Неточные совпадения
Спасаться, жить по-божески
Учила нас угодница,
По праздникам к заутрене
Будила… а потом
Потребовала странница,
Чтоб грудью не кормили мы
Детей по постным дням.
Г-жа Простакова. Старинные люди, мой отец! Не нынешний был век. Нас ничему не
учили. Бывало, добры люди приступят к батюшке, ублажают, ублажают, чтоб хоть братца отдать в школу. К статью ли, покойник-свет и руками и ногами, Царство ему Небесное! Бывало, изволит закричать: прокляну
ребенка, который что-нибудь переймет у басурманов, и не будь тот Скотинин, кто чему-нибудь учиться захочет.
Здесь в деревне, с
детьми и с симпатичною ему Дарьей Александровной, Левин пришел в то, часто находившее на него, детски веселое расположение духа, которое Дарья Александровна особенно любила в нем. Бегая с
детьми, он
учил их гимнастике, смешил мисс Гуль своим дурным английским языком и рассказывал Дарье Александровне свои занятия в деревне.
Анна достала подарки, которые посылали
дети Долли, и рассказала сыну, какая в Москве есть девочка Таня и как Таня эта умеет читать и
учит даже других
детей.
«И для чего она говорит по-французски с
детьми? — подумал он. — Как это неестественно и фальшиво! И
дети чувствуют это. Выучить по-французски и отучить от искренности», думал он сам с собой, не зная того, что Дарья Александровна всё это двадцать раз уже передумала и всё-таки, хотя и в ущерб искренности, нашла необходимым
учить этим путем своих
детей.
«Куска хлеба нет, а
детей хочет
учить танцеванью!» — подумал Чичиков.
Иль помириться их заставить,
Дабы позавтракать втроем,
И после тайно обесславить
Веселой шуткою, враньем.
Sel alia tempora! Удалость
(Как сон любви, другая шалость)
Проходит с юностью живой.
Как я сказал, Зарецкий мой,
Под сень черемух и акаций
От бурь укрывшись наконец,
Живет, как истинный мудрец,
Капусту садит, как Гораций,
Разводит уток и гусей
И
учит азбуке
детей.
Служив отлично-благородно,
Долгами жил его отец,
Давал три бала ежегодно
И промотался наконец.
Судьба Евгения хранила:
Сперва Madame за ним ходила,
Потом Monsieur ее сменил;
Ребенок был резов, но мил.
Monsieur l’Abbé, француз убогой,
Чтоб не измучилось
дитя,
Учил его всему шутя,
Не докучал моралью строгой,
Слегка за шалости бранил
И в Летний сад гулять водил.
— Дура-то она дура, такая же, как и я, а ты что, умник, лежишь, как мешок, ничего от тебя не видать? Прежде, говоришь,
детей учить ходил, а теперь пошто ничего не делаешь?
Она бросалась к
детям, кричала на них, уговаривала,
учила их тут же при народе, как плясать и что петь, начинала им растолковывать, для чего это нужно, приходила в отчаяние от их непонятливости, била их…
— Без сапог нельзя
детей учить. Да и наплевать.
А Барс лишь резаться горазд:
Так и
детей учить он царских недостоин.
Утром сели на пароход, удобный, как гостиница, и поплыли встречу караванам барж, обгоняя парусные рыжие «косоуши», распугивая увертливые лодки рыбаков. С берегов, из богатых сел, доплывали звуки гармоники, пестрые группы баб любовались пароходом, кричали
дети, прыгая в воде, на отмелях. В третьем классе, на корме парохода, тоже играли, пели. Варвара нашла, что Волга действительно красива и недаром воспета она в сотнях песен, а Самгин рассказывал ей, как отец
учил его читать...
Кто
учил этих
детей природы строить? невольно спросишь себя: здесь никто не был; каких-нибудь сорок лет назад узнали о их существовании и в первый раз заглянули к ним люди, умеющие строить такие мосты; сами они нигде не были.
— Молчит-то молчит, да ведь тем и лучше. Не то что петербургскому его
учить, сам весь Петербург научит. Двенадцать человек
детей, подумайте!
Пошли
дети: «Как я смею любить,
учить и воспитать их, как буду про добродетель им говорить: я кровь пролил».
Свелось на то, что, кроме сладострастных наслаждений, он ничего в жизни и не видит, так
учит и
детей своих.
Вот чему
учил нас Бог наш, а не тому, что запрещать
детям убивать отцов есть предрассудок.
