Неточные совпадения
Он прикинул воображением места, куда он мог бы ехать. «Клуб? партия безика, шампанское с Игнатовым? Нет, не поеду. Château des fleurs, там найду Облонского, куплеты, cancan. Нет, надоело. Вот именно за то я люблю Щербацких, что сам
лучше делаюсь. Поеду домой». Он прошел прямо в свой номер у Дюссо, велел подать себе
ужинать и потом, раздевшись, только успел положить голову на подушку, заснул крепким и спокойным, как всегда, сном.
Ужинали миролюбиво, восхищаясь вкусом сига и огромной индейки, сравнивали гастрономические богатства Милютиных лавок с богатствами Охотного ряда, и все, кроме Ореховой, согласились, что в Москве едят
лучше, разнообразней. Краснов, сидя против Ногайцева, начал было говорить о том, что непрерывный рост разума людей расширяет их вкус к земным благам и тем самым увеличивает количество страданий, отнюдь не способствуя углублению смысла бытия.
—
Лучше помогите-ка мне стол накрыть,
ужинать пора.
— До
ужина еще полдник будет: за чаем простоквашу подают; что
лучше вы любите, творог со сливками… или…
«Бабушка велела, чтоб
ужин был
хороший — вот что у меня на душе: как я ему скажу это!..» — подумала она.
В шесть часов мы были уже дома и сели за третий обед — с чаем. Отличительным признаком этого обеда или «
ужина», как упрямо называл его отец Аввакум, было отсутствие супа и присутствие сосисок с перцем, или,
лучше, перца с сосисками, — так было его много положено. Чай тоже, кажется, с перцем. Есть мы, однако ж, не могли: только шкиперские желудки флегматически поглощали мяса через три часа после обеда.
— Приезжай. Своих уж у меня нет. Но я держу за Гришиных лошадей. Помнишь? У него
хорошая конюшня. Так вот приезжай, и
поужинаем.
— В первом-то часу ночи? Поедем — ка
лучше спать. До свиданья, Жан. До свиданья, Сторешников. Разумеется, вы не будете ждать Жюли и меня на ваш завтрашний
ужин: вы видите, как она раздражена. Да и мне, сказать по правде, эта история не нравится. Конечно, вам нет дела до моего мнения. До свиданья.
Теперь можно спокойно, не торопясь, со вкусом, сладко обедать и
ужинать, к чему Анна Марковна всегда питала большую слабость, выпить после обеда
хорошей домашней крепкой вишневки, а по вечерам поиграть в преферанс по копейке с уважаемыми знакомыми пожилыми дамами, которые хоть никогда и не показывали вида, что знают настоящее ремесло старушки, но на самом деле отлично его знали и не только не осуждали ее дела, но даже относились с уважением к тем громадным процентам, которые она зарабатывала на капитал.
Ужин прошел весело. Сарматов и Летучий наперерыв рассказывали самые смешные истории. Евгений Константиныч улыбался и сам рассказал два анекдота; он не спускал глаз с Луши, которая несколько раз загоралась горячим румянцем под этим пристальным взглядом. M-r Чарльз прислуживал дамам с неизмеримым достоинством, как умеют служить только слуги
хорошей английской школы. Перед дамами стояли на столе свежие букеты.
— Палагея Евграфовна приготовила нам решительно римский
ужин, — сказал Калинович, желая еще раз сказать любезность экономке; и когда стали садиться за стол, непременно потребовал, чтоб она тоже села и не вскакивала. Вообще он был в очень
хорошем расположении духа.
— Нет, нет, ничего, — живо заговорил Петр Иваныч, удерживая племянника за руку, — я всегда в одном расположении духа. Завтра, того гляди, тоже застанешь за завтраком или еще хуже — за делом.
Лучше уж кончим разом.
Ужин не портит дела. Я еще
лучше выслушаю и пойму. На голодный желудок, знаешь, оно неловко…
— Полно, полно, — сказал он, —
лучше выпей-ка водки, да станем
ужинать. Человек! водки. Пойдем, пойдем, ха, ха, ха!.. есть славный… рост… ха, ха, ха!.. ростбиф…
— Да
хорошего ничего не скажешь. Сонин всегда даст
хороший совет, когда пройдет беда, а попробуйте обратиться в нужде… так он и отпустит без
ужина домой, как лисица волка. Помните, как он юлил перед вами, когда искал места чрез ваше посредство? А теперь послушайте, что говорит про вас…
Особенно интересен он был за обедом или
ужином, полный блестящего остроумия в рассказах о своих путешествиях. Это был человек, любивший вкусно поесть и выпить
хорошего вина. Пил не особенно много, смаковал и съедал огромное количество всякой снеди. Он иногда обедал у меня, всегда предупреждая...
