Неточные совпадения
Служение это он не представлял себе иначе, как в
форме государственной службы, и потому, как только кончил курс, он систематически рассмотрел все деятельности, которым он мог посвятить свои силы, и решил что он будет полезнее всего во втором отделении Собственной Канцелярии, заведующей составлением
законов, и поступил туда.
— А так… Вы свое, по
закону, получили сполна в
форме приданого… Вот и любуйтесь на свои тряпки! Тьфу!.. Уж именно — век живи, век учись, а дураком умрешь…
Я чуть не захохотал, но, когда я взглянул перед собой, у меня зарябило в глазах, я чувствовал, что я побледнел и какая-то сухость покрыла язык. Я никогда прежде не говорил публично, аудитория была полна студентами — они надеялись на меня; под кафедрой за столом — «сильные мира сего» и все профессора нашего отделения. Я взял вопрос и прочел не своим голосом: «О кристаллизации, ее условиях,
законах,
формах».
Вот до каких геркулесовских столбов безумия можно доправиться, имея две-три полиции, враждебные друг другу, канцелярские
формы вместо
законов и фельдфебельские понятия вместо правительственного ума.
— Все по
закону, тятенька, и духовная по всей
форме.
Аксаков, — души убивают, заменяясь усовершенствованием государственных
форм, полицейским благоустройствием; совесть заменяется
законом, внутренние побуждения — регламентом, даже благотворительность превращается в механическое дело; на Западе вся забота о государственных
формах».
Мы мыслим по
законам логики потому, что живем в данных
формах бытия.
«Если истина есть не копия действительности, не символическое воспроизведение ее и не явление ее, сообразное с
законами познавательной деятельности, а сама действительность в дифференцированной
форме, то критерием истины может быть только наличность самой познаваемой действительности, наличность познаваемого бытия в акте знания.
То же должно сказать и о бедствиях, которые, в
форме повальных болезней, неурожаев и проч., постигают человеческий род и которые поистине были бы непереносны, если б бедствующему человеку не являлась на помощь любовь к отечеству, споспешествуемая благотворным сознанием, что
закон неукоснительно преследует людей, не умеющих быть твердыми в бедствиях".
Какая, однако ж, загадочная, запутанная среда! Какие жестокие, неумолимые нравы! До какой поразительной простоты
форм доведен здесь
закон борьбы за существование! Горе «дуракам»! Горе простецам, кои «с суконным рылом» суются в калашный ряд чай пить! Горе «карасям», дремлющим в неведении, что провиденциальное их назначение заключается в том, чтоб служить кормом для щук, наполняющих омут жизненных основ!
И диви бы
законов не знали или там
форм каких; всё, батюшка, у него в памяти, да вот как станет перед ним живой человек — куда что пошло! «тово» да «тово» да «гм» — ничего от него и не добьешься больше.
Их привычки, понятия, мнения, обыкновения стали как будто тоже моими, по крайней мере по
форме, по
закону, хотя я и не разделял их в сущности.
Одно состояние, нажитое торговлей предметами, необходимыми для народа или развращающими народ, или биржевыми операциями, или приобретением дешевых земель, которые потом дорожают от нужды народной, или устройством заводов, губящих здоровье и жизни людей, или посредством гражданской или военной службы государству, или какими-либо делами, потворствующими соблазнам людей, — состояние, приобретаемое такими делами не только с разрешения, но с одобрения руководителей общества, скрашенное при этом показною благотворительностью, без сравнения более развращает людей, чем миллионы краж, мошенничеств, грабежей, совершенных вне признанных
законом форм и подвергающихся уголовному преследованию.
Это особого рода фатальный
закон, в силу которого первая стадия развития всегда принимает
формы ненормальные и даже уродливые.
