Неточные совпадения
Городничий (робея).Извините, я, право, не виноват. На рынке у меня говядина всегда
хорошая. Привозят холмогорские
купцы, люди трезвые и поведения
хорошего. Я уж не знаю, откуда он берет такую. А если что не так, то… Позвольте мне предложить вам переехать со мною на другую квартиру.
Купцы. Изволь, отец наш! (Вынимают деньги.)Да что триста! Уж
лучше пятьсот возьми, помоги только.
— Да вот я вам скажу, — продолжал помещик. — Сосед
купец был у меня. Мы прошлись по хозяйству, по саду. «Нет, — говорит, — Степан Васильич, всё у вас в порядке идет, но садик в забросе». А он у меня в порядке. «На мой разум, я бы эту липу срубил. Только в сок надо. Ведь их тысяча лип, из каждой два
хороших лубка выйдет. А нынче лубок в цене, и струбов бы липовеньких нарубил».
— Могу сказать, что получите первейшего сорта,
лучше которого <нет> в обеих столицах, — говорил
купец, потащившись доставать сверху штуку; бросил ее ловко на стол, разворотил с другого конца и поднес к свету. — Каков отлив-с! Самого модного, последнего вкуса!
В голове просто ничего, как после разговора с светским человеком: всего он наговорит, всего слегка коснется, все скажет, что понадергал из книжек, пестро, красно, а в голове хоть бы что-нибудь из того вынес, и видишь потом, как даже разговор с простым
купцом, знающим одно свое дело, но знающим его твердо и опытно,
лучше всех этих побрякушек.
Купец, который на рысаке был помешан, улыбался на это с особенною, как говорится, охотою и, поглаживая бороду, говорил: «Попробуем, Алексей Иванович!» Даже все сидельцы [Сиделец — приказчик, продавец в лавке.] обыкновенно в это время, снявши шапки, с удовольствием посматривали друг на друга и как будто бы хотели сказать: «Алексей Иванович
хороший человек!» Словом, он успел приобресть совершенную народность, и мнение
купцов было такое, что Алексей Иванович «хоть оно и возьмет, но зато уж никак тебя не выдаст».
— Право, — отвечала помещица, — мое такое неопытное вдовье дело!
лучше ж я маненько повременю, авось понаедут
купцы, да применюсь к ценам.
Обед, хотя наскоро сготовленный, вышел очень
хороший, даже обильный; только вино немного, как говорится, подгуляло: почти черный херес, купленный Тимофеичем в городе у знакомого
купца, отзывался не то медью, не то канифолью; и мухи тоже мешали.
Понесла я к нему последние пятнадцать рублей; вышел адвокат и трех минут меня не слушал: „Вижу, говорит, знаю, говорит, захочет, говорит, отдаст
купец, не захочет — не отдаст, а дело начнете — сами приплатиться можете, всего
лучше помиритесь“.
Отель был единственное сборное место в Маниле для путешественников,
купцов, шкиперов. Беспрестанно по комнатам проходят испанцы, американцы, французские офицеры, об одном эполете, и наши. Французы, по обыкновению, кланяются всем и каждому; англичане, по такому же обыкновению, стараются ни на кого не смотреть; наши делают и то и другое, смотря по надобности, и в этом случае они
лучше всех.
Молодой купец-золотопромышленник, сын мужика, в сшитой в Лондоне фрачной паре с брильянтовыми запонками, имевший большую библиотеку, жертвовавший много на благотворительность и державшийся европейски-либеральных убеждений, был приятен и интересен Нехлюдову, представляя из себя совершенно новый и
хороший тип образованного прививка европейской культурности на здоровом мужицком дичке.
— А, знать, Хорь прямо в
купцы попадет; купцам-то жизнь
хорошая, да и те в бородах.
— Экой несговорчивый какой, — пробормотал
купец. — Этак я
лучше сам с барыней покончу.
