Неточные совпадения
— И, кроме того, Иноков пишет невозможные стихи, просто, знаете, смешные стихи. Кстати, у меня накопилось несколько аршин стихотворений местных
поэтов, — не
хотите ли посмотреть? Может
быть, найдете что-нибудь для воскресных номеров. Признаюсь, я плохо понимаю новую поэзию…
— Можно ли
было ожидать, а? Нет, вы скажите: можно ли
было ожидать? Вчера — баррикады, а сегодня — п-пакости, а? А все эти
поэты… с козой, там… и «
Хочу быть смелым», как это? — «
Хочу одежды с тебя сорвать». Вообще — онанизм и свинство!
Вечером собралось человек двадцать; пришел большой, толстый
поэт, автор стихов об Иуде и о том, как сатана играл в карты с богом; пришел учитель словесности и тоже
поэт — Эвзонов, маленький, чернозубый человек, с презрительной усмешкой на желтом лице; явился Брагин, тоже маленький, сухой, причесанный под Гоголя, многоречивый и особенно неприятный тем, что всесторонней осведомленностью своей о делах человеческих он заставлял Самгина вспоминать себя самого, каким Самгин
хотел быть и
был лет пять тому назад.
— Вы
хотите найти себе дело? О, за этим не должно
быть остановки; вы видите вокруг себя такое невежество, извините, что я так отзываюсь о вашей стране, о вашей родине, — поправил он свой англицизм: — но я сам в ней родился и вырос, считаю ее своею, потому не церемонюсь, — вы видите в ней турецкое невежество, японскую беспомощность. Я ненавижу вашу родину, потому что люблю ее, как свою, скажу я вам, подражая вашему
поэту. Но в ней много дела.
Последнее объяснение: я умираю вовсе не потому, что не в силах перенести эти три недели; о, у меня бы достало силы, и если б я
захотел, то довольно уже
был бы утешен одним сознанием нанесенной мне обиды; но я не французский
поэт и не
хочу таких утешений.
Хотя Пущин, как отмечает исследователь творчества Кюхельбекера, Ю. Н. Тынянов,
был «трезвым и ясным лицейским критиком», он до конца жизни не сумел отрешиться от усвоенного в лицейские годы иронического отношения к этому талантливому
поэту, серьезному, глубоко образованному мыслителю.
…Последняя могила Пушкина! Кажется, если бы при мне должна
была случиться несчастная его история и если б я
был на месте К. Данзаса, то роковая пуля встретила бы мою грудь: я бы нашел средство сохранить поэта-товарища, достояние России,
хотя не всем его стихам поклоняюсь; ты догадываешься, про что я
хочу сказать; он минутно забывал свое назначение и все это после нашей разлуки…
Диссертация подвигалась довольно успешно, и Лобачевский
был ею очень доволен,
хотя несколько и подтрунивал над Розановым, утверждая, что его диссертация более художественное произведение, чем диссертация. «Она, так сказать, приятная диссертация», — говорил он, добавляя, что «впрочем, ничего; для медицинского
поэта весьма одобрительна».
— Вдруг — шум, хохот, факелы, бубны на берегу… Это толпа вакханок бежит с песнями, с криком. Уж тут ваше дело нарисовать картину, господин
поэт… только я бы
хотела, чтобы факелы
были красны и очень бы дымились и чтобы глаза у вакханок блестели под венками, а венки должны
быть темные. Не забудьте также тигровых кож и чаш — и золота, много золота.
— Ну да, ну да! Вам бы, милейший, не математиком
быть, а
поэтом,
поэтом, да! Ей-ей, переходите к нам — в
поэты, а? Ну,
хотите — мигом устрою, а?
— За ваш прекрасный и любовный труд я при первом случае поставлю вам двенадцать! Должен вам признаться, что
хотя я владею одинаково безукоризненно обоими языками, но так перевести «Лорелею», как вы, я бы все-таки не сумел бы. Тут надо иметь в сердце кровь
поэта. У вас в переводе
есть несколько слабых и неверно понятых мест, я все их осторожненько подчеркнул карандашиком, пометки мои легко можно снять резинкой. Ну, желаю вам счастья и удачи, молодой
поэт. Стихи ваши очень хороши.
Александров быстро,
хотя и без большого удовольствия, сбежал вниз. Там его дожидался не просто шпак, а шпак, если так можно выразиться, в квадрате и даже в кубе, и потому ужасно компрометантный.
Был он, как всегда, в своей широченной разлетайке и с таким же рябым, как кукушечье яйцо, лицом, словом, это
был знаменитый
поэт Диодор Иванович Миртов, который в свою очередь чувствовал большое замешательство, попавши в насквозь военную сферу.
Но то лицо, о котором выразился народный
поэт, может
быть, и имело право всю жизнь позировать в этом смысле, если бы того
захотело,
хотя это и скучно.
