Неточные совпадения
Хоры были полны нарядных дам, перегибавшихся через перила и старавшихся не проронить ни одного слова из того, что говорилось внизу. Около дам сидели и
стояли элегантные адвокаты,
учителя гимназии в очках и офицеры. Везде говорилось о выборах и о том, как измучался предводитель и как хороши были прения; в одной группе Левин слышал похвалу своему брату. Одна дама говорила адвокату...
В столовой уже
стояли два мальчика, сыновья Манилова, которые были в тех летах, когда сажают уже детей за стол, но еще на высоких стульях. При них
стоял учитель, поклонившийся вежливо и с улыбкою. Хозяйка села за свою суповую чашку; гость был посажен между хозяином и хозяйкою, слуга завязал детям на шею салфетки.
Почти месяц после того, как мы переехали в Москву, я сидел на верху бабушкиного дома, за большим столом и писал; напротив меня сидел рисовальный
учитель и окончательно поправлял нарисованную черным карандашом головку какого-то турка в чалме. Володя, вытянув шею,
стоял сзади
учителя и смотрел ему через плечо. Головка эта была первое произведение Володи черным карандашом и нынче же, в день ангела бабушки, должна была быть поднесена ей.
—
Постойте,
учитель,
постойте! — останавливал Райский.
Смотрите вы на все эти чудеса, миры и огни, и, ослепленные, уничтоженные величием, но богатые и счастливые небывалыми грезами,
стоите, как статуя, и шепчете задумчиво: «Нет, этого не сказали мне ни карты, ни англичане, ни американцы, ни мои
учители; говорило, но бледно и смутно, только одно чуткое поэтическое чувство; оно таинственно манило меня еще ребенком сюда и шептало...
Постели их
стояли одна против другой, оба легли, и
учитель потушил свечу.
В то самое время, как Гарибальди называл Маццини своим «другом и
учителем», называл его тем ранним, бдящим сеятелем, который одиноко
стоял на поле, когда все спало около него, и, указывая просыпавшимся путь, указал его тому рвавшемуся на бой за родину молодому воину, из которого вышел вождь народа итальянского; в то время, как, окруженный друзьями, он смотрел на плакавшего бедняка-изгнанника, повторявшего свое «ныне отпущаеши», и сам чуть не плакал — в то время, когда он поверял нам свой тайный ужас перед будущим, какие-то заговорщики решили отделаться, во что б ни стало, от неловкого гостя и, несмотря на то, что в заговоре участвовали люди, состарившиеся в дипломациях и интригах, поседевшие и падшие на ноги в каверзах и лицемерии, они сыграли свою игру вовсе не хуже честного лавочника, продающего на свое честное слово смородинную ваксу за Old Port.
Этот страшный
учитель, у которого на кафедре всегда лежало два пучка розг и половина слушателей
стояла на коленях, сделал Ивана Федоровича аудитором, [Аудитор — старший ученик, помогающий
учителю.] несмотря на то что в классе было много с гораздо лучшими способностями.
Более верно, когда меня называли
учителем представители новых течений французской молодежи «Esprit» и «Ordre Nouveau» [«Esprit» — «Дух» (фр.); «Ordre Nouveau» — «Новый порядок» (фр.).], так как они
стояли на почве персонализма.
Я охотно зашел в холостую квартиру
учителя. На столе
стоял самовар. Андрусский заварил чай, покрыл чайник чистой салфеткой и протянул мне номер «Голоса».
Доманевич проводил
учителя на его квартиру над прудом, причем всю дорогу дружески поддерживал его под руку. Дома у себя Авдиев был очень мил, предложил папиросу и маленький стаканчик красного вина, но при этом, однако, уговаривал его никогда не напиваться и не влюбляться в женщин. Первое — вредно, второе… не
стоит…
Слово, кинутое так звонко, прямо в лицо грозному
учителю, сразу поглощает все остальные звуки. Секунда молчания, потом неистовый визг, хохот, толкотня. Исступление охватывает весь коридор. К Самаревичу проталкиваются малыши, опережают его, становятся впереди, кричат: «бирка, бирка!» — и опять ныряют в толпу. Изумленный, испуганный бедный маниак
стоит среди этого живого водоворота, поворачивая голову и сверкая сухими, воспаленными глазами.