— Хорошо-с. Правду сказать, — продолжал он со вздохом, — у
купцов, например, то есть, нашему брату
лучше. У
купцов нашему брату оченно хорошо. Вот к нам вечор приехал
купец из Венёва, — так мне его работник сказывал… Хорошо, неча сказать, хорошо.
— Есть у него деньги, и даже не маленькие, только он их в ломбарте не держит — процент мал, — а по Москве под залоги распускает.
Купец Погуляев и сейчас ему полтораста тысяч должен — это я верно знаю. Тому, другому перехватить даст —
хороший процент получит.
Вот его собственное определение: «То ли дело
купец хороший, гладкий да румяный, — вот как я.
Скажите Спиридову, что я не исполнил его поручения, — везу ему вместо белок рассуждение
купца, на которое он, верно, согласится, и потом я же из Красноярска, с его согласия, сюда напишу. Таким образом будет выгоднее и
лучше. Какими-нибудь только тремя неделями позже дело уладится.
Вот и собирается тот
купец по своим торговым делам за море, за тридевять земель, в тридевятое царство, в тридесятое государство, и говорит он своим любезным дочерям: «Дочери мои милые, дочери мои
хорошие, дочери мои пригожие, еду я по своим купецкиим делам за тридевять земель, в тридевятое царство, тридесятое государство, и мало ли, много ли времени проезжу — не ведаю, и наказываю я вам жить без меня честно и смирно; и коли вы будете жить без меня честно и смирно, то привезу вам такие гостинцы, каких вы сами похочете, и даю я вам сроку думать на три дня, и тогда вы мне скажете, каких гостинцев вам хочется».
Честной
купец призадумался и сказал потом: «Хорошо, дочь моя милая,
хорошая и пригожая: привезу я тебе таковой венец; знаю я за морем такова человека, который достанет мне таковой венец; а и есть он у одной королевишны заморския, а и спрятан он в кладовой каменной, а и стоит та кладовая в каменной горе, глубиной на три сажени, за тремя дверьми железными, за тремя замками немецкими.
Много у него было всякого богатства, дорогих товаров заморскиих, жемчугу, драгоценных камениев, золотой и серебряной казны; и было у того
купца три дочери, все три красавицы писаные, а меньшая
лучше всех; и любил он дочерей своих больше всего своего богачества, жемчугов, драгоценных камениев, золотой и серебряной казны — по той причине, что он был вдовец и любить ему было некого; любил он старших дочерей, а меньшую дочь любил больше, потому что она была собой
лучше всех и к нему ласковее.
Залился слезами честной
купец, обнял он свою меньшую дочь любимую и говорит ей таковые слова: «Дочь моя милая,
хорошая, пригожая, меньшая и любимая!
Думал, думал
купец думу крепкую и придумал так: «
Лучше мне с дочерьми повидаться, дать им свое родительское благословение, и коли они избавить меня от смерти не похочут, то приготовиться к смерти по долгу христианскому и воротиться к лесному зверю, чуду морскому».
И отец ее, честной
купец, похвалил ее за такие речи
хорошие, и было положено, чтобы до срока ровно за час воротилась к зверю лесному, чуду морскому дочь
хорошая, пригожая, меньшая, любимая; а сестрам то в досаду было, и задумали они дело хитрое, дело хитрое и недоброе: взяли они, да все часы в доме целым часом назад поставили, и не ведал того честной
купец и вся его прислуга верная, челядь дворовая.
Призадумался честной
купец и, подумав мало ли, много ли времени, говорит ей таковые слова: «Хорошо, дочь моя милая,
хорошая и пригожая, достану я тебе таковой хрустальный тувалет; а и есть он у дочери короля персидского, молодой королевишны, красоты несказанной, неописанной и негаданной: и схоронен тот тувалет в терему каменном, высокиим, и стоит он на горе каменной, вышина той горы в триста сажен, за семью дверьми железными, за семью замками немецкими, и ведут к тому терему ступеней три тысячи, и на каждой ступени стоит по воину персидскому и день и ночь, с саблею наголо булатного, и ключи от тех дверей железныих носит королевишна на поясе.
