Неточные совпадения
Он знак подаст — и все хлопочут;
Он пьет — все пьют и все кричат;
Он
засмеется — все хохочут;
Нахмурит брови — все молчат;
Так, он
хозяин, это ясно:
И Тане уж не так ужасно,
И любопытная теперь
Немного растворила дверь…
Вдруг ветер дунул, загашая
Огонь светильников ночных;
Смутилась шайка домовых;
Онегин, взорами сверкая,
Из-за стола гремя встает;
Все встали: он к дверям идет.
— Послушайте, Петр Ипполитович, ведь это — вздор, это было не так… — Но в это время Версилов мне подмигнул незаметно, и в этом подмигивании я увидел такое деликатное сострадание к
хозяину, даже страдание за него, что мне это ужасно понравилось, и я
рассмеялся.
Слуга подходил ко всем и протягивал руку: я думал, что он хочет отбирать пустые чашки, отдал ему три, а он чрез минуту принес мне их опять с теми же кушаньями. Что мне делать? Я подумал, да и принялся опять за похлебку, стал было приниматься вторично за вареную рыбу, но собеседники мои перестали действовать, и я унялся.
Хозяевам очень нравилось, что мы едим; старик ласково поглядывал на каждого из нас и от души
смеялся усилиям моего соседа есть палочками.
Она отпила немного, но я сделал ей знак, чтоб она продолжала; она
смеялась и отговаривалась;
хозяин сказал что-то, и она кончила кружку.
Штабс-капитан стремительно кинулся через сени в избу к
хозяевам, где варилось и штабс-капитанское кушанье. Коля же, чтобы не терять драгоценного времени, отчаянно спеша, крикнул Перезвону: «Умри!» И тот вдруг завертелся, лег на спину и замер неподвижно всеми четырьмя своими лапками вверх. Мальчики
смеялись, Илюша смотрел с прежнею страдальческою своею улыбкой, но всех больше понравилось, что умер Перезвон, «маменьке». Она расхохоталась на собаку и принялась щелкать пальцами и звать...
Канцлер стоял в сенях и громко
смеялся, говоря с
хозяином Zohringer Hofa.
С той поры он возненавидел Балашова и все мечтал объехать его во что бы то ни стало. Шли сезоны, а он все приходил в хвосте или совсем последним. Каждый раз брал билет на себя в тотализаторе — и это иногда был единственный билет на его лошадь. Публика при выезде его на старт
смеялась, а во время бега, намекая на профессию
хозяина, кричала...
— Ах, служба, служба: бит небитого везет! —
смеялся мудреный
хозяин, похлопывая Вахрушку по плечу. — Будем жить, как передняя нога с задней, как грива с хвостом.
— Вычисление делал. Это, говорит, мне процент на капитал, это — моя часть, значит, как
хозяина, а остальное поровну разделил. Рабочие даже сейчас рассказывают —
смеются.
Вершинин
засмеялся деланным смехом из уважения к
хозяину, как и другие.
— Ах, ты всё про лакея моего! —
засмеялась вдруг Марья Тимофеевна. — Боишься! Ну, прощайте, добрые гости; а послушай одну минутку, что я скажу. Давеча пришел это сюда этот Нилыч с Филипповым, с
хозяином, рыжая бородища, а мой-то на ту пору на меня налетел. Как хозяин-то схватит его, как дернет по комнате, а мой-то кричит: «Не виноват, за чужую вину терплю!» Так, веришь ли, все мы как были, так и покатились со смеху…
Смеясь и качая головой,
хозяин восклицает удивленно...
Хозяин понравился мне, он красиво встряхивал волосами, заправляя их за уши, и напоминал мне чем-то Хорошее Дело. Часто, с удовольствием
смеялся, серые глаза смотрели добродушно, около ястребиного носа забавно играли смешные морщинки.
— Вот и мне охота объегорить вас! —
смеялся хозяин.
Шутя и балагуря,
хозяин старался обсчитать их, а они — его; иногда крепко ссорились, но чаще — дружно
смеялись.
Приказчик почтительно
смеялся,
хозяин уродливо растягивал губы, Саша, багрово налившись кровью, скрывался за прилавком.
Виктор ехидно
смеется, а
хозяин кричит...
Шакир, вскинув голову, дробно
засмеялся, его лицо покрылось добрыми мелкими морщинками, он наклонился к
хозяину и, играя пальцами перед своим носом, выговорил, захлёбываясь смехом...
Познакомился он с ним необычно и смешно: пришёл однажды в предвечерний час к Ревякиным, его встретила пьяная кухарка, на вопрос — дома ли
хозяева? — проворчала что-то невнятное,
засмеялась и исчезла, а гость прошёл в зал, покашлял, пошаркал ногами, прислушался, — было тихо.
И нас же, нас хотели заставить
смеяться, то есть поддакивать вам, поддакивать грубому и неприличному поступку, и все потому только, что вы
хозяин этого дома!
