Неточные совпадения
— Левой! Левой! — хрипло советовал им высокий солдат с крестом на груди, с нашивками на рукаве, он прихрамывал, опирался на толстую палку. Разнообразные
лица мелких людей одинаково туго натянуты
хмурой скукой, и одинаково пусты их разноцветные глаза.
Снова начали петь, и снова Самгину не верилось, что бородатый человек с грубым
лицом и красными кулаками может петь так умело и красиво. Марина пела с яростью, но детонируя, она широко открывала рот,
хмурила золотые брови, бугры ее грудей неприлично напрягались.
Его попросили выйти опять в «ту комнату». Митя вышел
хмурый от злобы и стараясь ни на кого не глядеть. В чужом платье он чувствовал себя совсем опозоренным, даже пред этими мужиками и Трифоном Борисовичем,
лицо которого вдруг зачем-то мелькнуло в дверях и исчезло. «На ряженого заглянуть приходил», — подумал Митя. Он уселся на своем прежнем стуле. Мерещилось ему что-то кошмарное и нелепое, казалось ему, что он не в своем уме.
Я отдал себя всего тихой игре случайности, набегавшим впечатлениям: неторопливо сменяясь, протекали они по душе и оставили в ней, наконец, одно общее чувство, в котором слилось все, что я видел, ощутил, слышал в эти три дня, — все: тонкий запах смолы по лесам, крик и стук дятлов, немолчная болтовня светлых ручейков с пестрыми форелями на песчаном дне, не слишком смелые очертания гор,
хмурые скалы, чистенькие деревеньки с почтенными старыми церквами и деревьями, аисты в лугах, уютные мельницы с проворно вертящимися колесами, радушные
лица поселян, их синие камзолы и серые чулки, скрипучие, медлительные возы, запряженные жирными лошадьми, а иногда коровами, молодые длинноволосые странники по чистым дорогам, обсаженным яблонями и грушами…
Лицо у него было слегка
хмурое, перекличку он делал недовольным голосом, порой останавливаясь над какой-нибудь фамилией и вглядываясь в ее обладателя.
Я переставал читать, прислушиваясь, поглядывая в его
хмурое, озабоченное
лицо; глаза его, прищурясь, смотрели куда-то через меня, в них светилось грустное, теплое чувство, и я уже знал, что сейчас обычная суровость деда тает в нем. Он дробно стучал тонкими пальцами по столу, блестели окрашенные ногти, шевелились золотые брови.
Было ли это следствием простуды, или разрешением долгого душевного кризиса, или, наконец, то и другое соединилось вместе, но только на другой день Петр лежал в своей комнате в нервной горячке. Он метался в постели с искаженным
лицом, по временам к чему-то прислушиваясь, и куда-то порывался бежать. Старый доктор из местечка щупал пульс и говорил о холодном весеннем ветре; Максим
хмурил брови и не глядел на сестру.
Паншин чувствовал полное удовольствие; глаза его сияли, он улыбался; сначала он проводил рукой по
лицу,
хмурил брови и отрывисто вздыхал, когда ему случалось встретиться взглядами с Марьей Дмитриевной; но потом он совсем забыл о ней и отдался весь наслаждению полусветской, полухудожественной болтовни.
Позвали Симеона… Он пришел, по обыкновению, заспанный и
хмурый. По растерянным
лицам девушек и экономок он уже видел, что случилось какое-то недоразумение, в котором требуется его профессиональная жестокость и сила. Когда ему объяснили в чем дело, он молча взялся своими длинными обезьяньими руками за дверную ручку, уперся в стену ногами и рванул.
Павел видел улыбку на губах матери, внимание на
лице, любовь в ее глазах; ему казалось, что он заставил ее понять свою правду, и юная гордость силою слова возвышала его веру в себя. Охваченный возбуждением, он говорил, то усмехаясь, то
хмуря брови, порою в его словах звучала ненависть, и когда мать слышала ее звенящие, жесткие слова, она, пугаясь, качала головой и тихо спрашивала сына...
Являлись и еще люди из города, чаще других — высокая стройная барышня с огромными глазами на худом, бледном
лице. Ее звали Сашенька. В ее походке и движениях было что-то мужское, она сердито
хмурила густые темные брови, а когда говорила — тонкие ноздри ее прямого носа вздрагивали.
Оглядывая
хмурые, внимательные
лица вокруг, она продолжала с мягкой силой...
Передонов шел медленно.
Хмурая погода наводила на него тоску. Его
лицо в последние дни принимало все более тупое выражение. Взгляд или был остановлен на чем-то далеком, или странно блуждал. Казалось, что он постоянно всматривается за предмет. От этого предметы в его глазах раздваивались, млели, мережили.
