Неточные совпадения
Они остановились пред
окном маленького домика, и на
фоне занавески, освещенной изнутри, Самгин хорошо видел две головы: встрепанную Инокова и гладкую, в тюбетейке.
От нечего делать он рассматривал красивую ореховую мебель, мраморные вазы, красивые драпировки на дверях и
окнах, пестрый ковер, лежавший у дивана, концертную рояль у стены, картины, — все было необыкновенно изящно и подобрано с большим вкусом; каждая вещь была поставлена так, что рекомендовала сама себя с самой лучшей стороны и еще служила в то же время необходимым
фоном, объяснением и дополнением других вещей.
Перед
окнами дома Моссовета раскинута Советская площадь. На
фоне сквера, целый день оживленного группами гуляющих детей, — здание Института Маркса — Энгельса — Ленина.
Наконец мне удалось установить прежде всего, что передо мной матово — тусклый прямоугольник, перекрещенный темными полосами —
окно; против него высокий темный предмет на белом
фоне — железная печка.
Две струи света резко лились сверху, выделяясь полосами на темном
фоне подземелья; свет этот проходил в два
окна, одно из которых я видел в полу склепа, другое, подальше, очевидно, было пристроено таким же образом; лучи солнца проникали сюда не прямо, а прежде отражались от стен старых гробниц; они разливались в сыром воздухе подземелья, падали на каменные плиты пола, отражались и наполняли все подземелье тусклыми отблесками; стены тоже были сложены из камня; большие широкие колонны массивно вздымались снизу и, раскинув во все стороны свои каменные дуги, крепко смыкались кверху сводчатым потолком.
Фон Лембке бросился было к
окну, но вдруг остановился как вкопанный, сложил на груди руки и, бледный как мертвец, зловещим взглядом посмотрел на смеющуюся.
День был серый; сплошь покрытое осенними тучами небо отразилось в воде реки, придав ей холодный свинцовый отблеск. Блистая свежестью окраски, пароход плыл по одноцветному
фону реки огромным, ярким пятном, и черный дым его дыхания тяжелой тучей стоял в воздухе. Белый, с розоватыми кожухами, ярко-красными колесами, он легко резал носом холодную воду и разгонял ее к берегам, а стекла в круглых
окнах бортов и в
окнах рубки ярко блестели, точно улыбаясь самодовольной, торжествующей улыбкой.
Она сдвигала бровями, кусала свои губки и упорно смотрела в заднее
окно, где на сером дождевом
фоне мелькала козлиная фигурка кондуктора в синем кепи и безобразных вязаных нарукавниках, изобретение которых, к стыду великой германской нации, приписывается добродетельным немкам.
Когда прошла гроза, он сидел у открытого
окна и покойно думал о том, что будет с ним.
Фон Корен, вероятно, убьет его. Ясное, холодное миросозерцание этого человека допускает уничтожение хилых и негодных; если же оно изменит в решительную минуту, то помогут ему ненависть и чувство гадливости, какие возбуждает в нем Лаевский. Если же он промахнется, или, для того чтобы посмеяться над ненавистным противником, только ранит его, или выстрелит в воздух, то что тогда делать? Куда идти?
Проходя мимо трехоконного домика, в который перебрался Лаевский вскоре после дуэли,
фон Корен не удержался и заглянул в
окно. Лаевский, согнувшись, сидел за столом, спиною к
окну, и писал.
На
фоне зари, в нише
окна, стоит с тихой улыбкой на спокойном лице красивая девушка — Коломбина.
Теперь, когда я пишу эти строки, в мои теплые
окна злобно стучит осенний дождь и где-то надо мной воет ветер. Я гляжу на темное
окно и на
фоне ночного мрака силюсь создать силою воображения мою милую героиню… И я вижу ее с ее невинно-детским, наивным, добрым личиком и любящими глазами. Мне хочется бросить перо и разорвать, сжечь то, что уже написано. К чему трогать память этого молодого, безгрешного существа?
В тот же день вечером, перед губернаторским домом, был огромный съезд экипажей. Жандармы на конях, частный пристав пешком, квартальные и полицейские творили порядок и внушали достодолжное почтение толпе народа, собравшейся поглазеть на ярко освещенные
окна. Это был бал по случаю скорого отъезда барона Икс-фон-Саксена, последний маневр, которым правительница губернии намеревалась «добить милого неприятеля».
Мое белое платье, четко выделяясь на
фоне темного
окна, бросилось им в глаза.
