Неточные совпадения
То же я должен вам
заметить и об
учителе по исторической части.
Левин вызвался заменить ее; но мать, услыхав раз урок Левина и
заметив, что это делается не так, как в Москве репетировал
учитель, конфузясь и стараясь не оскорбить Левина, решительно высказала ему, что надо проходить по книге так, как
учитель, и что она лучше будет опять сама это делать.
Учитель очень внимательно глядел на разговаривающих и, как только
замечал, что они были готовы усмехнуться, в ту же минуту открывал рот и смеялся с усердием.
Надобно
заметить, что
учитель был большой любитель тишины и хорошего поведения и терпеть не мог умных и острых мальчиков; ему казалось, что они непременно должны над ним смеяться.
— И всего лучше. Ну, а там — студенты,
учитель, чиновник один, музыкант один, офицер,
Заметов…
Но уже весною Клим
заметил, что Ксаверий Ржига, инспектор и преподаватель древних языков, а за ним и некоторые
учителя стали смотреть на него более мягко. Это случилось после того, как во время большой перемены кто-то бросил дважды камнями в окно кабинета инспектора, разбил стекла и сломал некий редкий цветок на подоконнике. Виновного усердно искали и не могли найти.
Мать нежно гладила горячей рукой его лицо. Он не стал больше говорить об
учителе, он только
заметил: Варавка тоже не любит
учителя. И почувствовал, что рука матери вздрогнула, тяжело втиснув голову его в подушку. А когда она ушла, он, засыпая, подумал: как это странно! Взрослые находят, что он выдумывает именно тогда, когда он говорит правду.
«Жестоко вышколили ее», — думал Самгин, слушая анекдоты и понимая пристрастие к ним как выражение революционной вражды к старому миру. Вражду эту он считал наивной, но не оспаривал ее, чувствуя, что она довольно согласно отвечает его отношению к людям, особенно к тем, которые
метят на роли вождей, «
учителей жизни», «объясняющих господ».
«Как это он? и отчего так у него вышло живо,
смело, прочно?» — думал Райский, зорко вглядываясь и в штрихи и в точки, особенно в две точки, от которых глаза вдруг ожили. И много ставил он потом штрихов и точек, все хотел схватить эту жизнь, огонь и силу, какая была в штрихах и полосах, так крепко и уверенно начерченных
учителем. Иногда он будто и ловил эту тайну, и опять ускользала она у него.
— О чем я говорил сейчас? — вдруг спросил его
учитель,
заметив, что он рассеянно бродит глазами по всей комнате.
А он прежде всего воззрился в
учителя: какой он, как говорит, как нюхает табак, какие у него брови, бакенбарды; потом стал изучать болтающуюся на животе его сердоликовую печатку, потом
заметил, что у него большой палец правой руки раздвоен посередине и представляет подобие двойного ореха.
— Что вы говорите? — вскрикнул Нехлюдов, на этот раз не
замечая вовсе неприятной фамильярности
учителя.
Решив, что всё существующее зло происходит от необразованности народа, он, выйдя из университета, сошелся с народниками, поступил в село
учителем и
смело проповедывал и ученикам и крестьянам всё то, что считал справедливым, и отрицал то, что считал ложным.
Но тут маменька Коли бросилась
молить начальство за своего мальчика и кончила тем, что его отстоял и упросил за него уважаемый и влиятельный
учитель Дарданелов, и дело оставили втуне, как не бывшее вовсе.
Другим результатом-то, что от удешевления
учителя (то есть, уже не
учителя, а Дмитрия Сергеича) Марья Алексевна еще больше утвердилась в хорошем мнении о нем, как о человеке основательном, дошла даже до убеждения, что разговоры с ним будут полезны для Верочки, склонят Верочку на венчанье с Михаилом Иванычем — этот вывод был уже очень блистателен, и Марья Алексевна своим умом не дошла бы до него, но встретилось ей такое ясное доказательство, что нельзя было не
заметить этой пользы для Верочки от влияния Дмитрия Сергеича.
Маша не обратила никакого внимания на молодого француза, воспитанная в аристократических предрассудках,
учитель был для нее род слуги или мастерового, а слуга иль мастеровой не казался ей мужчиною. Она не
заметила и впечатления, ею произведенного на m-r Дефоржа, ни его смущения, ни его трепета, ни изменившегося голоса. Несколько дней сряду потом она встречала его довольно часто, не удостоивая большей внимательности. Неожиданным образом получила она о нем совершенно новое понятие.
Однажды, пришед в залу, где ожидал ее
учитель, Марья Кириловна с изумлением
заметила смущение на бледном его лице. Она открыла фортепьяно, пропела несколько нот, но Дубровский под предлогом головной боли извинился, прервал урок и, закрывая ноты, подал ей украдкою записку. Марья Кириловна, не успев одуматься, приняла ее и раскаялась в ту же минуту, но Дубровского не было уже в зале. Марья Кириловна пошла в свою комнату, развернула записку и прочла следующее...