— О, да благословит тебя бог, добрый друг! — воскликнул Салов с комическим чувством, крепко пожимая руку Вихрова. — Ехать нам всего
лучше в Купеческий клуб, сегодня там совершается великое дело: господа
купцы вывозят в первый раз в собрание своих супруг; первая Петровская ассамблея будет для Замоскворечья, — но только не по высочайшему повелению, а по собственному желанию! Прогресс!.. Дворянству не хотят уступить.
— У меня, ваше благородие, по здешней округе очень знакомства довольно.
Хорошие господа доверяют мне, а не то чтобы что! Ну, и
купцы тоже: и в Р., и в К., и в Т.
Фома Белугин,
купец 3-й гильдии, в поношенном сюртуке и шелковой жилетке, физиономия замасленная, тучен или,
лучше сказать, жирен от спанья; бороды не бреет.
Ан тут подвернулся приказчик от
купцов заграничных — цену дает
хорошую.
— Да по-ихнему, сударь, что моложе, то
лучше:
купцы больше денег дают.
— Милости просим, господин
купец, пожалуйте наших песен послушать! Голоса есть
хорошие.
— Помилуйте!
Хорошее?.. Сорок процентов… Помилуйте! — продолжал восклицать князь и потом, после нескольких минут размышления, снова начал, как бы рассуждая сам с собой: — Значит, теперь единственный вопрос в капитале, и, собственно говоря, у меня есть денежный источник; но что ж вы прикажете делать — родственный! За проценты не дадут, — скажут: возьми так! А это «так» для меня нож острый. Я по натуре
купец: сам не дам без процентов, и мне не надо. Гонор этот, понимаете, торговый.
С городовыми [т. е. провинциальными
купцами.]
лучше не связывайся: всё в долг да в долг; а привезет ли, нет ли, так слепой мелочью да арабчиками, поглядишь — ни ног, ни головы, а на мелочи никакого звания давно уж нет.
Липочка. Одно дело тятенька, а другое дело — муж. Да что вы пристали, маменька? Уж сказала, что не пойду за
купца, так и не пойду!
Лучше умру сейчас, до конца всю жизнь выплачу: слез недостанет, перцу наемся.
Устинья Наумовна. Да ишь ты, с вами не скоро сообразишь, бралиянтовые. Тятенька-то твой ладит за богатого: мне, говорит, хотя Федот от проходных ворот, лишь бы денежки водились, да приданого поменьше ломил. Маменька-то вот, Аграфена Кондратьевна, тоже норовит в свое удовольствие: подавай ты ей беспременно
купца, да чтобы был жалованный, да лошадей бы
хороших держал, да и лоб-то крестил бы по-старинному. У тебя тоже свое на уме. Как на вас угодишь?
— Так что ж ты таким полководцем смотришь? Если нет, так не мешай мне, а вот
лучше сядь да напиши в Москву, к
купцу Дубасову, о скорейшей высылке остальных денег. Прочти его письмо: где оно? вот.
— На контору к
купцу одному хожу. Я, Marie, если б особенно захотел, мог бы и здесь
хорошие деньги доставать.
Когда вино поспело, его разливают в бутылки, на которые наклеивают ярлыки и прежде всего поят им членов врачебной управы. И когда последние засвидетельствуют, что
лучше ничего не пивали, тогда вся заготовка сплавляется на нижегородскую ярмарку и оттуда нарасхват разбирается для всей России. Пьют исправники, пьют мировые судьи, пьют помещики, пьют
купцы, и никто не знает, чье"сдабриванье"он пьет.
