Неточные совпадения
Я подошел к окну и посмотрел в щель ставня: бледный, он лежал
на полу, держа в правой
руке пистолет; окровавленная шашка лежала возле него. Выразительные глаза его страшно вращались кругом; порою он вздрагивал и
хватал себя за голову, как будто неясно припоминая вчерашнее. Я не прочел большой решимости в этом беспокойном взгляде и сказал майору, что напрасно он не велит выломать дверь и броситься туда казакам, потому что лучше это сделать теперь, нежели после, когда он совсем опомнится.
— Долой с квартир! Сейчас! Марш! — и с этими словами начала
хватать все, что ни попадалось ей под
руку из вещей Катерины Ивановны, и скидывать
на пол. Почти и без того убитая, чуть не в обмороке, задыхавшаяся, бледная, Катерина Ивановна вскочила с постели (
на которую упала было в изнеможении) и бросилась
на Амалию Ивановну. Но борьба была слишком неравна; та отпихнула ее, как перышко.
Не
хватало рук для жатвы: соседний однодворец, с самым благообразным лицом, порядился доставить жнецов по два рубля с десятины и надул самым бессовестным образом; свои бабы заламывали цены неслыханные, а хлеб между тем осыпался, а тут с косьбой не совладели, а тут Опекунский совет [Опекунский совет — учреждение, возглавлявшее Московский воспитательный дом, при котором была ссудная касса, производившая разного рода кредитные операции: выдачу ссуд под залог имений, прием денежных сумм
на хранение и т.д.] грозится и требует немедленной и безнедоимочной уплаты процентов…
В дверях буфетной встала Алина, платье
на ней было так ослепительно белое, что Самгин мигнул; у пояса — цветы, гирлянда их спускалась по бедру до подола,
на голове — тоже цветы, в
руках блестел веер, и вся она блестела, точно огромная рыба. Стало тихо, все примолкли, осторожно отодвигаясь от нее. Лютов вертелся,
хватал стулья и бормотал...
Носильщики, поставив гроб
на мостовую, смешались с толпой; усатый человек, перебежав
на панель и прижимая палку к животу, поспешно уходил прочь; перед Алиной стоял кудрявый парень, отталкивая ее, а она колотила его кулаками по
рукам; Макаров
хватал ее за
руки, вскрикивая...
Клим пораженно провожал глазами одну из телег.
На нее был погружен лишний человек, он лежал сверх трупов, аккуратно положенных вдоль телеги, его небрежно взвалили вкось, почти поперек их, и он высунул из-под брезента голые, разномерные
руки; одна была коротенькая, торчала деревянно и растопырив пальцы звездой, а другая — длинная, очевидно, сломана в локтевом сгибе; свесившись с телеги, она свободно качалась, и кисть ее,
на которой не
хватало двух пальцев, была похожа
на клешню рака.
Паровоз снова и уже отчаянно засвистел и точно наткнулся
на что-то, — завизжали тормоза, загремели тарелки буферов, люди, стоявшие
на ногах, покачнулись,
хватая друг друга, женщина, подскочив
на диване, уперлась
руками в колени Самгина, крикнув...
Упала
на колени и,
хватая руками в перчатках лицо,
руки, грудь Лютова, перекатывая голову его по пестрой подушке, встряхивая, — завыла, как воют деревенские бабы.
Она была в шубке, от нее несло холодом и духами, капельки талого снега блестели
на шубе;
хватая себя
рукою за горло, она кричала...
— Ой, больно! Ну, и больно же, ой, господи! Да — не троньте же… Как я буду жить без руки-то? — с ужасом спрашивал он,
хватая здоровой
рукой плечо студента; гладя, пощупывая плечо и косясь мокрыми глазами
на свою
руку, он бормотал...
— Уйди, — повторила Марина и повернулась боком к нему, махая
руками. Уйти не
хватало силы, и нельзя было оторвать глаз от круглого плеча, напряженно высокой груди, от спины, окутанной массой каштановых волос, и от плоской серенькой фигурки человека с глазами из стекла. Он видел, что янтарные глаза Марины тоже смотрят
на эту фигурку, —
руки ее поднялись к лицу; закрыв лицо ладонями, она странно качнула головою, бросилась
на тахту и крикнула пьяным голосом, топая голыми ногами...
Все более неприятно было видеть ее
руки, — поблескивая розоватым перламутром острых, заботливо начищенных ногтей, они неустанно и беспокойно
хватали чайную ложку, щипцы для сахара, чашку, хрустели оранжевым шелком халата, ненужно оправляя его, щупали мочки красных ушей, растрепанные волосы
на голове. И это настолько владело вниманием Самгина, что он не смотрел в лицо женщины.