Он усиленно старался говорить как можно мягче и безобиднее, но видел, что Галатская фыркает и хотя все опять конфузятся, но уже как-то иначе,
лица у всех
хмурые и сухие,
лицо же Марка Васильевича становилось старообразно, непроницаемо, глаза он прятал и курил больше, чем всегда.
Лица на минуту из
хмурых опять сделались веселыми.
И он повел Егорушку к большому двухэтажному корпусу, темному и
хмурому, похожему на N-ское богоугодное заведение. Пройдя сени, темную лестницу и длинный, узкий коридор, Егорушка и Дениска вошли в маленький номерок, в котором действительно за чайным столом сидели Иван Иваныч и о. Христофор. Увидев мальчика, оба старика изобразили на
лицах удивление и радость.
По улице возбуждённо метался народ, все говорили громко, у всех
лица радостно улыбались,
хмурый осенний вечер напоминал собою светлый день пасхи.
Его маленькая сестренка наблюдала словесные битвы тоже из уголка; детское
лицо ее смешно надувалось напряжением внимания, глаза широко открывались, а когда звучали особенно резкие слова, — она шумно вздыхала, точно на нее брызнули ледяной водой. Около нее солидным петухом расхаживал рыжеватый медик, он говорил с нею таинственным полушепотом и внушительно
хмурил брови. Все это было удивительно интересно.
Я видел, как изменилось к лучшему его положение — как у него в доме водворилось спокойствие и мало-помалу заводился достаток; как вместо прежних
хмурых выражений на
лицах людей, встречавших Селивана, теперь все смотрели на него с удовольствием.
По временам голос рассказчика возвышался, одушевление отражалось на бледном
лице его; он
хмурил брови, глаза его начинали сверкать, и Катерина, казалось, бледнела от страха и волнения.
Товарищи Егора тоже оказались интересными людьми: Авдей Никин похож на ямщика со старой картины — кудрявый, большебровый, голубоглазый молодец высокого роста и силач, но
лицо у него
хмурое, над переносицей глубокая не по летам складка; молчалив он, а если говорит, то — кратко и всегда как-то в сторону.
Старшой, заглядывая мне в
лицо,
хмурит брови.
Прошло минут с пять; один молчит, другой ни слова. Что делать, Алексей не придумает — вон ли идти, на диван ли садиться, новый ли разговор зачинать, или, стоя на месте, выжидать, что будет дальше… А Сергей Андреич все по комнате ходит,
хмуря так недавно еще сиявшее весельем
лицо.
Счастливое выражение разом сбежало с
лица бека-Мешедзе, и это
лицо снова стало суровым и
хмурым, как грозовая ночь. Рука его привычно взялась за рукоятку дамасского кинжала, с которым он никогда не разлучался. Заметив это движение, дедушка Магомет, в свою очередь, выхватил кинжал из-за пояса и, грозно потрясая им в воздухе, воскликнул...
И вдруг невольно попятилась от неожиданности, взглянув в
лицо Павлы Артемьевны, в это обычное
хмурое, сердитое, почти злое
лицо.
Он вздрагивает и, оглядевшись,
хмурит брови. Возле него, словно из земли выросши, стоит бледнолицая баба лет тридцати, с серпом в руке. Она старается заглянуть в его
лицо и застенчиво улыбается.
Там же, подставляя под ветерок овал побледневшего
лица, пепельная блондинка куталась в оренбургский платок и бойко разговаривала с
хмурым офицером-армейцем.
Иосиф, с несколько
хмурым, энергичным
лицом и жесткой фигурой не пленял женщин, но считался очень талантливым, особенно как композитор.
И тут ей представились фигура и
лицо мужа — с приторной улыбочкой, глухо-хмурыми бровями и бородкой молодца из Ножовой линии, с его «изволите видеть» и «сделайте ваше одолжение», с его влюбленным лакейством. Он влюблен! Он питает затаенную страсть!.. Он смеет!.. Проявлять эту страсть она ему никогда не позволяла. Но ведь он все-таки муж… И было время в первые годы, когда они еще не жили в разных концах дома!..
Улица, где живет Золя, — вблизи той, где уже несколько лет поселился наш высокодаровитый романист. Это одна из тихих, боковых улиц, почти совсем без лавок, с небольшими домами, даже с садами. Она мне напомнила уголок Флоренции. В ней людям трудовым, любящим спокойствие, должно быть очень приятно. Привратница с
хмурым, совсем мужским
лицом сказала мне...
Гляжу на нее:
лицо остается все таким же
хмурым.
— Валя! Не смей петь за столом! — придавая своему добродушному
лицу строгое выражение, проговорила Екатерина Андреевна,
хмуря светлые, точь-в-точь такие же как y дочери, брови.
Молча она встала и повернула рожок. И уже не рядом с ним села, а по-прежнему на стул против кровати. И
лицо у нее было
хмурое, неприветливое, но вежливое — как у хозяйки, которая должна выждать неприятный, затянувшийся визит.