Проникнутый гуманною и высокою целью… несмотря на свой вид… тою самою целью, которая соединила нас всех… отереть слезы бедных образованных девушек нашей губернии… этот господин, то
есть я
хочу сказать этот здешний
поэт… при желании сохранить инкогнито… очень желал бы видеть свое стихотворение прочитанным пред началом бала… то
есть я
хотел сказать — чтения.
— Я тебя спрашиваю, — пристает Фома, — кто именно этот Мартын? Я
хочу его видеть,
хочу с ним познакомиться. Ну, кто же он? Регистратор, астроном, пошехонец,
поэт, каптенармус, дворовый человек — кто-нибудь должен же
быть. Отвечай!
Я попал на именины и
хотел, разумеется, сейчас же отсюда уйти; но меня схватили за руки и буквально силой усадили за пирог, а пока
ели пирог, явился внезапно освободившийся от своих дел капитан Постельников и с ним мужчина с страшными усищами: это
был поэт Трубицын.
Рефератом этим
было на незыблемых основаниях установлено: 1) что стихотворение"Под вечер осенью ненастной"несомненно принадлежит Пушкину; 2) что в первоначальной редакции первый стих читался так:"Под вечерок весны ненастной", но потом, уже по зачеркнутому, состоялась новая редакция; 3) что написано это стихотворение в неизвестном часу, неизвестного числа, неизвестного года, и даже неизвестно где,
хотя новейшие библиографические исследования и дозволяют думать, что местом написания
был лицей; 4) что в первый раз оно напечатано неизвестно когда и неизвестно где, но потом постоянно перепечатывалось; 5) что на подлинном листе, на котором стихотворение
было написано (за сообщение этого сведения приносим нашу искреннейшую благодарность покойному библиографу Геннади),сбоку красовался чернильный клякс, а внизу
поэт собственноручно нарисовал пером девицу, у которой в руках ребенок и которая, по-видимому, уже беременна другим: и наконец 6) что нет занятия более полезного для здоровья, как библиография.
Хорошо
быть художником,
поэтом, драматургом, думал я, но если это недоступно для меня, то
хотя бы удариться в мистицизм!
Волынцев и к утру не повеселел. Он
хотел было после чаю отправиться на работы, но остался, лег на диван и принялся читать книгу, что с ним случалось не часто. Волынцев к литературе влечения не чувствовал, а стихов просто боялся. «Это непонятно, как стихи», — говаривал он и, в подтверждение слов своих, приводил следующие строки
поэта Айбулата...
Я ведь думал только, что ты выходишь за меня, за великого
поэта (за будущего то
есть), не
хотел понимать тех причин, которые ты выставляла, прося повременить свадьбой, мучил тебя, тиранил, упрекал, презирал, и дошло наконец до угрозы моей тебе этой запиской.
Сюда, во-первых, принадлежат различные житейские стремления и потребности художника, не позволяющие ему
быть только художником и более ничем; во-вторых, его умственные и нравственные взгляды, также не позволяющие ему думать при исполнении исключительно только о красоте; в-третьих, накоиец, идея художественного создания является у художника обыкновенно не вследствие одного только стремления создать прекрасное:
поэт, достойный своего имени, обыкновенно
хочет в своем произведении передать нам свои мысли, свои взгляды, свои чувства, а не исключительно только созданную им красоту.
Но, интересуясь явлениями жизни, человек не может, сознательно или бессознательно, не произносить о лих своего приговора;
поэт или художник, не
будучи в состоянии перестать
быть человеком вообще, не может, если б и
хотел, отказаться от произнесения своего приговора над изображаемыми явлениями; приговор этот выражается в его произведении, — вот новое значение произведений искусства, по которому искусство становится в число нравственных деятельностей человека.
Когда при этой смете
было упомянуто про дело о денежных недоразумениях между Н. А. Некрасовым и покойною первою женою Николая Платоновича Огарева, Ничипоренко вступился
было за
поэта и
хотел представить все дело об этих денежных недоразумениях апокрифическим; но, во-первых, оказалось, что хозяйка хорошо знала это дело, а, во-вторых, знал хорошо эту историю и Бенни, и знал он ее от самих гг.
Словом, это
была та самая Верочка, которая, вбежав как-то в гостиную и застав там сидевшего с матерью известного нашего
поэта Тютчева, ни за что не
хотела согласиться, что седой этот старичок мог сочинять стихи; напрасно уверяли мать и сам Тютчев, — Верочка стояла на своем; поглядывая недоверчиво на старика своими большими голубыми глазами, она повторяла...
Церемония отпевания в церкви, затем картина кладбища и тихо опускавшегося в могилу гроба производила на нервы прежнее тупое чувство, которое оживилось только тогда, когда о крышку гроба загремела брошенная нами земля… Все
было кончено, больше «не нужно ни песен, ни слез», как сказал
поэт; от человека, который
хотел зонтиком удержать бурю, осталась небольшая кучка земли да венок из живых цветов, положенный на могилу рукой любимой женщины.
