Неточные совпадения
— Я ничего не требую от тебя… Понимаешь — ничего! — говорила она Привалову. — Любишь — хорошо, разлюбишь — не буду плакать… Впрочем, часто у меня является желание задушить тебя, чтобы ты не доставался другой женщине. Иногда мне
хочется, чтобы ты обманывал меня, даже бил… Мне мало твоих
ласк и поцелуев, понимаешь? Ведь русскую бабу нужно бить, чтобы она была вполне счастлива!..
На этот раз она очень холодно отвечала на мои
ласки. В глазах ее не было прежней взаимности, и, улучив удобную минутку, она попыталась ускользнуть. Меня охватил гнев. Ее поведение казалось мне верхом неблагодарности, и, кроме того, мне страстно
хотелось вернуть наши прежние дружеские отношения. Вдруг в уме мелькнула дикая мысль, что она любила меня, пока ей было больно, а мне ее жалко… Я схватил ее за хвост и перекинул себе через плечо.
Рыдания потрясали ее тело, и, задыхаясь, она положила голову на койку у ног Егора. Мать молча плакала обильными слезами. Она почему-то старалась удержать их, ей
хотелось приласкать Людмилу особой, сильной
лаской,
хотелось говорить о Егоре хорошими словами любви и печали. Сквозь слезы она смотрела в его опавшее лицо, в глаза, дремотно прикрытые опущенными веками, на губы, темные, застывшие в легкой улыбке. Было тихо и скучно светло…
Его смущали
ласки матери и трогала печаль в ее глазах.
Хотелось плакать, и, чтобы подавить это желание, он старался притвориться более пьяным, чем был.
— Ведь ты не маленький, видишь ведь: старый тятя твой, хиреет он, а я — молодая, мне ласки-то
хочется! Родненький, что будет, если скажешь? Мне — побои, ему — горе, да и этому, — ведь и его жалко! А уж я тебя обрадую: вот слободские придут огород полоть, погоди-ка…
Мне
хочется поблагодарить вас за
ласку, за доброе отношение к сыну, за то, что вы помогли мне многое понять.
Так ей
хотелось броситься к нему на шею, заплакать, сказать «прости меня» и потоком горячих
ласк и слов уничтожить в душе его последнюю тень неудовольствия…
Марья Львовна. Я его люблю!.. Вам это смешно? Ну, да… я люблю… Волосы седые… а жить
хочется! Ведь я — голодная! Я не жила еще… Мое замужество было трехлетней пыткой… Я не любила никогда! И вот теперь… мне стыдно сознаться… я так хочу
ласки! нежной, сильной
ласки, — я знаю — поздно! Поздно! Я прошу вас, родная моя, помогите мне! Убедите его, что он ошибается, не любит!.. Я уже была несчастна… я много страдала… довольно!
— То-то и есть поговорить… Самой надобно не малодушничать… Он человек добрый; из него можно, как из воску, все делать. Из чего сегодня алярму сделали! Очень весело судить вас! Где нельзя силой, надобно
лаской, любовью взять… так ведь нет, нам все
хочется повернуть, чтобы сейчас было по-нашему. Ну, если старуха действительно умирает, можно было бы и приостаться, не ехать, — что за важность?
— Чего ты, — говорит, — Матвей, стесняешься? Женщину поять — как милостыню подать! Здесь каждой бабе
ласки хочется, а мужья — люди слабые, усталые, что от них возьмёшь? Ты же парень сильный, красивый, — что тебе стоит бабу приласкать? Да и сам удовольствие получишь…
Эта простая
ласка, как упрек, подействовала на меня, мне
захотелось плакать.
Ну и
хочется человека, милого взгляда, доброго слова, а кроме женщин — у кого
ласку найдёшь?
— Напишите в самом деле, сударыня Марья Гавриловна, — стала просить мать Манефа. — Утешьте меня, хоть последний бы разок поглядела я на моих голубушек. И им-то повеселее здесь будет; дома-то они все одни да одни — поневоле одурь возьмет, подруг нет, повеселиться
хочется, а не с кем… Здесь Фленушка, Марьюшка… И вы, сударыня, не оставите их своей
лаской… Напишите в самом деле, Марья Гавриловна. Уж как я вам за то благодарна буду, уж как благодарна!
Ей уже, действительно, не
хотелось более ни новых шляпок, ни лож в театре, ни дачи в Павловске:
ласки мужа, его внимательная и какая-то болезненно-задушевная нежность заменили ей все посторонние помыслы и желания.
Эта неожиданная
ласка и этот добрый голосок странно напомнили маленькой Тасе что-то милое, родное — напомнили ей её маму, прежнюю, добрую, ласковую маму, a не строгую и взыскательную, какой она казалась Тасе со дня падения Леночки в пруд. Что-то екнуло в сердечке Таси. Какая-то теплая волна прихлынула к горлу девочки и сдавила его. Ей
захотелось плакать. Дуся сумела пробудить в ней и затронуть лучшие струны её далеко не испорченного, но взбалмошного сердечка.
Песня жгла жаждою страсти и
ласк. И песня эта, и шедшие из тьмы шорохи, и разогретая хмелем кровь — все томило душу, и
хотелось сладко плакать. Но тяжело лежала в душе мутная тоска и не давала подняться светлым слезам.
Я в душе ахнул, и в первый раз мне
захотелось приглядеться к Любе попристальней. Но так задушевно звучал ее голос, и с такою
ласкою смотрели на меня синие глаза, что очень скоро погасло неприятное ощущение.
Не
хотелось уходить, я все останавливался. Из ржи тянуло широким теплом, в чаще зеленовато-бледных стеблей непрерывно звучал тонкий звон мошкары. Через голые ноги от теплой земли шла какая-то чистая
ласка, и все было близко, близко…
Но Даша оказалась гораздо дальновиднее счастливой матери. Она сразу поняла, что тут совсем не играет роль чувство любви и потребность
ласки, просто девочкам
хочется пошуметь и повозиться, а, кстати, и поспорить друг с другом. Поэтому, она решила сразу прекратить сцену излияний...
И Лельке больно было смотреть на его истощенное, бледное лицо с выступающими скулами,
хотелось подойти к нему с горячей товарищеской
лаской.
Долго ли он удержится в таком целомудренном направлении? Ему
хотелось бы пройти через новые соблазны незапятнанным. Удастся ли это? Лучше сказать"прости"не заснувшим еще потребностям в женской
ласке и красоте, чем подать повод к законным обвинениям в обмане и распутстве!..
Недоумение Григория Семенова возросло до крайних пределов. Ему и не верилось, и
хотелось верить ее словам. Ненависть вдруг исчезла из его сердца, растаяла перед
ласками так бессердечно год тому назад отвергнувшей его девушки, как лед под лучами жгучего тропического солнца; она сменилась снова как бы даже выросшим от годичной паузы чувством любви. Тот шаг, который, говорят, существует между чувством любви и ненависти, был им сделан, — он любил снова.
Делилась тем, о чем сейчас думала, глядела в робко-любящие глаза Юрки. И вдруг опять почувствовала, как она одинока и как сумасшедше
хочется теплой, ровной, не высокомерной
ласки. Спросила...
А позднею ночью случилось так. Насытясь друг другом, они лежали рядом под одним одеялом. У Лельки была сладкая и благодарная усталость во всем теле,
хотелось с материнскою
ласкою обнять любимого, и чтобы он прижался щекою к ее груди. А он лежал на спине, стараясь не прикасаться к ее телу, глядел в потолок и мрачно курил.
Насте не
хотелось расставаться с местом, где она получила первую
ласку от ее «Коли», как теперь она называла Савина.