— Нет, оно более чем одной только
формы утверждения
законов касается, — возразила ему Елена, — а потому я все-таки буду держаться моего определения, что
законы суть договоры [
Законы суть договоры — юридическое и социологическое учение, возникшее в XVIII веке и разрабатывавшееся передовыми мыслителями своего времени — Беккариа, Руссо и другими.]; и вообразите, я родилась в известном государстве, когда договоры эти уже были написаны и утверждены, но почему же я, вовсе не подписавшаяся к ним, должна исполнять их?
— Нисколько я не отказываюсь от этого определения, и, по-моему, оно вовсе не противоречит определению mademoiselle Helene, так как касается только
формы утверждения
законов:
законы всюду и везде основываются на потребностях народа и для блага народа издаются, — проговорил барон, начинавший видеть, что ему и тут придется биться, и потому он решился, по крайней мере, взять смелостью и изворотливостью ума.
Это — бесконечное разнообразие
форм, явлений и
законов и множество ими обусловленных своих и чужих мыслей.
Вследствие этого
закона [абсолютная] идея, вполне постигаемая только мышлением (познавание под
формою посредственности), первоначально является духу под
формою непосредственности или под
формою воззрения.
Человек, видевший в шкафу свод
законов, считает себя юристом; человек, изучивший
форму кредитных билетов, называет себя финансистом; человек, усмотревший нагую женщину, изъявляет желание быть акушером.
Елена. Ну, конечно! Посмели бы вы! Корень первый — а может, и не первый —
закон достаточного основания бывания… бывание — это материя в
формах… вот я — материя, принявшая — не без основания —
форму женщины… но зато — без всякого уже основания — лишенная бытия. Бытие — вечно, а материя в
формах — побывает на земле и — фьюить! Верно?
«С самых ранних лет, — говорит она, — политика была для меня самым занимательным предметом; я расспрашивала каждого иностранца о его отечестве,
форме правления и
законах, и сравнения, к которым часто вели их ответы, внушили мне пламенное желание путешествовать» (см. «Москвитянин», ibid.).
Бывая иногда, по своему положению в свете и по своей литературной славе, в кругу людей так называемого высшего общества, Загоскин не мог не грешить против его
законов и принятых
форм, потому что был одинаков во всех слоях общества; его одушевленная и громкая речь, неучтивая точность выражений, простота языка и приемов часто противоречили невозмутимому спокойствию холодного этикета.
Ведь в природе кедр и иссоп питаются и цветут, слон и мышь движутся и едят, радуются и сердятся по одним и тем же
законам; под внешним различием
форм лежит внутреннее тождество организма обезьяны и кита, орла и курицы; стоит только вникнуть в дело еще внимательнее, и увидим, что не только различные существа одного класса, но и различные классы существ устроены и живут по одним и тем же началам, что организмы млекопитающего, птицы и рыбы одинаковы, что и червяк дышит подобно млекопитающему, хотя нет у него ни ноздрей, ни дыхательного горла, ни легких.
Итак, это не фраза, что откуп составляет государство в государство, что он поставляет себя вне
законов: не только сами откупщики, но и те, кому следует наблюдать за ними, «смотрят на распоряжения, касающиеся откупа, как на одну лишь
форму, не требующую действительного исполнения»!
Система Беме, как и Гегеля, есть особая
форма мистического рационализма, в котором преодолеваются все антиномии и царит
закон «непрерывности мышления».
Учению Платона об идеях Аристотель противопоставляет свое учение о
формах (μορφή), осуществляющихся в некоем субстрате (ΰποκείμενον), материи (ϋλη), причем
форма есть движущий принцип, ведущий развитие к своему полнейшему осуществлению: она является и данностью, и заданностью для своего вида, а вместе и
законом ее развития, целепричиной, делающей вещь воплощением своей идеи (εντελέχεια).
Веления совести, которые человек считает для себя
законом, получают и религиозную санкцию, и это тем острее, чем глубже религиозное сознание: они облекаются в
форму религиозных заповедей, нарушение которых ощущается как грех (а это есть уже религиозно-нравственная категория).
Одинаково, и по Платону и по Аристотелю, все произрастает, в небесном архетипе имея свою энтелехию и внутренний
закон бытия, как смутное влечение, или искание своей собственной
формы: κινεϊ ως έρώμενον, по слову Аристотеля.
