Неточные совпадения
Левину самому
хотелось зайти в эти местечки, но местечки
были от дома
близкие, он всегда мог взять их, и местечки
были маленькие, — троим негде стрелять. И потому он кривил душой, говоря, что едва ли
есть что. Поравнявшись с маленьким болотцем, Левин хотел проехать мимо, но опытный охотничий глаз Степана Аркадьича тотчас же рассмотрел видную с дороги мочежину.
— Я боюсь, что тебе холодно
будет наверху, — заметила Долли, обращаясь к Анне, — мне
хочется перевести тебя вниз, и мы
ближе будем.
Марья Алексевна хотела сделать большой вечер в день рождения Верочки, а Верочка упрашивала, чтобы не звали никаких гостей; одной
хотелось устроить выставку жениха, другой выставка
была тяжела. Поладили на том, чтоб сделать самый маленький вечер, пригласить лишь несколько человек
близких знакомых. Позвали сослуживцев (конечно, постарше чинами и повыше должностями) Павла Константиныча, двух приятельниц Марьи Алексевны, трех девушек, которые
были короче других с Верочкой.
Последний раз я виделся с Прудоном в С.-Пелажи, меня высылали из Франции, — ему оставались еще два года тюрьмы. Печально простились мы с ним, не
было ни тени
близкой надежды. Прудон сосредоточенно молчал, досада кипела во мне; у обоих
было много дум в голове, но говорить не
хотелось.
В Лондоне не
было ни одного
близкого мне человека.
Были люди, которых я уважал, которые уважали меня, но
близкого никого. Все подходившие, отходившие, встречавшиеся занимались одними общими интересами, делами всего человечества, по крайней мере делами целого народа; знакомства их
были, так сказать, безличные. Месяцы проходили, и ни одного слова о том, о чем
хотелось поговорить.
У Голяшкина
была странная манера во время разговора придвигаться к собеседнику все
ближе и
ближе, что сейчас как-то особенно волновало Галактиона. Ему просто
хотелось выгнать этого сладкого братца, и он с большим трудом удерживался. Они стояли друг против друга и смотрели прямо в глаза.
— А не знаю.
Ближе бы к сыну, да беспокоить не
хочется.
Есть у меня дружки на Ключевском, у кого-нибудь пристану. А ты?
Гости
будут самые
близкие люди; но давно ему не удается собрать тех, кого бы
хотелось зазвать и без больших затей угостить в своем углу.
Идти домой Ромашову не
хотелось — там
было жутко и скучно. В эти тяжелые минуты душевного бессилия, одиночества и вялого непонимания жизни ему нужно
было видеть
близкого, участливого друга и в то же время тонкого, понимающего, нежного сердцем человека.
Мои товарищи
были старше меня, но я казался сам себе более взрослым, более зрелым и опытным, чем они; это несколько смущало меня — мне
хотелось чувствовать себя
ближе к ним.
Нет, он плохо понимал. Жадно ловил её слова, складывал их ряды в памяти, но смысл её речи ускользал от него. Сознаться в этом
было стыдно, и не
хотелось прерывать её жалобу, но чем более говорила она, тем чаще разрывалась связь между её словами. Вспыхивали вопросы, но не успевал он спросить об одном — являлось другое и тоже настойчиво просило ответа. В груди у него что-то металось, стараясь за всем
поспеть, всё схватить, и — всё спутывало. Но
были сегодня в её речи некоторые
близкие, понятные мысли.
"Если вам нечего делать сегодня вечером, приходите: я не
буду одна; у меня гости — и вы еще
ближе увидите наших, наше общество. Мне очень
хочется, чтобы вы их увидали: мне сдается, что они покажут себя в полном блеске. Надобно ж вам знать, каким я воздухом дышу. Приходите; я
буду рада вас видеть, да и вы не соскучаетесь (Ирина хотела сказать: соскучитесь). Докажите мне, что наше сегодняшнее объяснение навсегда сделало невозможным всякое недоразумение между нами. Преданная вам И.".
Провожая ее, я и Маша прошли пешком версты три; потом, возвращаясь, мы шли тихо и молча, точно отдыхали. Маша держала меня за руку, на душе
было легко, и уже не
хотелось говорить о любви; после венчания мы стали друг другу еще
ближе и родней, и нам казалось, что уже ничто не может разлучить нас.
— Нет, — говорит, —
ближе к нам! Не
хочется мне назвать его — лучше бы ты сам догадался! Ибо во Христа прежде и крепче всех те уверовали, кто до встречи с ним знал уже его в сердце своём, и это силою их веры поднят он
был на высоту божества.
После первых восторгов и поздравлений новые родители мои начали устраивать благополучие наше назначением для соединения судьбин наших в одну; им
хотелось очень поспешить, но Иван Афанасьевич сказал, что
ближе не можно, как пока утвердится раздел мой с братьями. Нечего
было делать, отложили.