Подобно как великий поэт-художник, перечитавший много всяких творений, исполненных многих прелестей и величавых красот, оставлял, наконец, себе настольною книгой одну только «Илиаду» Гомера, открыв, что в ней всё
есть, чего
хочешь, и что нет ничего, что бы не отразилось уже здесь в таком глубоком и великом совершенстве.
— Не все то правда, что говорили римляне или греки. Повышенное настроение, возбуждение, экстаз — все то, что отличает пророков,
поэтов, мучеников за идею от обыкновенных людей, противно животной стороне человека, то
есть его физическому здоровью. Повторяю: если
хочешь быть здоров и нормален, иди в стадо.
«Прочитав в другой раз статью о лиризме наших
поэтов, я впал в такое ожесточение, что, отправляя к Гоголю письмо Свербеева, вместо нескольких строк, в которых
хотел сказать, что не
буду писать к нему письма об его книге до тех пор, пока не получу ответа на мое письмо от 9 декабря, написал целое письмо, горячее и резкое, о чем очень жалею…
Есть также и другого рода
поэты, тоже мало развитые умственно,
хотя и знающие довольно многое.
Подобные открытия, подтверждаемые истинными друзьями
поэта, должны
были, конечно, придать ему более доверия к собственным силам,
хотя на первый раз и не могли не огорчать его…
И после них на свете нет следа,
Как от любви
поэта безнадежной,
Как от мечты, которой никогда
Он не открыл вниманью дружбы нежной.
И ты, чья жизнь как беглая звезда
Промчалася неслышно между нами,
Ты мук своих не выразишь словами;
Ты не
хотел насмешки
выпить яд,
С улыбкою притворной, как Сократ;
И, не разгадан глупою толпою,
Ты умер чуждый жизни… Мир с тобою!
В конце 1834 года Станкевич пишет о Тимофееве, что он не считает этого автора
поэтом и даже вкуса не подозревает в нем после «мистерии», помещенной в «Библиотеке для чтения». В 1835 году Белинский, с своей обычной неумолимостью, высказал то же в «Молве», и вскоре потом Станкевич оправдывает критика, говоря в письме к Неверову: «Мне кажется, что Белинский вовсе не
был строг к Тимофееву,
хотя иногда, по раздражительности характера, он бывает чересчур бранчив».
Нет, прав, сто раз прав
был Сократ, когда говорил: «Ходил я к
поэтам и спрашивал у них, что именно они
хотели сказать. И чуть ли не все присутствующие лучше могли бы объяснить то, что сделано этими
поэтами, чем они сами. Не мудростью могут они творить то, что они творят, а какою-то прирожденною способностью и в исступлении, подобно гадателям и прорицателям».
Нет, — добавила она, — нет; я простая, мирная женщина; дома немножко деспотка: я не
хочу удивлять, но только уж если ты, милый друг мой, если ты выбрал меня, потому что я тебе нужна, потому что тебе не благо одному без меня, так (Александра Ивановна, улыбаясь, показала к своим ногам), так ты вот пожалуй сюда; вот здесь ищи поэзию и силы, у меня, а не где-нибудь и не в чем-нибудь другом, и тогда у нас
будет поэзия без
поэта и героизм без Александра Македонского.
Тогда он уже достиг высшего предела своей мании величия и считал себя не только великим музыкантом, но и величайшим трагическим
поэтом. Его творчество дошло до своего зенита — за исключением"Парсиваля" — именно в начале 60-х годов,
хотя он тогда еще нуждался и даже должен
был бежать от долгов с своей виллы близ Вены; но его ждала волшебная перемена судьбы: влюбленность баварского короля и все то, чего он достиг в последнее десятилетие своей жизни.
Пекторалис, очевидно,
был глубоко уверен в своей правоте и считал, что лучше его никто не скажет, о чем надо сказать; а Сафронычу просто вокруг не везло: его приказный
хотел идти говорить за него на новом суде и все к этому готовился, да только так заготовился, что под этот самый день ночью пьяный упал с моста в ров и едва не умер смертию «царя
поэтов».
Сам Иннокентий Тихонов Беспрозванных
был степенный мужик-скопидом,
хотя еще совсем молодой, — ему
было лет тридцать пять. В хозяйстве и скопидомстве
была ему примерною помощницею жена его — Татьяна Дмитриевна, красивая баба лет двадцати шести, один из типов тех русских крестьянок, дышащих красотой, здоровьем и силой, о которых сложилась народная поговорка: «Взглянет — рублем подарит», — и о работе которых на пашне так красиво сказал
поэт: «Что взмах — то готова копна».
А однако,
хотя это и кратко изложено, но все-таки, знаете, зародило понятие о том, что это
было що-сь такое, як бы то «не по носу табак», и когда я впоследствии,
бывши у вице-губернаторши, услыхал о представлении казней согласно наставлению
поэта Жуковского, то мне уже прелюбопытно
было слушать, как те отчаянные французы чего наработали!