Вскоре Игнатович уехал в отпуск, из которого через две недели вернулся с молоденькой женой. Во втором дворе гимназии было одноэтажное здание, одну половину которого занимала химическая лаборатория. Другая половина
стояла пустая; в ней жил только сторож, который называл себя «лабаторщиком» (от слова «лабатория»). Теперь эту половину отделали и отвели под квартиру
учителя химии. Тут и водворилась молодая чета.
Раньше доктор изредка завертывал в клуб, а теперь бросил и это из страха скандала. Что
стоило какому-нибудь пьяному купчине избить его, — личная неприкосновенность в Заполье ценилась еще слишком низко. Впрочем, доктор приобрел благодаря этим злоключениям нового друга в лице
учителя греческого языка только что открытой в Заполье классической прогимназии, по фамилии Харченко. Кстати, этот новый человек сейчас же по приезде на место служения женился на Агнии Малыгиной, дополнив коллекцию малыгинских зятьев.
Сейчас кобыла
стояла у кабака, понурив голову и сонно моргая глазами, а Морок сидел у стойки с
учителем Агапом и Рачителем.
— Ты ведь не знаешь, какая у нас тревога! — продолжала Гловацкая,
стоя по-прежнему в отцовском мундире и снова принявшись за утюг и шляпу, положенные на время при встрече с Лизой. — Сегодня, всего с час назад, приехал чиновник из округа от попечителя, — ревизовать будет. И папа, и
учители все в такой суматохе, а Яковлевича взяли на парадном подъезде
стоять. Говорят, скоро будет в училище. Папа там все хлопочет и болен еще… так неприятно, право!
На колени!» — и мальчик, стоявший у доски, очень спокойно положил на стол мел и грязную тряпицу и стал на колени позади доски, где уже
стояло трое мальчиков, которых я сначала не заметил и которые были очень веселы; когда
учитель оборачивался к ним спиной, они начинали возиться и драться.
Известно, остервенился зверь, жену избил на чем свет
стоит,
учителя в палки поставил, а к Порфирию Петровичу с тех пор доверие неограниченное питать стал.
Туберозов только покачал головой и, повернувшись лицом к дверям, вошел в притвор, где
стояла на коленях и молилась Серболова, а в углу, на погребальных носилках, сидел, сбивая щелчками пыль с своих панталон,
учитель Препотенский, лицо которого сияло на этот раз радостным восторгом: он глядел в глаза протопопу и дьякону и улыбался.
Он даже благоразумно не понимал, как можно «новой женщине», не сойдя окончательно с ума, обличить такую наглость пред петербургскими предпринимателями, и потому Препотенский
стоял и глядел на всю эту роскошь с язвительной улыбкой, но когда не обращавшая на него никакого внимания Дарья Николаевна дерзко велела прислуге, в присутствии
учителя, снимать чехлы с мебели, то Препотенский уже не выдержал и спросил...
—
Учителя… — Дьякон развел широко руки, вытянул к носу хоботком обе свои губы и,
постояв так секунду пред мещанами, прошептал: — Закон!.. Закон-то это, я знаю, велит… да вот отец Савелий не велит… и невозможно!
Прежде чем кто-нибудь мог решить, что может значить появление Препотенского с такою ношей,
учитель прошел с нею величественным шагом мимо крыльца, на котором
стоял Туберозов, показал ему язык и вышел через кладбище на улицу.
Чуть только бедный
учитель завидел Ахиллу, ноги его подкосились и стали; но через мгновение отдрогнули, как сильно нагнетенные пружины, и в три сильных прыжка перенесли Варнаву через такое расстояние, которого человеку в спокойном состоянии не перескочить бы и в десять прыжков. Этим Варнава был почти спасен: он теперь находился как раз под окном акцизничихи Бизюкиной, и, на его великое счастье, сама ученая дама
стояла у открытого окна.