Пируя с гостями, он любил хвастаться, что вот эту красотку в золотых рамах отнял он у такого-то господина, а это бюро с бронзой у такого-то, а эту серебряную стопку у такого-то, — и все эти такие-то господа нередко пировали тут же и притворялись, что не слышат слов
хозяина, или скрепя сердце сами
смеялись над собой.
— Да ты
смейся! Вот убей, тогда и поговори. Ну, живо! Смотри, вон и
хозяин к тебе идет, — сказал Ерошка, глядевший в окно. — Вишь, убрался, новый зипун надел, чтобы ты видел, что он офицер есть. Эх! народ, народ!
— О-о-о! — густым басом подхватил Захар, передразнивая приемыша. — Сейчас видно,
хозяин пришел. Эх ты! Женка-милушка встречает, дверь отворяет — чем бы приласкать: спасибо, мол, любушка-женушка, а он… Эх, ты, лапотник!.. Ну, пойдем, пойдем, —
смеясь, примолвил он, пробираясь с Гришкой в избу.
Изредка лишь, и то при случае, Глеб и Василий расскажут какую-нибудь выходку «мастака-работника» (так,
смеясь, называли всегда покойника); но, слушая их, уже редко кто нахмуривал брови, — все охотно посмеивались, не выключая даже добродушной тетки Анны и приемыша, который начинал уже привыкать к новым своим
хозяевам.
Он никак не мог забыть, как лет пятнадцать назад один приказчик, заболевший психически, выбежал на улицу в одном нижнем белье, босой и, грозя на хозяйские окна кулаком, кричал, что его замучили; и над беднягой, когда он потом выздоровел, долго
смеялись и припоминали ему, как он кричал на
хозяев «плантаторы!» — вместо «эксплоататоры».
Хозяева считали неприличным говорить со мной больше, чем это принято; если б я, прислуживая за обедом, вмешался в разговор или
засмеялся, то меня, наверное, сочли бы сумасшедшим и дали бы мне расчет.
Он тоже приносил какие-то книги и свёртки бумаг,
хозяин брал их, одобрительно кивал головой, тихо
смеялся и прятал в стол или ставил в угол, на полку за своей спиной.
Я
смеялся, но кричал от всей души с добрым моим
хозяином, который почти со слезами простился со мною, когда я под вечер пустился снова в дорогу.
—
Смеяться, конечно, можно всему, — продолжал он, — но я приведу тебе примеры: в той же Англии существуют уже смешанные суды, на которых разрешаются все споры между работниками и
хозяевами, и я убежден, что с течением времени они совершенно мирным путем столкуются и сторгуются между собой.
Тетка почувствовала, что после этого крика чемодан ударился о что-то твердое и перестал качаться. Послышался громкий густой рев: по ком-то хлопали, и этот кто-то, вероятно рожа с хвостом вместо носа, ревел и хохотал так громко, что задрожали замочки у чемодана. В ответ на рев раздался пронзительный, визгливый смех
хозяина, каким он никогда не
смеялся дома.
Был у нас вороной жеребец из пары. Меня по ночам запрягали и с ним. Полкан этот не понимал шуток, а был просто зол как чорт. Я с ним рядом стоял, через стойло, и бывало серьезно грызся. Феофан не боялся его. Бывало, подойдет прямо, крикнет, кажется убьет — нет, мимо, и Феофан наденет оброть. Раз мы с ним в паре понесли вниз по Кузнецкому. Ни
хозяин, ни кучер не испугались, оба
смеялись, кричали на народ и сдерживали и поворачивали, так никого и не задавили.
— Да, смешная была история, — сказал он, продолжая улыбаться. — Я сегодня все утро
смеялся. Курьезно в истерическом припадке то, что знаешь, что он нелеп, и
смеешься над ним в душе и в то же время рыдаешь. В наш нервный век мы рабы своих нервов; они наши
хозяева и делают с нами, что хотят. Цивилизация в этом отношении оказала нам медвежью услугу…
Обед был подан на крыльце и состоял всего из двух блюд: русских щей и баранины. Зато в винах недостатка не было, и Карнаухов, в качестве
хозяина прииска, одолел всех. Ароматов сидел рядом с
хозяином, и на его долю перепало много лишних рюмок, так что, когда встали из-за стола, он несколько раз внимательно пощупал свою лысую голову и скорчил такую гримасу, что все
засмеялись.
Гость и
хозяин много
смеялись над простодушием турков; впрочем, не могли не отдать должной дани удивления их фанатизму, возбуждаемому опиумом…
А сестра
хозяина двигалась быстро, ловко, как ласточка в воздухе, и мне казалось, что легкость движений разноречит с круглой, мягкой фигуркой ее. Что-то неверное есть в ее жестах и походке, что-то нарочное. Голос ее звучит весело, она часто
смеется, и, слыша этот звонкий смех, я думаю: ей хочется, чтоб я забыл о том, какою я видел ее первый раз. А я не хотел забыть об этом, мне было дорого необыкновенное, мне нужно было знать, что оно возможно, существует.
