Неточные совпадения
Но как тяжелым камнем
хватило его самого в ту же
минуту.
Из какого-то переулка выехали шестеро конных городовых, они очутились в центре толпы и поплыли вместе с нею, покачиваясь в седлах, нерешительно взмахивая нагайками. Две-три
минуты они ехали мирно, а затем вдруг вспыхнул оглушительный свист, вой; маленький человек впереди Самгина,
хватая за плечи соседей, подпрыгивал и орал...
— Ну, вообще — кретин, ничтожество этот Безбедов. Для алиби ему не
хватает полутора или двух десятков
минут. Он требует, чтоб вы защищали его…
Обломов увидел, что и он далеко
хватил. Он вдруг смолк, постоял с
минуту, зевнул и медленно лег на диван.
Куры, петухи, голуби торопливо
хватали, отступали, как будто опасаясь ежеминутного предательства, и опять совались. А когда тут же вертелась галка и, подскакивая боком, норовила воровски клюнуть пшена, девушка топала ногой. «Прочь, прочь; ты зачем?» — кричала она, замахиваясь, и вся пернатая толпа влет разбрасывалась по сторонам, а через
минуту опять головки кучей совались жадно и торопливо клевать, как будто воруя зерна.
Иной делает догадки: «Тихо, тихо, — говорит, — а потом, видно,
хватит опять!» В эту
минуту учат ружейной пальбе: стукотня такая, что в ушах трещит.
Ну так на одно, видите ли, не
хватило предосторожности, потерялся человек, испугался и убежал, оставив на полу улику, а как вот
минуты две спустя ударил и убил другого человека, то тут сейчас же является самое бессердечное и расчетливое чувство предосторожности к нашим услугам.
Полозова
хватило, как обухом по лбу. Ждать смерти, хоть скоро, но неизбежно, скоро ли, да и наверное ли? и услышать: через полчаса ее не будет в живых — две вещи совершенно разные. Кирсанов смотрел на Полозова с напряженным вниманием: он был совершенно уверен в эффекте, но все-таки дело было возбуждающее нервы;
минуты две старик молчал, ошеломленный: — «Не надо! Она умирает от моего упрямства! Я на все согласен! Выздоровеет ли она?» — «Конечно», — сказал Кирсанов.
Поп с поспешностию и с какой-то чрезвычайно сжатой молитвой
хватил винную рюмку сладкой водки, взял крошечный верешок хлеба в рот, погрыз его и в ту же
минуту выпил другую и потом уже тихо и продолжительно занялся ветчиной.
У цирюльников было правило продержать десять
минут банку, чтобы лучше натянуло, но выходило на деле по-разному. В это время цирюльник уходил курить, а жертва его искусства спокойно лежала, дожидаясь дальнейших мучений. Наконец терпения не
хватало, и жертва просила окружающих позвать цирюльника.
Смирения у Михея Зотыча, однако,
хватило ненадолго. Он узнал, что в доме попа Макара устраивается «голодная столовая», и отправился туда. Ему все нужно было видеть. Поп Макар сильно постарел и был весь седой. Он два года назад похоронил свою попадью Луковну и точно весь засох с горя. В первую
минуту он даже не узнал старого благоприятеля.
В первые
минуты, когда въезжаешь на улицу, Дуэ дает впечатление небольшой старинной крепости: ровная и гладкая улица, точно плац для маршировки, белые чистенькие домики, полосатая будка, полосатые столбы; для полноты впечатления не
хватает только барабанной дроби.
В голове как шампанское. Скользит смутно одна опасливая мысль: так необыкновенно, так нетерпеливо волнуют эти счастливые
минуты, что, кажется, вдруг перегоришь в ожидании, вдруг не
хватит чего-то у тебя для самого главного, самого большого.
«Музочка, душенька, ангел мой, — писала та, — приезжай ко мне, не медля ни
минуты, в Кузьмищево, иначе я умру. Я не знаю, что со мною будет; я, может быть, с ума сойду. Я решилась, наконец, распечатать завещание Егора Егорыча. Оно страшно и отрадно для меня, и какая, Музочка, я гадкая женщина. Всего я не могу тебе написать, у меня на это ни сил, ни смелости не
хватает».
Углаков по-прежнему бывал у Марфиных каждодневно и всякий раз намеревался заговорить с Сусанной Николаевной порешительнее, но у него ни разу еще не
хватило на то духу: очень уж она держала себя с ним осторожно, так что ему ни на
минуту не приходилось остаться с ней вдвоем, хотя частые посещения m-r Пьера вовсе, по-видимому, не были неприятны Сусанне Николаевне.