Изворот этот очень искусен, и многие люди, желающие быть обманутыми, легко обманываются им. Изворот состоит в том, чтобы прямое сознательное отрицание заповеди свести к случайному нарушению ее. Но
стоит только сравнить отношение церковных
учителей к этой и к другим действительно признаваемым ими заповедям, чтобы убедиться в том, что отношение церковных
учителей к заповедям, которые они признают, и к этой — совершенно различно.
Ведь
стоит только человеку нашего времени купить за 3 копейки Евангелие и прочесть ясные, не подлежащие перетолкованию слова Христа к самарянке о том, что отцу нужны поклонники не в Иерусалиме, не на той горе и не на этой, а поклонники в духе и истине, или слова о том, что молиться христианин должен не как язычник в храмах и на виду, а тайно, т. e. в своей клети, или что ученик Христа никого не должен называть отцом или
учителем,
стоит только прочесть эти слова, чтобы убедиться, что никакие духовные пастыри, называющиеся
учителями в противоположность учению Христа и спорящие между собою, не составляют никакого авторитета и что то, чему нас учат церковники, не есть христианство.
Гимназический
учитель Передонов,
стоя в кругу своих приятелей, угрюмо посматривая на них маленькими, заплывшими глазами из-за очков в золотой оправе, говорил им...
— Там
учителя — нигилисты, — говорил Передонов, — а учительницы в бога не верят. Они в церкви
стоят и сморкаются.
Впрочем, она опасна до восемнадцати лет; а вот у нашего французского
учителя жена тридцати лет, а в чахотке умерла, да, умерла; ну, если…» И ему так живо представился гроб в гостиной, покрыт покровом, грустное чтение раздается, Семен Иванович
стоит печальный возле, Яшу держит нянька, повязанная белым платком.
Против нее — для того ли, чтоб пользоваться милым vis-а-vis [Здесь: в смысле — сидящим напротив (фр.).], или для того, чтоб не видать его за самоваром, — вдавливал в пол какие-то дедовские кресла Алексей Абрамович; за креслами
стояла девочка лет десяти с чрезвычайно глупым видом; она выглядывала из-за отца на
учителя: ее-то трепетал храбрый кандидат!
Спиною к нему
стоял неутешный вдовец и
учитель французского языка с Густавом Ивановичем,
учителем немецкого языка, который в сию минуту был налит пивом до конца ногтей и курил трубку с перышком.
— Да-с; я очень просто это делал: жалуется общество на помещика или соседей. «Хорошо, говорю, прежде школу постройте!» В ногах валяются, плачут… Ничего: сказал: «школу постройте и тогда приходите!» Так на своем
стою. Повертятся, повертятся мужичонки и выстроят, и вот вам лучшее доказательство: у меня уже весь, буквально весь участок обстроен школами. Конечно, в этих школах нет почти еще книг и
учителей, но я уж начинаю второй круг, и уж дело пошло и на
учителей. Это, спросите, как?
Леонид. Нет,
постойте, а что
учитель с тобой делал?
В одном углу с полдюжины студентов Педагогического института толковали о последней лекции профессора словесных наук; в другом — учитель-француз рассуждал с дядькою немцем о трудностях их звания; у окна
стоял, оборотясь ко всем спиною, офицер в мундирном сюртуке с черным воротником.
Видали мы всяких мусьёв и
учителей: всё народ плюгавый, гроша не
стоит; а этот пострел, кажется, француз, а какой бравый детина!.. что грех таить, батюшка,
стоит русского молодца.
После я узнал, что главный надзиратель хотел перевесть меня из благонравной комнаты; он потребовал аттестаты всех
учителей и надзирателей; но везде
стояло: примерного поведения и прилежания, отличный в успехах, и Камашев оставил меня на прежнем месте.
Я думал, что эта подавляющая тишина, это холодное безучастие так на них подействуют, что пиеса будет играться вяло, безжизненно и роли будут сказываться наизусть, как уроки, которые сказывают мальчики, не принимающие в них никакого участия,
стоя перед своим строгим
учителем; но комедия шла живо и весело, как будто сопровождаемая теплым сочувствием зрителей.
или наконец: «Если ты хочешь узнать мою фамилию, см. стр. 45». На 45 странице
стоит: «См. стр. 118», а 118-я страница своим чередом отсылает любопытного на дальнейшие поиски, пока он не приходит к той же самой странице, откуда начал искать незнакомца. Попадались также нередко обидные и насмешливые выражения по адресу
учителя того предмета, который трактовался учебником.