Мягкая оливкового цвета мебель, широкое зеркало в простенке двух
окон, скрытых под белыми тюлевыми занавесками, туалет из зеленого крепона с плюшем, за красиво расписанными по молочному
фону ширмами кровать, похожая на большого сверкающего лебедя своей нежной белизной…
Разбудили меня лай Азорки и громкие голоса.
Фон Штенберг, в одном нижнем белье, босой и с всклоченными волосами, стоял на пороге двери и с кем-то громко разговаривал. Светало… Хмурый, синий рассвет гляделся в дверь, в
окна и в щели барака и слабо освещал мою кровать, стол с бумагами и Ананьева. Растянувшись на полу на бурке, выпятив свою мясистую, волосатую грудь и с кожаной подушкой под головой, инженер спал и храпел так громко, что я от души пожалел студента, которому приходится спать с ним каждую ночь.
— Ничего не нужно, друг мой Лара, но я устала и пришла к тебе посидеть, — отвечала генеральша, идя на голос к
окну, в сером
фоне которого на морозном небе мерцали редкие звезды, а внизу на подоконнике был чуть заметен силуэт Ларисы.
За
окном, на
фоне бледного ночного неба, как живая, испуганно билась ветка.
На сером
фоне мелькают картина за картиной. Вот видит Нелли, как она в холодную зимнюю ночь стучится к уездному врачу Степану Лукичу. За воротами лениво и хрипло лает старый пес. В докторских
окнах потемки. Кругом тишина.
Оба подходят к
окну и смотрят, вырисовываясь черными силуэтами на
фоне посветлевшего
окна.
Фельдфебель доложил еще, что Карпов забыл новые шнуры к трубам и колья к палаткам и что гг. офицеры вчерашний вечер изволили быть в гостях у генерала
фон Раббека. Среди разговора в
окне показалась рыжебородая голова Лебедецкого. Он пощурил близорукие глаза на сонные физиономии офицеров и поздоровался.
Фон-Ферзен ссадил Эмму с колен и скорыми шагами подошел к
окну.
Фон Ферзен ссадил Эмму с коленей и скорыми шагами подошел к
окну.
Почти все
окна замка горели огнями, из них слышался какой-то гул, звон посуды и говор. Фон-Ферзен встречал все новых и новых гостей, рыцарей — своих союзников. Печальный юноша поднял взор свой к одному из верхних
окон, задернутых двумя сборчатыми полосами занавесок, за которыми, как ему казалось, промелькнула знакомая ему фигура.
Кажется, и ныне отдаются по залам тяжелые стопы грозного основателя его, Юргена
фон Айхштедта [1265 года.]; сквозь железную решетку косящатого
окна мелькает белоатласная ручка и передает девиз победы или смерти молодому рыцарю, стоящему в овраге под смиренною одеждой пилигрима.
Штофная темно-синяя мягкая мебель и такие же занавески на
окнах, темные обои придавали ей мрачный вид, и единственным светлым пятном на этом темном
фоне выделялась постель княжны, покрытая белоснежным тканьевым одеялом с целою горою подушек.
Почти все
окна замка горели огнями, из-за них слышался какой-то гул, звон посуды и говор.
Фон Ферзен встречал все новых и новых гостей, рыцарей — своих союзников. Печальный юноша поднял взор свой к одному из верхних
окон, задернутых двумя сборчатыми полами занавесок, за которыми, как ему казалось, промелькнула знакомая фигура.
Фон-Ферзен глядел в
окно и хлопал в ладоши.
Фон Ферзен глядел в
окно и хлопал в ладоши.
Но первым настоящим днем освобождения я считаю следующий. Это было прекрасное весеннее утро, и в открытое
окно вливался живительный, бодрый воздух; и, гуляя по камере, я каждый раз при повороте, бессознательно, со смутным интересом взглядывал на высокое
окно, где на
фоне голубого безоблачного неба четко и резко вычерчивала свой контур железная решетка.
Я последовал за ним и еще видел, когда он открывал дверь из передней в комнаты, его темный силуэт, мелькнувший на
фоне далекого
окна; и меня нисколько не удивило, что он вошел в мою комнату — именно в мою комнату.
О. Василий молчал, низко склонив голову; и был он огромный и черный на
фоне тускло белевшего
окна, и слова его казались Насте черными и блестящими, как стеклярус. Она долго ждала, но отец молчал, и робко она окликнула...