— Она — знает! — подмигнул Лютов и, широко размахнув
руками, рассыпался: — Радости-то сколько, а?
На три Европы
хватит! И, ты погляди, — кто радуется?
Полоумную Феклушку нарисовал в пещере, очень удачно осветив одно лицо и разбросанные волосы, корпус же скрывался во мраке: ни терпенья, ни уменья не
хватило у него доделывать
руки, ноги и корпус. И как целое утро высидеть, когда солнце так весело и щедро льет лучи
на луг и реку…
Мельком взглянув
на пальто, попавшееся ей в
руку, она с досадой бросала его
на пол и
хватала другое, бросала опять попавшееся платье, другое, третье и искала чего-то, перебирая одно за другим все, что висело в шкафе, и в то же время стараясь
рукой завязать косынку
на голове.
Я стою, молчу, гляжу
на нее, а она из темноты точно тоже глядит
на меня, не шелохнется… «Только зачем же, думаю, она
на стул встала?» — «Оля, — шепчу я, робею сама, — Оля, слышишь ты?» Только вдруг как будто во мне все озарилось, шагнула я, кинула обе
руки вперед, прямо
на нее, обхватила, а она у меня в
руках качается,
хватаю, а она качается, понимаю я все и не хочу понимать…
Марья Алексевна и ругала его вдогонку и кричала других извозчиков, и бросалась в разные стороны
на несколько шагов, и махала
руками, и окончательно установилась опять под колоннадой, и топала, и бесилась; а вокруг нее уже стояло человек пять парней, продающих разную разность у колонн Гостиного двора; парни любовались
на нее, обменивались между собою замечаниями более или менее неуважительного свойства, обращались к ней с похвалами остроумного и советами благонамеренного свойства: «Ай да барыня, в кою пору успела нализаться, хват, барыня!» — «барыня, а барыня, купи пяток лимонов-то у меня, ими хорошо закусывать, для тебя дешево отдам!» — «барыня, а барыня, не слушай его, лимон не поможет, а ты поди опохмелись!» — «барыня, а барыня, здорова ты ругаться; давай об заклад ругаться, кто кого переругает!» — Марья Алексевна, сама не помня, что делает,
хватила по уху ближайшего из собеседников — парня лет 17, не без грации высовывавшего ей язык: шапка слетела, а волосы тут, как раз под
рукой; Марья Алексевна вцепилась в них.
Но я торопливо
хватаю первое, удобное для моей цели, что попалось под
руку, — попалась салфетка, потому что я, переписав письмо отставного студента, сел завтракать — итак, я схватываю салфетку и затыкаю ему рот: «Ну, знаешь, так и знай; что ж орать
на весь город?»
Разгульный и бодрый, едет он
на вороном коне, подбоченившись и молодецки заломив шапку; а она, рыдая, бежит за ним,
хватает его за стремя, ловит удила, и ломает над ним
руки, и заливается горючими слезами.
— Колдун показался снова! — кричали матери,
хватая на руки детей своих.
Галактион слушал эту странную исповедь и сознавал, что Харитина права. Да, он отнесся к ней по-звериному и, как настоящий зверь, схватил ее давеча. Ему сделалось ужасно совестно. Женатый человек, у самого две дочери
на руках, и вдруг кто-нибудь будет так-то по-звериному
хватать его Милочку… У Галактиона даже пошла дрожь по спине при одной мысли о такой возможности. А чем же Харитина хуже других? Дома не у чего было жить, вот и выскочила замуж за первого встречного. Всегда так бывает.
Не
хватало лошадей
на настоящую пахоту, да и пахали голодные
руки.
Все станицы походили одна
на другую, и везде были одни и те же порядки. Не
хватало рук, чтобы управиться с землей, и некому ее было сдавать, — арендная плата была от двадцати до пятидесяти копеек за десятину. Прямо смешная цена… Далеко ли податься до башкир, и те вон сдают поблизости от заводов по три рубля десятина. Казачки-то, пожалуй, похуже башкир оказали себя.
Любовь Андреевна. Ярославская бабушка прислала пятнадцать тысяч, чтобы купить имение
на ее имя, — нам она не верит, — а этих денег не
хватило бы даже проценты заплатить. (Закрывает лицо
руками.) Сегодня судьба моя решается, судьба…
Распластавшись
на полу, бабушка щупала
руками лицо, голову, грудь Ивана, дышала в глаза ему,
хватала за
руки, мяла их и повалила все свечи. Потом она тяжело поднялась
на ноги, черная вся, в черном блестящем платье, страшно вытаращила глаза и сказала негромко...