Чего, например,
стоил один Фиников,
учитель арифметики в младших классах.
Да и на кулачных боях, куда мы ходили под предводительством некоторых
учителей, под простою одеждою скрывавших свою знаменитость, и там Петруся был законодателем; в какой стене
стоял он, там была и победа.
Но Кувалда молчал. Он
стоял между двух полицейских, страшный и прямой, и смотрел, как
учителя взваливали на телегу. Человек, державший труп под мышки, был низенького роста и не мог положить головы
учителя в тот момент, когда ноги его уже были брошены в телегу. С минуту
учитель был в такой позе, точно он хотел кинуться с телеги вниз головой и спрятаться в земле от всех этих злых и глупых людей, не дававших ему покоя.
Весь ученый комитет поднялся на ноги. Директор и инспектор несколько времени
стояли друг против друга и ни слова не могли выговорить, до того их сердца преисполнились гнева и удивления.
Учителя, которые были поумней, незаметно усмехались. Прошло по крайней мере четверть часа тяжелого и мрачного ожидания. Наконец, двое запыхавшихся сторожей возвратились и донесли, что Ферапонтов сначала перескочил через один забор, потом через другой, через третий и скрылся в переулке.
Учитель подошёл к полке и стал рассматривать книги на ней, точно желая убедиться, — те ли это книги, которые
стояли тут до приезда гостя? Обоим им было неловко, и оба они это чувствовали, отчего молчание становилось всё тяжелее…
И должен ты,
учитель, всегда на такой точке
стоять, чтобы человеку до тебя взобраться можно было.
— Я не хочу… —
Учитель топнул ногой и, весь дрожа, задохнулся от волнения и приступа кашля. И, пока он кашлял, со стоном корчась от боли и недостатка воздуха в поражённых лёгких, Тихон Павлович,
стоя перед ним в позе победителя, громко и отчётливо, с красным возбуждённым лицом и сознанием своей правоты, отчеканивал ему...
Оттого в этот период моей жизни я постоянно
стоял за
учителей, начальников и т. д. и был очень любим начальством и старшими классами.
Все пришло в движение:
учитель стремглав бросился из дверей, чтоб встретить его внизу, у крыльца; гости встали с мест своих, и даже Алеша на минуту забыл о своей курочке и подошел к окну, чтоб посмотреть, как рыцарь будет слезать с ретивого коня. Но ему не удалось увидеть его, ибо он успел уже войти в дом. У крыльца же вместо ретивого коня
стояли обыкновенные извозчичьи сани. Алеша очень этому удивился! «Если бы я был рыцарь, — подумал он, — то никогда бы не ездил на извозчике, а всегда верхом!»
Матушка и дядя оба разом вздохнули и пошли дальше, а я отстал от них и побежал искать
учителя, чтобы поделиться с ним своими впечатлениями. Победимский
стоял посреди двора и величественно глядел на небо.
— Это ничего, — говорил он, — лишь бы только духовенство
стояло на высоте своего призвания и ясно сознавало свои задачи. К моему несчастью, я знаю священников, которые, по своему развитию и нравственным качествам, не годятся в военные писаря, а не то что в священники. А вы согласитесь, плохой
учитель принесет школе гораздо меньше вреда, чем плохой священник.
Верно ты не знаешь, чего нам
стоит ученье, сколько побоев перенес я прежде, чем стать скрибой.
Учитель каждый день говорил мне: «Вот тебе сто ударов. Ты для меня осел, которого бьют. Ты — неразумный негр, который попался в плен. Как орла заставляют садиться на гнездо, как кобчика приучают летать, так я делаю из тебя человека, а ты меня благодари!» При каждом слове он ударял меня палкой; а бывали дни, когда меня клали на пол и колотили камышевыми прутьями без счета, точно хотели превратить в телятину.
Хвалынцев с Устиновым
стояли, прислонясь к стене, а рядом с ними стала старушка и молоденькая девушка, при появлении которых
учитель молча отвесил почтительный поклон.