Жил ты у великороссийского помещика Гура Крупяникова,
учил его
детей, Фофу и Зёзю, русской грамоте, географии и истории, терпеливо сносил тяжелые шутки самого Гура, грубые любезности дворецкого, пошлые шалости злых мальчишек, не без горькой улыбки, но и без ропота исполнял прихотливые требования скучающей барыни; зато, бывало, как ты отдыхал, как ты блаженствовал вечером, после ужина, когда отделавшись, наконец, от всех обязанностей и занятий, ты садился перед окном, задумчиво закуривал трубку или с жадностью перелистывал изуродованный и засаленный нумер толстого журнала, занесенный из города землемером, таким же бездомным горемыкою, как ты!
— Верочка, ты на меня не сердись. Я из любви к тебе бранюсь, тебе же добра хочу. Ты не знаешь, каковы
дети милы матерям. Девять месяцев тебя в утробе носила! Верочка, отблагодари, будь послушна, сама увидишь, что к твоей пользе. Веди себя, как я
учу, — завтра же предложенье сделает!
Ведь я в мастерской сколько вожусь с
детьми, и меня все любят, и старухи не скажут, чтобы я не
учила их самому хорошему.
Проповедовать с амвона, увлекать с трибуны,
учить с кафедры гораздо легче, чем воспитывать одного
ребенка.
— Ужасный век! Мудрено ли, что ты кушаешь скоромное постом, когда
дети учат родителей! Куда мы идем? Подумать страшно! Мы с тобой, по счастью, не увидим.
Марья Маревна
учила толково, но тут между
детьми сказалась значительная разница. Тогда как Мишанка быстро переходил от азбуки к складам, от складов к изречениям и с каким-то упоением выкрикивал самые неудобопроизносимые сочетания букв, Мисанка то и дело тормозил успешный ход учебы своей тупостью. Некоторых букв он совсем не понимал, так что приходилось подниматься на хитрость, чтобы заставить его усвоить их. В особенности его смущали буквы Э, Q и V.
— Так
учит святая церковь, и мы должны, как
дети, подчинять ее материнскому голосу свои суемудрые толкования, хотя бы…
В обществе и литературе шли рассуждения о том, «пороть ли розгами
ребенка,
учить ли грамоте народ».
Через несколько дней после приезда он заставил меня
учить молитвы. Все другие
дети были старше и уже учились грамоте у дьячка Успенской церкви; золотые главы ее были видны из окон дома.
Ответственность, конечно, большая; конечно, от родителей зависит счастие
детей, да ведь и то сказать: до сих пор худо ли, хорошо ли, а ведь все я, везде я одна, как есть: и воспитала-то
детей, и
учила их, все я… я вот и теперь мамзель от госпожи Болюс выписала…
Я узнал, например, что они очень мало любят, а только боятся своих родителей, что они беспрестанно лгут и обманывают их; я принялся было осуждать своих сестриц, доказывать, как это дурно, и
учить их, как надобно поступать добрым
детям.
Когда я глядел на деревни и города, которые мы проезжали, в которых в каждом доме жило, по крайней мере, такое же семейство, как наше, на женщин,
детей, которые с минутным любопытством смотрели на экипаж и навсегда исчезали из глаз, на лавочников, мужиков, которые не только не кланялись нам, как я привык видеть это в Петровском, но не удостоивали нас даже взглядом, мне в первый раз пришел в голову вопрос: что же их может занимать, ежели они нисколько не заботятся о нас? и из этого вопроса возникли другие: как и чем они живут, как воспитывают своих
детей,
учат ли их, пускают ли играть, как наказывают? и т. д.
— Не знаю, — начал он, как бы более размышляющим тоном, — а по-моему гораздо бы лучше сделал, если бы отдал его к немцу в пансион… У того, говорят, и за уроками
детей следят и музыке сверх того
учат.
— Понимаем это; что ты
учишь, словно малого
ребенка! — возразил подрядчик с запальчивостью. — Не сегодня тоже крестили, слава богу! Ездил я тоже и к начальнику губернии.
Липочка. Не вы
учили — посторонние; полноте, пожалуйста; вы и сами-то, признаться сказать, ничему не воспитаны. Ну, что ж? Родили вы — я была тогда что?
ребенок,
дитя без понятия, не смыслила обращения. А выросла да посмотрела на светский тон, так и вижу, что я гораздо других образованнее. Что ж мне, потакать вашим глупостям! Как же! Есть оказия.