— Я так и думал, —
заметил ему мой отец, поднося ему свою открытую табакерку, чего с русским или немецким
учителем он никогда бы не сделал. — Я очень хотел бы, если б вы могли le dégourdir un peu, [сделать его немного развязнее (фр.).] после декламации, немного бы потанцевать.
Но и русский язык был доведен до того же; для него и для всего прочего был приглашен сын какой-то вдовы-попадьи, облагодетельствованной княгиней, разумеется, без особых трат: через ее ходатайство у митрополита двое сыновей попадьи были сделаны соборными священниками.
Учитель был их старший брат, диакон бедного прихода, обремененный большой семьей; он гибнул от нищеты, был доволен всякой платой и не
смел делать условий с благодетельницей братьев.
Все это мы успели
заметить и оценить до последней пуговицы и до слишком широких лацканов синего фрака, пока новый
учитель ходил по классу. Нам казалось странным и немного дерзким то обстоятельство, что он ведет себя так бесцеремонно, точно нас, целого класса, здесь вовсе не существует.
Все это было так завлекательно, так ясно и просто, как только и бывает в мечтах или во сне. И видел я это все так живо, что… совершенно не
заметил, как в классе стало необычайно тихо, как ученики с удивлением оборачиваются на меня; как на меня же смотрит с кафедры старый
учитель русского языка, лысый, как колено, Белоконский, уже третий раз окликающий меня по фамилии… Он заставил повторить что-то им сказанное, рассердился и выгнал меня из класса, приказав стать у классной двери снаружи.
Что же касается мужчин, то Птицын, например, был приятель с Рогожиным, Фердыщенко был как рыба в воде; Ганечка всё еще в себя прийти не мог, но хоть смутно, а неудержимо сам ощущал горячечную потребность достоять до конца у своего позорного столба; старичок
учитель, мало понимавший в чем дело, чуть не плакал и буквально дрожал от страха,
заметив какую-то необыкновенную тревогу кругом и в Настасье Филипповне, которую обожал, как свою внучку; но он скорее бы умер, чем ее в такую минуту покинул.
На колени!» — и мальчик, стоявший у доски, очень спокойно положил на стол
мел и грязную тряпицу и стал на колени позади доски, где уже стояло трое мальчиков, которых я сначала не
заметил и которые были очень веселы; когда
учитель оборачивался к ним спиной, они начинали возиться и драться.
Заметив это, я стал рассуждать: отчего так поступает наш добрый
учитель?
Бережно сложив тетрадь баллов,
учитель встал и подошел к двери, как будто не
замечая моего взгляда, в котором выражались отчаяние, мольба и упрек.
Володя на днях поступает в университет,
учители уже ходят к нему отдельно, и я с завистью и невольным уважением слушаю, как он, бойко постукивая
мелом о черную доску, толкует о функциях, синусах, координатах и т. п., которые кажутся мне выражениями недосягаемой премудрости.
Мне нечего было терять, я прокашлялся и начал врать все, что только мне приходило в голову.
Учитель молчал,
сметая со стола пыль перышком, которое он у меня отнял, пристально смотрел мимо моего уха и приговаривал: «Хорошо-с, очень хорошо-с». Я чувствовал, что ничего не знаю, выражаюсь совсем не так, как следует, и мне страшно больно было видеть, что
учитель не останавливает и не поправляет меня.
Было уже без пяти минут три, когда я вернулся в класс.
Учитель, как будто не
замечая ни моего отсутствия, ни моего присутствия, объяснял Володе следующий урок. Когда он, окончив свои толкования, начал складывать тетради и Володя вышел в другую комнату, чтобы принести билетик, мне пришла отрадная мысль, что все кончено и про меня забудут.
— Это хорошо, что
учителям потрафляешь. В науку пошел — надо потрафлять. Иной раз и занапрасно
учитель побьет, а ты ему:"Покорно,
мол, благодарю, Август Карлыч!"Ведь немцы поди у вас?
— Господин Лямшин, сделайте одолжение, вы так стучите, никто не может расслышать, —
заметил хромой
учитель.
— Господин Кармазинов, — раздался вдруг один свежий юный голос из глубины залы. Это был голос очень молоденького
учителя уездного училища, прекрасного молодого человека, тихого и благородного, у нас недавнего еще гостя. Он даже привстал с места. — Господин Кармазинов, если б я имел счастие так полюбить, как вы нам описали, то, право, я не
поместил бы про мою любовь в статью, назначенную для публичного чтения…
— Да так!.. Что это?.. Во всем сомнение! — воскликнул с досадой Сверстов. — Егор же Егорыч — не теряй, пожалуйста, нити моих мыслей! — едет на баллотировку… Я тоже навяжусь с ним ехать, да там и явлюсь к Артасьеву… Так,
мол, и так, покажите мне дело об
учителе Тулузове!..
Впрочем, к концу представления у него весь этот пар нравственный и физический поиспарился несколько, и Сверстов побежал в свою гостиницу к Егору Егорычу, но того еще не было дома, чему доктор был отчасти рад, так как высокочтимый
учитель его, пожалуй, мог бы
заметить, что ученик был немножко, как говорится, на третьем взводе.