Дело у Н.Н. Соедова пошло недурно. Появились
хорошие сотрудники, привлеченные хлебосольством хозяина. На квартире у него стали устраиваться еженедельно деловые вечеринки, начинавшиеся обсуждением тем и заканчивавшиеся веселым
ужином.
Это увещание оказывает свое действие не потому, чтобы оно заключало что-нибудь действительно убедительное, а потому что Иудушка и сам видит, что он зарапортовался, что
лучше как-нибудь миром покончить день. Поэтому он встает с своего места, целует у маменьки ручку, благодарит «за науку» и приказывает подавать
ужинать.
Ужин проходит сурово и молчаливо.
— Ты бы
лучше после
ужина представлял, а то мешаешь работать…
— Нет, мы не будем
ужинать в ресторане, — заявила она с решительным видом, — и подадут грязно, и масло прогорклое… Вообще здесь не стоит
ужинать, и мы это устроим
лучше у нас дома. Не правда ли, Шура?
Впрочем, начавшийся вскоре
ужин и поданное розоватое вино, оказавшееся очень
хорошим вином, отвлекли всех на некоторое время от их собственных мыслей: все стали есть и пить и ни слова почти не говорили между собой; только вдруг, посреди этой тишины, в залу вошли двое молодых людей, громко хохоча и разговаривая.
А какая она хорошенькая, какая милая, умная! Ведь вот долго ли! Посидишь этак вечера два с ней — и начнешь подумывать; а там только пооплошай, и запрягут! Хорошо еще, что она в монастырь-то идет; а то бы и от нее надо было бегать. Нет, поскорей
поужинать у них да домой, от греха подальше, только она меня и видела. А после хоть и увижусь с ней, так только «здравствуйте!» да «прощайте!». Хороша ты, Глафира Алексеевна, а свобода и покой и холостая жизнь моя
лучше тебя.
Ужин по внутреннему своему содержанию оказался еще
лучше, чем был по наружному убранству. Откуда и через посредство кого генерал его устроил, это надо было удивляться, и в награду себе он только взглядом спрашивал Бегушева, который ему благодарно улыбался. У генерала можно было отнять все человеческие достоинства, но есть он умел!
— Какую же это такую историю? Пойдем-ка,
поужинаем. Вот это будет, думаю я, самая
хорошая история для тебя.
Он признавался, что после всего, после каких бы то ни было событий, нерадостных в его жизни, радость, которая, как свеча, горела перед всеми другими, — это сесть с
хорошими игроками и некрикунами-партнерами в винт, и непременно вчетвером (впятером уж очень больно выходить, хотя и притворяешься, что я очень люблю), и вести умную, серьезную игру (когда карты идут), потом
поужинать и выпить стакан вина.
Лучше бы этот
ужин исчез прежде своего изготовления!
Наблюдатель. Не заметите, мы плохие физиономисты. Читают в газетах: такой-то уличен в подделке векселей, такой-то скрылся, а в кассе недочету тысяч двести; такой-то застрелился. Кто прежде всего удивляется? Знакомые: «Помилуйте, говорят, я вчера с ним
ужинал, а я играл в преферанс по две копейки. А я ездил с ним за город, и ничего не было заметно». Нет, пока физиономика не сделалась точной наукой, от таких компаний
лучше подальше.
— При господах
лучше было, — говорил старик, мотая шелк. — И работаешь, и ешь, и спишь, все своим чередом. В обед щи тебе и каша, в
ужин тоже щи и каша. Огурцов и капусты было вволю: ешь добровольно, сколько душа хочет. И строгости было больше. Всякий себя помнил.
Хорошее помещение, повидимому, благоприятно подействовало на расположение духа графа: он, весело улыбаясь, пошутил с Устюшей, так что Устюша назвала его даже шалуном, расспросил ее, хороша ли их барышня, и на вопрос ее, не угодно ли чаю, отвечал, что чаю, пожалуй, пусть принесут, а главное, что свой
ужин еще не готов, так нельзя ли теперь водки, закусить чего-нибудь и хересу, ежели есть.
— Ах, бедняжка! Это у него от сильных впечатлений! Знаешь что? Иди-ка
лучше спать, не дожидаясь
ужина, и за ночь пройдет. Пойдем.
Ложась после
ужина спать, Крюков так и решил, что поручик загостился у арендатора, где после
хорошей попойки остался ночевать.
И она уже имела свои мнения и за
ужином говорила с родителями Саши о том, как теперь детям трудно учиться в гимназиях, но что все-таки классическое образование
лучше реального, так как из гимназии всюду открыта дорога: хочешь — иди в доктора, хочешь — в инженеры.
— Не говорится… вот вздор! Ты, я вижу, все еще киснешь по поводу моего признания. Жалею, очень жалею, что сказал; с большим бы удовольствием
поужинали, если б не этот проклятый мол… Да ты
лучше не думай об этом, Василий Петрович, брось… А? Васенька, плюнь, право! Что ж делать, братец, не оправдал я надежд. Жизнь не школа. Да я не знаю, долго ли и ты удержишься на своей стезе.