— Она — насквозь подлая и неверная! Увидишь — она меня
хватит в спину, уж это обязательно — в спину, сзади! Выждет свою
минуту и — срежет меня с ног…
Сезон в Венеции
минул, и все певцы не возвышались над уровнем посредственности: каждый кричал, во сколько
хватало сил.
Но как бы хорошо человек ни выбрал жизнь для себя — ее
хватает лишь на несколько десятков лет, — когда просоленному морской водою Туба
минуло восемьдесят — его руки, изувеченные ревматизмом, отказались работать — достаточно! — искривленные ноги едва держали согнутый стан, и, овеянный всеми ветрами старик, он с грустью вышел на остров, поднялся на гору, в хижину брата, к детям его и внукам, — это были люди слишком бедные для того, чтоб быть добрыми, и теперь старый Туба не мог — как делал раньше — приносить им много вкусных рыб.
Кой-как толстый капитан выдрался из окна;
минуты две смотрел он на всех молча,
хватал себя за ноги и ощупывал подошвы, которые почти совсем прогорели.
Взошел я на кафедру, прочел лекцию в лихорадке; я думал, ее
хватит на час с лишком, а я ее в двадцать
минут кончил.
Как бы ни был строг и педантичен преподаватель, как бы ни был важен объясняемый им урок, у него не
хватит духу испытывать в эту
минуту выдержку учеников.
Ефим
минуту щурит свой глаз на рыболовов, затем снимает лапти, сбрасывает с плеч мешочек и снимает рубаху. Сбросить порты не
хватает у него терпения, и он, перекрестясь, балансируя худыми, темными руками, лезет в портах в воду… Шагов пятьдесят он проходит по илистому дну, но затем пускается вплавь.
Через несколько
минут не могут сыскать раба для божественной Мерции (у Сенкевича она — Лигия), и эту роль затыкают мною. Потом не
хватает какого-то домоправителя. Опять я. Таким образом, к концу репетиции у меня, не считая центуриона, было еще пять добавочных ролей.
Ольга Петровна. Разве забота может помешать понять газету?.. Тут непременно должно быть что-нибудь более серьезное, и вообразите мое положение теперь: с одной стороны, отец в таком нехорошем состоянии здоровья, а с другой — муж, который тоже бесится, выходит из себя. «Раз, говорит, можно перенести клевету, два, три; но переносить ее всю жизнь не
хватит никакого человеческого терпения!» И я ожидаю, что он в одну из бешеных
минут своих пойдет и подаст в отставку.
— Послушайте, — горячо сказал он,
хватая Кирилова за рукав, — я отлично понимаю ваше положение! Видит бог, мне стыдно, что я в такие
минуты пытаюсь овладеть вашим вниманием, но что же мне делать? Судите сами, к кому я поеду? Ведь, кроме вас, здесь нет другого врача. Поедемте ради бога! Не за себя я прошу… Не я болен!
Городищев (
хватая его за руку). Ради бога! (Наде.) Оставь нас одних. Через
минуту я позову тебя. (Надя уходит.)
Всё злей метель и с каждою
минутойСердито рвёт последние листы,
И за сердце
хватает холод лютый;
Они стоят, молчат; молчи и ты!
Рассудок говорил мне всю сущую правду, краска стыда за недавнее прошлое разливалась по моему лицу, сердце сжималось от страха при одной мысли, что у меня не
хватит мужества отказаться от поездки к графу, но я не долго колебался. Борьба продолжалась не более
минуты.
Само здоровье наше — это не спокойное состояние организма; при глотании, при дыхании в нас ежеминутно проникают мириады бактерий, внутри нашего тела непрерывно образуются самые сильные яды; незаметно для нас все силы нашего организма ведут отчаянную борьбу с вредными веществами и влияниями, и мы никогда не можем считать себя обеспеченными от того, что, может быть, вот в эту самую
минуту сил организма не
хватило, и наше дело проиграно.
Еще
минута, и, кажется, голова страдальца окончательно лопнет от боли. Как сумасшедший, или, вернее, как муж, которого добрая жена окатила кипятком, он вбегает в приемную, и… о ужас! Приемная битком набита публикой. Бежит Дыбкин к двери кабинета, но его
хватают за фалды и говорят ему, что он обязан ждать очереди…
— Не желаю, — тихо и как бы стыдливо сказал, наконец, Верхохлебов, упорно глядя на ковер сильно потупленными глазами. В эту
минуту у него просто дух захватило, «а ну, как
хватит, каналья, сейчас такую цифрищу, от которой семь кругов огненных в глазах заколесятся?!»
