не нужно напоминать вам
имя архипастыря, который много лет подвизался на пользу подвластных нам американских племен, обращая их в
христианскую веру.
Религиозное,
христианское отношение к жизни должно жертвенно принять смерть старой России, старой ее плоти во
имя воскресения России к новой жизни.
— Насчет подлеца повремените-с, Григорий Васильевич, — спокойно и сдержанно отразил Смердяков, — а лучше рассудите сами, что раз я попал к мучителям рода
христианского в плен и требуют они от меня
имя Божие проклясть и от святого крещения своего отказаться, то я вполне уполномочен в том собственным рассудком, ибо никакого тут и греха не будет.
И я видел в истории христианства и
христианских церквей постоянное отречение от свободы духа и принятие соблазнов Великого Инквизитора во
имя благ мира и мирового господства.
— Никак, Василь Васильев, никак, почтенный!
Христианского такого
имени нет — Танька, а есть — Татиана!
У
христианских пустынножителей был реальный мир, во
имя которого они отрицали этот мир.
Люди эти большею частью до такой степени, вследствие одурманения властью, потеряли представление о том, что есть то христианство, во
имя которого они занимают свое положение, что все то, что есть в христианстве
христианского, представляется им сектантством; всё же то, что в писании как Ветхого, так и Нового Завета может быть перетолковано в смысле антихристианском и языческом, они считают основанием христианства.
А между тем то, что освобождение всех людей произойдет именно через освобождение отдельных лиц, становится в последнее время всё более и более очевидным. Освобождение отдельных лиц во
имя христианского жизнепонимания от государственного порабощения, бывшее прежде исключительным и незаметным явлением, получило в последнее время угрожающее для государственной власти значение.
Несчастливцев. Ну, до Воронежа, положим, ты с богомольцами дойдешь, Христовым
именем пропитаешься; а дальше-то как? Землей войска Донского? Там, не то что даром, а и за деньги не накормят табачника. Облика
христианского на тебе нет, а ты хочешь по станицам идти: ведь казачки-то тебя за беса сочтут — детей стращать станут.
Эта святая душа, которая не только не могла столкнуть врага, но у которой не могло быть врага, потому что она вперед своей
христианской индульгенцией простила все людям, она не вдохновит никого, и могила ее, я думаю, до сих пор разрыта и сровнена, и сын ее вспоминает о ней раз в целые годы; даже черненькое поминанье, в которое она записывала всех и в которое я когда-то записывал моею детскою рукою ее
имя — и оно где-то пропало там, в Москве, и еще, может быть, не раз служило предметом шуток и насмешек…
Христианское ее
имя было Раиса, но мы ее звали Черногубкой: у ней на верхней губе было родимое темно-синее пятнышко, точно она поела куманики [Куманика (команика) — темно-красная лесная ягода, похожая на ежевику.]; но это ее не портило: напротив.
Маленьких помещали в батальоны военных кантонистов, где наши отцы духовные, по распоряжению отцов-командиров, в одно мановение ока приводили этих ребятишек к познанию истин православной
христианской веры и крестили их во славу
имени господа Иисуса, а со взрослыми это было гораздо труднее, и потому их оставляли при всем их ветхозаветном заблуждении и размещали в небольшом количестве в команды.
Пение этих стихов осталось навсегда лучшим украшением высоких бесед людей, избранных на прославление
имени божия и проповедание
христианской любви.
Основа общественного устройства язычников было возмездие и насилие. Так это и должно было быть. Основа нашего
христианского общества, казалось бы, неизбежно должна быть любовь и отрицание насилия. А между тем насилие всё еще царствует. Отчего это? Оттого, что то, что проповедуется под
именем учения Христа, не есть это учение.
Ведь Глава
христианского жречества, Верховный Архиерей, есть вместе и Агнец, и Его
именем восклицает иерей, приносящий бескровную жертву: «Твоя от Твоих Тебе приносяще за всех и за вся».
И действие Духа Святого в таинствах
христианских тоже есть Сам Бог, а также и
Имя Божие, которое есть постоянно совершающееся действие силы Божией, энергия Божества, есть Бог.
Те самые эллины, которые проявляли благочестие к «неведомому Богу» — οίγνώστφ θεώ, сродному плотиновскому трансцендентному «Εν, «услышав о воскресении мертвых, одни насмехались, а другие говорили: об этом послушаем тебя в другое время» (Деян. ап. 17:32), и лишь Дионисий,
имени коего приписываются величественные «Ареопагитики», сделался слушателем Павла и тем стал родоначальником нового,
христианского эллинизма.