— Папаша! — густо и громко крикнула мать и опрокинулась
на него, а он,
хватая ее за голову, быстро гладя щеки ее маленькими красными
руками, кричал, взвизгивая...
Сестрица Марья быстро забрала его в
руки и торопила свадьбой, только не
хватало денег
на первое обзаведенье.
Но теперь старый Тит опять наложил свою железную
руку на все хозяйство, хотя уж прежней силы у него и не было: взять подряд
на куренную работу было не с чем — и вся снасть позорена, и своей живой силы не
хватило бы.
Студенты, смеясь и толкаясь, обступили Ярченко, схватили его под
руки, обхватили за талию. Всех их одинаково тянуло к женщинам, но ни у кого, кроме Лихонина, не
хватало смелости взять
на себя почин. Но теперь все это сложное, неприятное и лицемерное дело счастливо свелось к простой, легкой шутке над старшим товарищем. Ярченко и упирался, и сердился, и смеялся, стараясь вырваться. Но в это время к возившимся студентам подошел рослый черноусый городовой, который уже давно глядел
на них зорко и неприязненно.
Он убил ее, и когда посмотрел
на ужасное дело своих
рук, то вдруг почувствовал омерзительный, гнусный, подлый страх. Полуобнаженное тело Верки еще трепетало
на постели. Ноги у Дилекторского подогнулись от ужаса, но рассудок притворщика, труса и мерзавца бодрствовал: у него
хватило все-таки настолько мужества, чтобы оттянуть у себя
на боку кожу над ребрами и прострелить ее. И когда он падал, неистово закричав от боли, от испуга и от грома выстрела, то по телу Верки пробежала последняя судорога.
Мы с Евсеичем стояли
на самом высоком берегу Бугуруслана, откуда далеко было видно и вверх и вниз, и смотрели
на эту торопливую и суматошную ловлю рыбы, сопровождаемую криком деревенских баб, мальчишек и девчонок; последние употребляли для ловли рыбы связанные юбки и решета, даже
хватали добычу
руками, вытаскивая иногда порядочных плотиц и язиков из-под коряг и из рачьих нор, куда во всякое время особенно любят забиваться некрупные налимы, которые также попадались.
Старик не отвечал. Я не знал,
на что решиться. Прохожих не было. Вдруг он начал
хватать меня за
руку.
— Уж такая-то выжига сделался — наскрозь
на четыре аршина в землю видит!
Хватает, словно у него не две, а четыре
руки. Лесами торгует — раз, двенадцать кабаков держит — два, да при каждом кабаке у него лавочка — три. И везде обманывает. А все-таки, помяните мое слово, не бывать тому, чтоб он сам собой от сытости не лопнул! И ему тоже голову свернут!
Когда Власов видел, что
на него идут люди, он
хватал в
руки камень, доску, кусок железа и, широко расставив ноги, молча ожидал врагов.
— Да, да! — говорила тихо мать, качая головой, а глаза ее неподвижно разглядывали то, что уже стало прошлым, ушло от нее вместе с Андреем и Павлом. Плакать она не могла, — сердце сжалось, высохло, губы тоже высохли, и во рту не
хватало влаги. Тряслись
руки,
на спине мелкой дрожью вздрагивала кожа.
Ее толкнули в грудь, она покачнулась и села
на лавку. Над головами людей мелькали
руки жандармов, они
хватали за воротники и плечи, отшвыривали в сторону тела, срывали шапки, далеко отбрасывая их. Все почернело, закачалось в глазах матери, но, превозмогая свою усталость, она еще кричала остатками голоса...
Офицер быстро
хватал книги тонкими пальцами белой
руки, перелистывал их, встряхивал и ловким движением кисти отбрасывал в сторону. Порою книга мягко шлепалась
на пол. Все молчали, было слышно тяжелое сопение вспотевших жандармов, звякали шпоры, иногда раздавался негромкий вопрос...
Мать видела, что бумаги
хватают, прячут за пазухи, в карманы, — это снова крепко поставило ее
на ноги. Спокойнее и сильнее, вся напрягаясь и чувствуя, как в ней растет разбуженная гордость, разгорается подавленная радость, она говорила, выхватывая из чемодана пачки бумаги и разбрасывая их налево и направо в чьи-то быстрые, жадные
руки.
— Да вы его избалуете! — прокричал Петр Степанович, быстро вбегая в комнату. — Я только лишь взял его в
руки, и вдруг в одно утро — обыск, арест, полицейский
хватает его за шиворот, а вот теперь его убаюкивают дамы в салоне градоправителя! Да у него каждая косточка ноет теперь от восторга; ему и во сне не снился такой бенефис. То-то начнет теперь
на социалистов доносить!