— Не может быть того, чтоб Трифонов сын воровскими делами стал заниматься, — молвил Михайло Васильич. — Я у Патапа Максимыча намедни на хозяйкиных именинах гостил.
Хорошие люди все собрались… Тогда впервые и видел я Алексея Лохматого. С нами обедал и
ужинал. В приближеньи его Патап Максимыч держит и доверье к нему имеет большое. Потому и не может того быть, чтоб Алексей Лохматый на такие дела пошел. А впрочем, повижусь на днях с Патапом Максимычем, спрошу у него…
—
Лучше будет, ненаглядный ты мой… Кус ты мой сахарный, уста твои сладкие, золотая головушка, не в пример
лучше нам по закону жить, — приставала Мавра. — Теперь же вот и отец Онисим наехал, пойдем к нему, повенчаемся. Зажили б мы с тобой, голубчик, припеваючи: у тебя домик и всякое заведение, да и я не бесприданница, — тоже без
ужина спать не ложусь, — кой-что и у меня в избенке найдется.
— Где найдется? — возразила Манефа. — Ведь его надо в
хорошую обитель пристроить, не там, где гульба да пьянство, а на
ужине, опричь хлеба куска, и на стол ничего не кладут…
Ужину сготовь
хорошую, чаю, рому, закусок подай, чтоб все было в порядке, как следует.
— Теперь, господа особы, недурно бы
поужинать, — сказал воинский начальник Ребротесов, высокий и тонкий, как телеграфный столб, подполковник, выходя с компанией в одну темную августовскую ночь из клуба. — В
хороших городах, в Саратове, например, в клубах всегда
ужин получить можно, а у нас, в нашем вонючем Червянске, кроме водки да чая с мухами, ни бельмеса не получишь. Хуже нет ничего, ежели ты выпивши и закусить нечем!
Они поладили на двадцати двух рублях с полтиной за все три платка. Пакет вышел довольно объемистый, и Теркин сообразил, что
лучше будет его оставить в трактире, куда он зайдет закусить из цирюльни, а после театра —
поужинать и взять пакет у буфетчика.
— Займы — это его главное занятие. Но, как натура широкая, не узкая, он не довольствуется одною только этою деятельностью… Без преувеличения можно сказать, что
лучше его никто не сбудет с рук фальшивого купона… Кроме того, он состоит опекуном своей племянницы, что дает ему около трех тысяч в год… Далее, в театрах он выдает себя за рецензента и таким образом получает от актеров бесплатные
ужины и контрамарки… Два раза он судился за растрату и ныне еще под судом за подлог…
И она исчезает. Ничего не понимая, чувствуя мучительное сердцебиение, я иду к себе домой. Меня ждет «Прошедшее и будущее собачьего налога», но работать я уже не могу. Я взбешен. Можно даже сказать, я ужасен. Чёрт возьми, я не позволю обращаться со мной, как с мальчишкой! Я вспыльчив, и шутить со мной опасно! Когда входит ко мне горничная звать меня к
ужину, я кричу ей: «Подите вон!» Такая вспыльчивость обещает мало
хорошего.
Право,
лучше уж, пока есть здоровье, забываться, хоть секундами, в чем-нибудь диком, нелепом; вставать, как я, в три часа, ложиться в 7 утра, бегать по всем этим грязным маскарадам, обедать,
ужинать, шампанское пить, слушать всякое вранье…
Когда он, загорелый, серый от пыли, замученный работой, встречал меня около ворот или у подъезда и потом за
ужином боролся с дремотой, и жена уводила его спать, как ребенка, или когда он, осилив дремоту, начинал своим мягким, душевным, точно умоляющим голосом излагать свои
хорошие мысли, то я видел в нем не хозяина и не агронома, а только замученного человека, и мне ясно было, что никакого хозяйства ему не нужно, а нужно, чтоб день прошел — и слава богу.
— Чудак, домосед, а
хороший, душевный парень и прекрасно знает дело. Да что же мы стоим! Милости прошу к нашему шалашу. В компании веселее. Люди все собрались выпить не дураки.
Ужинать еще рано. Красненького выпьем?
Вдруг потянуло на роскошь. Только что с аппетитом
поужинал, а днем зашел к Елисееву, с жестом миллионера, заработавшего четыре миллиона, выбросил рубль за фунт московской колбасы, которую любят дети и Инна Ивановна: пусть повеселятся и прославят могущество Ильи Петровича! Кроме того, купил и отнес Сашеньке два фунта
хороших конфет и две тысячи папирос для солдат и бессовестно, не краснея, принял ее благодарственный и нежный поцелуй. Там не смог, так хоть здесь уворовал!