Прежде всех это
заметил близко за ним наблюдавший Ахилла. Видя острое сверкание глаз
учителя, он кивал исправнику отойти подальше, а Захарию просто взял за рукав и, оттянув назад, сказал...
— Не
смеешь, хоть и за безбожие, а все-таки драться не
смеешь, потому что Варнава был просвирнин сын, а теперь он чиновник, он
учитель.
Дьякон и
учитель похожи были на двух друзей, которые только что пробежались в горелки и отдыхают. В лице дьякона не было ни малейшей злобы: ему скорей было весело. Тяжко дыша и поводя вокруг глазами, он
заметил посреди дороги два торчащие из пыли человеческие ребра и обратясь к Препотенскому, сказал ему...
— Да и я сама как-то спросила свою Василиску — ведь она такая бойкая у меня… так, от безделья молвила, куда,
мол, ездит вот этот барин мимо нас; а она на другой же день мне и докладывает: «Изволили мне вчера молвить, куда бельтовский барин ездит: он все с дохтуром, с стариком, к
учителю негровскому ездит».
Они учредились просто, скромно, не знали, как другие живут, и жили по крайнему разумению; они не тянулись за другими, не бросали последние тощие средства свои, чтоб оставить себя в подозрении богатства, они не натягивали двадцать, тридцать ненужных знакомств; словом: часть искусственных вериг, взаимных ланкастерских гонений, называемых общежитием, над которым все смеются и выше которого никто не
смеет стать, миновала домик скромного
учителя гимназии; зато сам Семен Иванович Крупов мирился с семейной жизнию, глядя на «милых детей» своих.
Вот-с я и прошу его, не может ли он мне указать хорошего
учителя в отъезд-де, в нашу губернию, кондиции,
мол, такие и такие, и вот,
мол, требуют то и то.
А он назвал всех школьных
учителей; долго думал он, как быть, и наконец позвал кухарку свою Пелагею (
заметьте, что он ее никогда не называл Палагеей, а, как следует, Пелагеей; равно слова «четверток» и «пяток» он не заменял изнеженными «четверг» и «пятница»).
— Это как вы хотите, — отвечал спокойно Калатузов, но,
заметив, что непривычный к нашим порядкам
учитель и в самом деле намеревается бестрепетною рукой поставить ему «котелку», и сообразив, что в силу этой отметки, он, несмотря на свое крупное значение в классе, останется с ленивыми без обеда, Калатузов немножко привалился на стол и закончил: — Вы запишете мне нуль, а я на следующий класс буду все знать.
Учителю стало необыкновенно весело, а мы с удовольствием и не без зависти
заметили, что Калатузов овладевал и этим новым человеком и, конечно, и от него будет пользоваться всякими вольностями и льготами.
Недаром Кабанова
замечает о Кулигине: «Вот времена-то пришли, какие
учители появились!
Илья и раньше
замечал, что с некоторого времени Яков изменился. Он почти не выходил гулять на двор, а всё сидел дома и даже как бы нарочно избегал встречи с Ильёй. Сначала Илья подумал, что Яков, завидуя его успехам в школе, учит уроки. Но и учиться он стал хуже;
учитель постоянно ругал его за рассеянность и непонимание самых простых вещей. Отношение Якова к Перфишке не удивило Илью: Яков почти не обращал внимания на жизнь в доме, но Илье захотелось узнать, что творится с товарищем, и он спросил его...
Когда
учитель, человек с лысой головой и отвислой нижней губой, позвал: «Смолин, Африкан!» — рыжий мальчик, не торопясь, поднялся на ноги, подошел к
учителю, спокойно уставился в лицо ему и, выслушав задачу, стал тщательно выписывать
мелом на доске большие круглые цифры.
Краснея, признаюсь, что мне тогда и в голову не приходило «лететь с
мечом на поле брани», но старшие казенные студенты, все через год назначаемые в
учители, рвались стать в ряды наших войск, и поприще ученой деятельности, на которое они охотно себя обрекали, вдруг им опротивело: обязанность прослужить шесть лет по ученой части вдруг показалась им несносным бременем.
Но вдруг я невольно оборачиваюсь назад и
замечаю, что Христо Амбарзаки подзывает меня к себе глазами. Он не один, с ним сидит мой атаман и
учитель Яни.
Поэтому
смею думать и надеяться, что на вас со стороны
учителей или, как бы сказать… преподавателей — да, вот именно: преподавателей… не будет… э… не будет поступать неудовольствий и… как бы сказать… жалоб…
Нас, синтаксистов, было большое число, и все однолетки. До прихода
учителя я подружился со всеми до того, что некоторых приколотил и от других был взаимно поколочен. Для первого знакомства дела шли хорошо. Звон колокольчика возвестил приход
учителя, и мы поспешили кое-как усесться. Имея от природы характер меланхоличный, то есть комплекцию кроткую, застенчивую, я не любил выставляться, а потому и сел далее всех, правда, и с намерением, что авось либо меня не
заметят, а потому и не спросят.
Речь кончилась, и
учитель каждому из нас
заметил, что мы должны были назавтра выучить. С тем нас и распустили.