— Ошибся? Я эту рожу никогда не забуду… Он первый вошел на «Джека» и первый
хватил меня топором… Шлюпку… Вот-то счастливая случайность, сэр! — обратился старик к Ашанину. — Не сиди я в эту
минуту на балконе… Видно, сам бог захотел наказать злодеев.
А кто по местам пойдет, для тех сию
минуту за деньгами поеду — при мне нет, а что есть у Василья Фадеева, того на всех не
хватит.
— Но она сейчас выйдет! Неужели у вас не
хватит терпения на две, на три
минуты?
Милица невольно похолодела от этих криков. Неужели же они убьют ее, приведут в исполнение их страшную угрозу? Она дышала теперь тяжело и неровно; ей не
хватало воздуху в груди. Страдальческими глазами обвела девушка мучителей и неожиданно остановилась взглядом на лице молодого солдата-галичанина. Их глаза встретились и на
минуту юноша опустил свои. В следующий же миг он поднял их снова и заговорил, обращаясь к остальным...
В углу сидел Теркин и смотрел в окно. Глаза его уходили куда-то, не останавливались на толпе. И на остальных пассажиров тесноватого отделения второго класса он не оглядывался. Все места были заняты. Раздавались жалобы на беспорядок, на то, что не
хватило вагонов и больше десяти
минут после второго звонка поезд не двигается.
Машенька, удивленная и испуганная, продолжала укладываться; она
хватала свои вещи, мяла их и беспорядочно совала в чемодан и корзину. Теперь, после откровенного признания, сделанного Николаем Сергеичем, она не могла оставаться ни одной
минуты и уже не понимала, как она могла жить раньше в этом доме.
В иные
минуты на нее жутко становилось смотреть — того и гляди
хватит ее удар.
— Нет, нет! Дайте мне поцеловать! — сказала она,
хватая его за руку и жадно целуя ее три раза. — Как я рада, святой отец, что наконец вижу вас! Вы, небось, забыли свою княгиню, а я каждую
минуту мысленно жила в вашем милом монастыре. Как у вас здесь хорошо! В этой жизни для бога, вдали от суетного мира, есть какая-то особая прелесть, святой отец, которую я чувствую всей душой, но передать на словах не могу!
Поднять ее на кушетку у него не
хватило сил: его руки и ноги так дрожали, что он принужден был сесть. Позвать кого-нибудь было невозможно — никто не должен был видеть ее в таком положении. Через
минуту она пришла в себя, приподнялась и села, обводя вокруг себя блуждающим взглядом.
Идешь и таращишь глаза на «Скандал в благородном семействе» или на какую-нибудь «Мотю», аплодируешь по приказанию супруги и чахнешь, чахнешь, чахнешь и каждую
минуту ждешь, что вот-вот тебя
хватит кондратий.
— Эх ты, барабан пузатый. Тебе с ротного котла не то что внакладку, и на варенье с приплодом твоим
хватает. А солдатские куски на весах прикидываешь? Сею ж
минуту распорядись, чтоб парадный мой золотой портсигар в империалы перелить, — на чай-сахар солдатам, поди, на год
хватит. Я в случае надобности и из серебряного покурю.
Вы послушали его четверть часа и хотите раскланяться, но он
хватает вас за рукав и просит дослушать. Он кричит, горячится, брызжет вам в лицо, тычет пальцами в ваш нос, цитирует целиком газетные передовицы, вскакивает, садится… Вы слушаете, чувствуете, как тянутся длинные
минуты, и, из боязни уснуть, таращите глаза… От обалдения у вас начинают чесаться мозги… Баттенберг, Муткуров, Стамбулов, Англия, Египет мелкими чёртиками прыгают у вас перед глазами…
— Все это случилось, как только вы убежали от нас. У вас было в ту
минуту такое убитое лицо, что нам всем стало стыдно. Накинулись на Зину: «Как тебе не совестно обижать новенькую!» Все так и закричали! Зина сконфузилась… Обещала извиниться. Сама созналась, что
хватила через край. И все были ужасно смущены… Захотели всем классом догнать вас, но Таисия Павловна вышла, велела расходиться, и я одна побежала за вами. Насилу догнала. Милушка, не сердитесь на нас.