Изо всех
имен христианских писателей Жозеф с великою натугой мог припомнить одно
имя Блаженного Августина и хотел его объявить и записать своим покровителем, но… но написал, вместо Блаженный Августин «Благочестивый Устин», то есть вместо почтенного авторитетного духа записал какого-то незнакомца, который бог весть кто и невесть от кого назван «благочестивым».
Христианская мораль личности вся была в аскетической жертве миром сим во
имя мира иного.
Христианская всенародность,
христианский универсализм ничего общего не может иметь с демократическим понижением ценностей и качеств, с буржуазным пожертвованием творчеством во
имя благоустроения.
— Слушаю-с. Я хотел только сказать, господа присяжные заседатели, что госпожа Караулова, насколько я ее понимаю, не отступится от своих взглядов даже в том, невозможном, впрочем, у нас случае, если бы ей угрожали костром или инквизиционными пытками. В лице госпожи Карауловой мы видим, господа присяжные заседатели, перевернутый, так сказать, тип
христианской мученицы, которая во
имя Христа как бы отрекается от Христа, говоря «нет», в сущности говорит «да»!
— Это будет… это будет Аграфена, Агриппина.
Имя христианское. Следовательно, вас крестили. И когда крестили, назвали Аграфеной. Следовательно…
Христианская мораль во
имя послушания тяготе мира оправдывает мир таким, какой он есть, мир, во зле лежащий.
— Да! и этот Кропотов, герой, падший вместе со своим другом на той полосе земли, где навсегда похоронен ужас шведского
имени, наконец, этот рыцарь
христианских и гражданских добродетелей… твой отец.
Мораль
христианская тоже лежит по ту сторону противоположения альтруизма и эгоизма, ибо даже отношения людей она выводит из отношения человека к Богу: не во
имя свое и не во
имя другого, а во
имя Бога и божественной ценности.
В XIX и XX вв. господствующее моральное сознание отвергло последние остатки подлинного
христианского аскетизма и
христианской жертвы миром сим во
имя трансцендентного устремления к миру иному.
С той поры в продолжение почти 15 веков та простая, несомненная и очевиднейшая истина о том, что исповедание христианства несовместимо с готовностью по воле других людей совершать всякого рода насилия и даже убийства, до такой степени скрыта от людей, до такой степени ослаблено истинно
христианское религиозное чувство, что люди, поколения за поколениями, по
имени исповедуя христианство, живут и умирают, разрешая убийства, участвуя в них, совершая их и пользуясь ими.
Не во
имя Христа совершилась революция, и не
христианская любовь направляет ее течение.
— Ну вот! так я ему и дам, щоб
христианское дитя да Николой назвать. Хиба я не знаю, что это московськое
имя.
И наказал мне Дукач одно, что «смотри, говорит, як Агап человек глупый, он ничего сделать не сумеет, то ты гляди, добре с попом уладьтесь, щобы он, чего боже борони, по якой ни есть злобе не дал хлопну якого
имени не
христианского, трудного, або московського.
«Ты, — говорю, — выпей побольше и только знай помалчивай, а я такое брехать стану, что никому в ум не вступит, что мы брешем. Скажем, что детину охрестили и назвали его, как Дукач хотел, добрым казачьим
именем — Савкою, — вот и крестик пока ему на шейку наденем; и в недилю (воскресенье) скажем: пан-отец велел дытину привезти, чтобы его причастить, и как повезем, тогда зараз и окрестим и причастим — и все будет тогда, как следует по-христианскому».
Такова и оставалась для меня всегда сущность христианства, то, что я сердцем любил в нем, то, во
имя чего я после отчаяния, неверия признал истинным тот смысл, который придает жизни
христианский трудовой народ, и во
имя чего я подчинил себя тем же верованиям, которые исповедует этот народ, т. е. православной церкви.
И если я называю по
имени то, что они делают, то я делаю только то, что должен, чего не могу не делать, если я верую в бога и
христианское учение.
То есть не то дорого в
христианском учении, что вечно и общечеловечно, что нужно для жизни и разумно, а важно и дорого в христианстве то, что совершенно непонятно и потому ненужно, и то, во
имя чего побиты миллионы людей.