Учишь ты
детей сопливых
По-французски букварю
И подмигивать готова,
Чтобы взял, хоть понмарю!
Учили также: начальство — не слушать, работу — не работать, жен,
детей — бросить; ничего-де человеку не надо, никакого порядка, а пускай человек живет как хочет, как ему бес укажет.
— А того ради и
учу. Откуда баре, холеные хари? Всё из нас, из черноты земной, а откуда еще-то? Чем больше науки, тем длинней руки, больше возьмут; а кем больше взято, у того дело и свято… Бог посылает нас сюда глупыми
детьми, а назад требует умными стариками, значит — надо учиться!
Начну с начала, с рождения
ребенка: при рождении
ребенка учат тому, что надо над
ребенком и матерью прочитать молитву, чтобы очистить их, так как без молитвы этой родившая мать погана.
— И всё это от матерей, от баб. Мало они
детям внимания уделяют, растят их не из любви, а чтоб скорей свой сок из них выжать, да с избытком!
Учить бы надо ребят-то, ласковые бы эдакие училища завести, и девчонкам тоже. Миру надобны умные матери — пора это понять! Вот бы тебе над чем подумать, Матвей Савельев, право! Деньги у тебя есть, а куда тебе их?
«Ведь вам с ними не
детей крестить; будете
учить мальчика, а с отцом, с матерью видаться за обедом.
Оставивши ваш дом, я жил в Швеции, потом уехал с одним англичанином в Лондон, года два
учил его
детей; но мой образ мыслей так расходился с мнениями почтенного лорда, что я оставил его.
Кроме Элизы Августовны, никто не
учил ее; сама же Элиза Августовна занималась с
детьми одной французской грамматикой, несмотря на то, что тайна французского правописания ей не далась и она до седых волос писала с большими промахами.
— Старик умер среди кротких занятий своих, и вы, которые не знали его в глаза, и толпа
детей, которых он
учил, и я с матерью — помянем его с любовью и горестью. Смерть его многим будет тяжелый удар. В этом отношении я счастливее его: умри я, после кончины моей матери, и я уверен, что никому не доставлю горькой минуты, потому что до меня нет никому дела.
— Словно сердце мое чуяло! — сказала тетушка Анна, тоскливо качая головою (это были почти первые слова ее после смерти мужа). — Тому ли
учил его старик-ат… Давно ли, касатка… о-ох!.. Я и тогда говорила: на погибель на свою связался он с этим Захаром!.. Добре вот кого жаль, — заключила она, устремляя тусклые, распухшие глаза свои на
ребенка, который лежал на руках Дуни.
Но горе в том, что он постоянно отказывался
учить грамоте
детей своих: «Не на что, — говорил он, — нанять учителя!»
Детей своих он любил, однако ж: ласкал их и нянчил с утра до вечера.
— Да, хлопотно с
детьми, я вам скажу! — вздохнул Мойсей Мойсеич. — У меня у самого шесть человек. Одного
учи, другого лечи, третьего на руках носи, а когда вырастут, так еще больше хлопот. Не только таперичка, даже в Священном писании так было. Когда у Иакова были маленькие
дети, он плакал, а когда они выросли, еще хуже стал плакать!
— Там была маленькая речушка, — тихая такая! И весёлая компания… один телеграфист превосходно играл на скрипке… Я выучилась грести… Но — мужицкие
дети! Это наказание! Вроде комаров — ноют, клянчат… Дай, дай! Это их отцы
учат и матери…
— Никто не
учит, — сухо заговорил Илья. — Отцы и матери работают. А
дети — без призора живут… Неправду вы говорите…
Жадов. Какой я человек! Я
ребенок, я об жизни не имею никакого понятия. Все это ново для меня, что я от вас слышу. Мне тяжело! Не знаю, вынесу ли я! Кругом разврат, сил мало! Зачем же нас
учили!
— Это и неудивительно; но удивительно, как они Других
учат, а сами как
дети лепечут! Я по крайней мере нигде не видная и ничего не знающая человечица, а ведь это… видите… рассуждают совсем будто как большие!
— А у меня будет солонина, окрошка, пироги, квас, полотки; не бойся, пожалуйста, я верно рассчитала. Ты не бойся, я на твоей шее жить не стану. — Я бы очень хотела…
детей учить, девочек; да, ведь, не дадут. Скажут, сама безнравственная. А трактирщицей, ничего себе, могу быть — даже прилично.