Берет калечище Акундина за белы
руки, ведет его, Акундина,
на высок курган, а становивши его
на высок курган, говорил такие речи: „Погляди-ка, молодой молодец,
на город Ростиславль,
на Оке-реке, а поглядевши, поведай, что деется в городе Ростиславле?“ Как глянул Акундин в город во Ростиславль, а там беда великая: исконные слуги молода князя рязанского, Глеба Олеговича, стоят посередь торга, хотят войной город отстоять, да силы не
хватит.
— Вишь, атаман, — сказал он, — довольно я людей перегубил
на своем веку, что и говорить! Смолоду полюбилась красная рубашка! Бывало, купец ли заартачится, баба ли запищит,
хвачу ножом в бок — и конец. Даже и теперь, коли б случилось кого отправить —
рука не дрогнет! Да что тут! не тебя уверять стать; я чай, и ты довольно народу
на тот свет спровадил; не в диковинку тебе, так ли?
Взяла меня за
руку и повела во тьме, как слепого. Ночь была черная, сырая, непрерывно дул ветер, точно река быстро текла, холодный песок
хватал за ноги. Бабушка осторожно подходила к темным окнам мещанских домишек, перекрестясь трижды, оставляла
на подоконниках по пятаку и по три кренделя, снова крестилась, глядя в небо без звезд, и шептала...
Отец, лёжа
на постели, мигал левым глазом, в его расширенном зрачке неугасимо мерцала острая искра ужаса, а пальцы
руки всё время
хватали воздух, ловя что-то невидимое, недающееся.
Набежало множество тёмных людей без лиц. «Пожар!» — кричали они в один голос, опрокинувшись
на землю, помяв все кусты, цепляясь друг за друга,
хватая Кожемякина горячими
руками за лицо, за грудь, и помчались куда-то тесной толпою, так быстро, что остановилось сердце. Кожемякин закричал, вырываясь из крепких объятий горбатого Сени, вырвался, упал, ударясь головой, и — очнулся сидя, опираясь о пол
руками, весь облепленный мухами, мокрый и задыхающийся.
Неужели у меня
хватило бы духу связать тебя по
рукам и по ногам
на всю жизнь?..
— О нет, нет… Я буду в лесу в это время, никуда из хаты не выйду… Но я буду сидеть и все думать, что вот я иду по улице, вхожу в ваш дом, отворяю двери, вхожу в вашу комнату… Вы сидите где-нибудь… ну хоть у стола… я подкрадываюсь к вам сзади тихонько… вы меня не слышите… я
хватаю вас за плечо
руками и начинаю давить… все крепче, крепче, крепче… а сама гляжу
на вас… вот так — смотрите…
— Голубчик, Порфир Порфирыч… прости, ради Христа,
на нашем глупом слове! — умолял Брагин,
хватая гостя за
руки. — Хочешь, при всех
на коленках стану у тебя прощенья просить!.. Порфир Порфирыч!..
Места надобно выбирать не мелкие и не слишком глубокие; крючок с насадкой червя навозного или земляного (
на хлеб удить
на быстряках неудобно) от сильного течения будет прибивать к берегу, и потому должно так класть или втыкать удилище, чтобы насадка только касалась берега и чтоб леса и наплавок не ложились
на него; в противном случае они станут при подсечке задевать за берег, а это никуда не годится: рыба,
хватая играющую насадку с набега, сейчас встретит упор от задевшей лесы или наплавка и сейчас бросит крючок, да и подсечка никогда не может быть верна, ибо
рука охотника встретит такое же препятствие, и подсечка не может сообщиться мгновенно крючку.
Как я пробормотал сцену, уж не помню; подходит он ко мне, лица человеческого нет, зверь зверем; взял меня левой
рукой за ворот, поднял
на воздух; а правой как размахнется да кулаком меня по затылку как
хватит…
Подле него, возле ступенек крыльца и
на самых ступеньках, располагалось несколько пьяных мужиков, которые сидели вкривь и вкось, иной даже лежал, но все держались за
руки или обнимались; они не обращали внимания
на то, что через них шагали, наступали им
на ноги или же попросту валились
на них: дружеские объятия встречали того, кто спотыкался и падал; они горланили что было моченьки, во сколько
хватало духу какую-то раздирательную, нескладную песню и так страшно раскрывали рты, что видны были не только коренные зубы, но даже нёбо и маленький язычок, болтавшийся в горле.