И новые
формы добра могут раскрыться в возмутившихся против
законов добра.
И нравственный порядок в мире держится прежде всего религиозным страхом, который потом принимает
форму нравственного
закона.
Розанов, которого нужно признать величайшим критиком христианского лицемерия в отношении к полу, верно говорит, что в христианском мире, т. е. в мире христианской социальной обыденности, охраняется не брак, не семья, не содержание, не реальность, а
форма, обряд бракосочетания,
закон.
Высушенная законническая добродетельность, лишенная благодатной и благостной энергии, дающей жизнь в изобилии, часто встречается в христианской аскетике, которая может оказаться
формой этики
закона внутри христианства.
Оно принимает
форму борьбы против власти, разума, нормы,
закона.
И с этим номинализмом и законничеством связаны величайшие несчастья человеческой жизни, калечащие жизнь личности во имя бессодержательных
форм, во имя отвлеченных
законов, во имя слов, из которых ушло всякое реальное содержание.
Вот такой суд — с застывшими
формами и вековой неподвижностью — всего лучше выказывал, до какой степени в Англии добро и зло переплетены в деле общей правды и справедливости. Суд — свободный и независимый; но с варварским нагромождением старых
законов, с жестокими наказаниями, с виселицей; а в гражданских процессах — с возмутительной дороговизной; да и в уголовных — с такими же адскими ценами стряпчим и адвокатам.
Для Сергея Андреевича и Киселева взгляды их противников были полны непримиримых противоречий, и они были убеждены, что те не хотят видеть этих противоречий только из упрямства: Даев и Наташа объявляли себя врагами капитализма — и в то же время радовались его процветанию и усилению; говорили, что для широкого развития капитализма необходимы известные общественно-политические
формы, — и в то же время утверждали, что сам же капитализм эти
формы и создаст; историческая жизнь, по их мнению, направлялась не подчиняющимися человеческой воле экономическими
законами, идти против которых было нелепо, — но отсюда для них не вытекал вывод, что при таком взгляде человек должен сидеть сложа руки.
Теперь в душе его образовался как бы тесно сомкнутый круг мыслей относительно того, что смутно он чувствовал всегда: таких, безусловно, заповедей не существует; не от их соблюдения или несоблюдения зависят достоинства и значение поступка, не говоря уже о характере; вся суть в содержании, которым единичный человек в момент решения наполняет под собственной ответственностью
форму этих предписаний
закона» (Георг Брандес, «Шекспир и его произведения»).
Эта любовь не знает
закона и не знает
формы.
Искусство Рафаэля — отвлеченное совершенство композиции, это сами
законы совершенных художественных
форм.
Человек выходит из-под внешней
формы, внешнего
закона и страдальческими путями добывает себе внутренний свет.
В первом случае, если бы возможна была необходимость без свободы, мы бы пришли к определению
закона необходимости тою же необходимостью, т. е. к одной
форме без содержания.
Но когда ему говорят о всем
законе или о
формах его, — он говорит, что нельзя вливать вино новое в мехи старые.
Если уже говорить про это безобразие, то можно говорить только одно: то, что
закона такого не может быть, что никакие указы, зерцала, печати и высочайшие повеления не сделают
закона из преступления, а что, напротив, облечение в законную
форму такого преступления (как то, что взрослые люди одного, только одного, лучшего сословия могут по воле другого, худшего сословия — дворянского и чиновничьего — подвергаться неприличному, дикому, отвратительному наказанию) доказывает лучше всего, что там, где такое мнимое узаконение преступления возможно, не существует никаких
законов, а только дикий произвол грубой власти.
Не говоря уже о том, что было что-то недостойное в самой той
форме, в которой была выражена эта мысль, о том, что рядом с глубочайшими, по своему значению, истинами проповеди, точно примечание к статье свода
законов, стояло это странное исключение из общего правила, самое исключение это противоречило основной мысли.