Хозяин представлял любезного весельчака:
смеялся и заставлял
смеяться, рассказывая множество нескромных анекдотов «веселого прошедшего времени», которые неприятно было слышать из уст слепого старика.
Оба
засмеялись. Рыженький подошел к столу, выпил оставшуюся в штофе водку, взял шапку и стал поочередно оглядывать спавших на нарах; убедившись хорошенько, что все спали, он задул свечу и вышел из избы вместе с
хозяином…
Качание берлина скоро успокоило кровь мою, и я скоро отсердился, хотя и жаль мне было такой пропасти денег, на которые не только до Санкт-Петербурга доехать, но и половину света объездить мог бы; но делать нечего было, и я не только что отсердился, но, глядя на Кузьму,
смеялся, видя, что он все сердится и ворчит что-то про себя; конечно, бранил нашего усердного
хозяина. Когда же замечал я, что он успокаивался, то я поддразнивал его, крича ему в окошко берлина...
— А ведь и в самом деле Павел Павлович — спасибо ему — напомнил мне о чрезвычайно важном деле, которое я мог упустить, —
смеялся Вельчанинов, пожимая руку
хозяину, откланиваясь хозяйке и девицам и как бы особенно перед всеми ими Катерине Федосеевне, что было опять всеми замечено.
Он вдруг
засмеялся самодовольным смехом, — этот странный, всхлипывающий звук, такой тихонький и жидкий, вызвал у меня тоскливое чувство сострадания к
хозяину, а он, покачивая свое большое тело, говорил насмешливо и мстительно...
Хозяин ехидно
смеялся вслед ему, и его глазки радостно сверкали.
Платон. Не за тем вы звали, да за тем я шел. Кабы я вас не любил, так бы не говорил. А то я вас люблю и за эту самую глупость погибаю. Все надо мной
смеются, издеваются;
хозяин из меня шута сделал; мне бы давно бежать надо было, а я все на вас, на вашу красоту любовался.
Зыбкина. Да нельзя, матушка. Поступил он к вам в контору булгахтером, стал в дела вникать и видит, что
хозяина обманывают; ему бы уж молчать, а он разговаривать стал. Ну, и что же с ним сделали? Начали все над ним
смеяться, шутки да озорства делать, особенно Никандра;
хозяину сказали, что он дела не смыслит, книги путает; оттерли его от должности и поставили шутом. (Оглядываясь.) Какой у вас сад распрекрасный!
Надрывал животики весь павильон над хитрой немецкой выдумкой, хохотали музыканты, и только не
смеялись березы и сосны тенистых аллей. Эту даровую потеху прекратило появление генерала, о чем прибежали объявить сразу пять человек. Позабыв свою гордость, Тарас Ермилыч опрометью бросился к дому, чтобы встретить дорогого гостя честь честью. Генерал был необыкновенно в духе и, подхватив
хозяина под руку, весело спрашивал...
Лицо
хозяина внезапно потеряло свое стыдливое и сдержанное выражение; глаза его нагло заблистали, и пошлая усмешка скривила его губы; белокурый господин
смеялся как-то дрянно, с глупым визгом; но Асанов больше всех удивил меня.
«Эге, это уже, видно, становится на свете полночь», — подумал он про себя и, зевнув во всю глотку, стал быстро спускаться под гору, думая опять о своем стаде. Ему так и виделись его карбованцы, как они, точно живые, ходят по разным рукам, в разных делах и все пасутся себе, и все плодятся. Он даже
засмеялся, представивши, как разные дурни думают, что стараются для себя. А придет срок, и он,
хозяин стада, опять сгонит его в свой кованый сундук вместе с приплодом.
Голицына, где посетителей было не так много: тогда кое-как Загоскин прочел свой куплет, и то принужден был взять его у суфлера и разбирать со свечкой;
хозяин и небольшой круг гостей
смеялись: рассказанный же мною анекдот случился при повторении интермедии в Москве, при многочисленной публике, в доме Ф. Ф. Кокошкина.]
Марина. Чего ж мне смеяться-то? Я за
хозяином пришла.
Я теперь сиротинушка,
хозяин свой, и душа-то моя своя, не чужая, не продавал ее никому, как иная, что память свою загасила, а сердце не покупать стать, даром отдам, да, видно, дело оно наживное!» Я
засмеялась; и не раз и не два говорил — целый месяц в усадьбе живет, бросил товары, своих отпустил, один-одинешенек.
— Доставим, батюшка, не сомневайтесь, ваше благородие. Но, но!.. Ишь, баловница! Эка лошадь, прости господи! Но! — Он хлестнул ее кнутом, на что она ответила легким движением хвоста. — Я и рад угодить, да лошадку-то
хозяин дал… просто такая уж… Обижаются господа, что тут будешь делать! А
хозяин говорит: ты, говорит, дедушка, стар, так вот тебе и скотинка старая. Ровесники, говорит, будете. А ребята наши
смеются. Рады глотки драть; им что? Известно, разве понимают?