От всех этих разговоров Анне Акимовне почему-то вдруг
захотелось замуж,
захотелось сильно, до тоски; кажется, полжизни и все состояние отдала бы, только знать бы, что в верхнем этаже
есть человек, который для нее
ближе всех на свете, что он крепко любит ее и скучает по ней; и мысль об этой близости, восхитительной, невыразимой на словах, волновала ее душу.
В свою деревню мне ехать не
хотелось: отец мой недавно скончался,
близких родных у меня не
было, я боялся одиночества, скуки…
Дома в Москве уже все
было по-зимнему, топили печи, и по утрам, когда дети собирались в гимназию и
пили чай,
было темно, и няня ненадолго зажигала огонь. Уже начались морозы. Когда идет первый снег, в первый день езды на санях, приятно видеть белую землю, белые крыши, дышится мягко, славно, и в это время вспоминаются юные годы. У старых лип и берез, белых от инея, добродушное выражение, они
ближе к сердцу, чем кипарисы и пальмы, и вблизи них уже не
хочется думать о горах и море.
Мне
хочется, страстно
хочется помогать вам,
быть вам полезной,
близкой.
И опять Мишка остался один, ему
хотелось есть, и дом
был страшно далек, и не
было возле
близких людей, — все это
было так ужасно, что он поднялся, всхлипнул и, опустившись на четвереньки, пополз куда глаза глядят. Меркулов поднял его и понес; Мишка сразу успокоился и, покачиваясь на руках, сверху вниз, серьезно и самодовольно смотрел на страшную и теперь веселую улицу и ни разу до самого дома не взглянул на незнакомого человека, спасшего его.
Доблестные юноши мало имеют человечества в груди и смотрят на все как-то официально, при всей видимой вражде своей ко всякой формалистике: они воображают, что человек идет в сторону и делает подлости именно потому, что уж это такое его назначение, так сказать — должность, чтобы делать подлости; а не хотят подумать о том, что, может
быть, этому человеку и очень бы
хотелось пройти прямо и не сделать подлости и он очень бы рад
был, если б кто провел его прямой дорогой, — да не оказалось к тому
близкой возможности.
Переправясь через Волгу, все поехали к Груне в Вихорево. Эта деревня
ближе была к городу, чем Осиповка. Патап Максимыч не успел еще прибрать как следует для Дуни комнаты, потому и поторопился уехать домой с Дарьей Сергевной. По совету ее и убирали комнату.
Хотелось Патапу Максимычу, чтобы богатая наследница Смолокурова жила у него как можно лучше; для того и нанял плотников строить на усадьбе особенный дом. Он должен
был поспеть к Рождеству.
В книге «О жизни» Толстой пишет: «Радостная деятельность жизни со всех сторон окружает нас, и мы все знаем ее в себе с самых первых воспоминаний детства… Кто из живых людей не знает того блаженного чувства, хоть раз испытанного и чаще всего в самом раннем детстве, — того блаженного чувства умиления, при котором
хочется любить всех; и
близких, и злых людей, и врагов, и собаку, и лошадь, и травку;
хочется одного, — чтобы всем
было хорошо, чтобы все
были счастливы».
Кто из живых людей не знает того блаженного чувства, хоть раз испытанного, и чаще всего только в самом раннем детстве, когда душа не
была еще засорена всей той ложью, которая заглушает в нас жизнь, того блаженного чувства умиления, при котором
хочется любить всех: и
близких, и отца, и мать, и братьев, и злых людей, и врагов, и собаку, и лошадь, и травку;
хочется одного — чтоб всем
было хорошо, чтоб все
были счастливы, и еще больше
хочется того, чтобы самому сделать так, чтоб всем
было хорошо, самому отдать себя, всю свою жизнь на то, чтобы всегда всем
было хорошо и радостно.
Захотелось ближе быть к этой душистой жизни.
«А вам
хочется, чтобы он
был ближе!» — звучит в ее ушах, хотя и добродушная, но все же насмешливая фраза Кутайсова.
Ему
хотелось только иметь на своей стороне Глафиру Петровну — до остальных родственников, и
близких, и дальних, ему не
было никакого дела. Он не лицемерил, говоря своей тетке, что любит ее, как мать. Он знал также, что и она любит его, и огорчать ее ему не
хотелось бы.
Он говорил развязно и с большим достоинством, но страх не покидал его и маленькой мышкой бегал по телу, а минутами воздух точно застревал в груди и земля уходила из-под ног.
Хотелось скорее к баррикаде, казалось, что, когда он возьмется за работу, никто уже не посмеет его тронуть. Дорогою — нужно
было пройти с четверть версты — он старался
быть дальше от Петрова и
ближе к молодому, сияющему, и даже вступил с последним в беседу...
Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано
было только звать непременно кушать всех, кто
будет еще приезжать с поздравлениями. Графине
хотелось с-глазу-на-глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась
ближе к креслу графини.