Он казался мне бессмертным, — трудно было представить, что он может постареть, измениться. Ему нравилось рассказывать истории о
купцах, о разбойниках, о фальшивомонетчиках, которые становились знаменитыми людьми; я уже много слышал таких историй от деда, и дед рассказывал
лучше начетчика. Но смысл рассказов был одинаков: богатство всегда добывалось грехом против людей и бога. Петр Васильев людей не жалел, а о боге говорил с теплым чувством, вздыхая и пряча глаза.
Расправив бороду желтой рукой, обнажив масленые губы, старик рассказывает о жизни богатых
купцов: о торговых удачах, о кутежах, о болезнях, свадьбах, об изменах жен и мужей. Он печет эти жирные рассказы быстро и ловко, как
хорошая кухарка блины, и поливает их шипящим смехом. Кругленькое лицо приказчика буреет от зависти и восторга, глаза подернуты мечтательной дымкой; вздыхая, он жалобно говорит...
И вот этот
купец (который часто кроме того совершает еще и ряд прямых мошенничеств, продавая дурное за
хорошее, обвешивает, обмеривает или торгует исключительно губящими жизнь народа предметами, как вино, опиум) смело считает себя и считается другими, если только он прямо не обманывает в делах своих сотоварищей по обману, т. е. свою братью —
купцов, то считается образцом честности и добросовестности.
— Брось ты эту блажь,
купец! Ведь коли обвенчаюсь я с тобой — через неделю за косы таскать будешь и сапогом в живот бить, а я и так скоро помру.
Лучше налей-ка рюмочку!
— Да-а, — не сразу отозвалась она. — Бесполезный только — куда его? Ни
купец, ни воин. Гнезда ему не свить, умрёт в трактире под столом, а то — под забором, в луже грязной. Дядя мой говаривал, бывало: «Плохие люди — не нужны,
хорошие — недужны». Странником сделался он, знаете — вера есть такая, бегуны — бегают ото всего? Так и пропал без вести: это полагается по вере их — без вести пропадать…
А вот я тебе
лучше расскажу про нашего верхотурского
купца Чуктонова.
В течение двух столетий изменились только некоторые мелкие подробности: в наше время в
хорошей белой избе обыкновенно кладется печь с трубою, а стены украшаются иногда картинками, представляющими «Шемякин суд» или «Мамаево побоище»; в семнадцатом веке эта роскошь была известна одним боярам и богатым
купцам гостиной сотни.
Хороший был человек… купец-то…
Отношение Петрухи не умерило в Илье повышенной самооценки. Он чувствовал себя героем, он понимал, что вёл себя у
купца лучше, чем вёл бы себя другой в таких обстоятельствах.
— Ничего не будет особенного — ни
хорошего, ни дурного… Проживет деньги, разорится… Э, ну его! Такие, как он, теперь уж редки… Теперь
купец понимает силу образования… А он, этот твой молочный брат, он погибнет…
— Э-эх ты! — с презрительным сожалением протянул Фома. — Разве от твоего отца, — разве в нашем купецком быту родится что-нибудь
хорошее? А ты врала мне: Тарас — такой, Тарас — сякой!
Купец как
купец… И брюхо купеческое… — Он был доволен, видя, что девушка, возмущенная его словами, кусает губы, то краснея, то бледнея.
— Это всего
лучше! Возьмите все и — шабаш! А я — на все четыре стороны!.. Я этак жить не могу… Точно гири на меня навешаны… Я хочу жить свободно… чтобы самому все знать… я буду искать жизнь себе… А то — что я? Арестант… Вы возьмите все это… к черту все! Какой я
купец? Не люблю я ничего… А так — ушел бы я от людей… работу какую-нибудь работал бы… А то вот — пью я… с бабой связался…
Мамаев. Я ведь не строгий человек, я все больше словами. У
купцов вот обыкновение глупое: как наставление, сейчас за волосы, и при всяком слове и качает, и качает. Этак, говорит, крепче, понятнее. Ну, что
хорошего! А я все словами, и то нынче не нравится.