Неточные совпадения
Кутейкин. Нет, милостивый
господин, мой счетец зело не мал. За полгода за
ученье, за обувь, что истаскал в три года, за простой, что сюда прибредешь, бывало, по-пустому, за…
«Скажи
барину: гости-де ждут, щи простынут; слава богу,
ученье не уйдет; успеет накричаться».
— Не беспокойся, — промолвил он. — Я не позабудусь именно вследствие того чувства достоинства, над которым так жестоко трунит
господин…
господин доктор. Позвольте, — продолжал он, обращаясь снова к Базарову, — вы, может быть, думаете, что ваше
учение новость? Напрасно вы это воображаете. Материализм, который вы проповедуете, был уже не раз в ходу и всегда оказывался несостоятельным…
Не только сознание утонченно развитое, но и сознание более элементарное и мало развитое, должно быть обеспокоено таинственным
учением о Промысле, пониманием Бога, как
Господина и Управителя этого мира.
Он представил его человеком слабоумным, с зачатком некоторого смутного образования, сбитого с толку философскими идеями не под силу его уму и испугавшегося иных современных
учений о долге и обязанности, широко преподанных ему практически — бесшабашною жизнию покойного его
барина, а может быть и отца, Федора Павловича, а теоретически — разными странными философскими разговорами с старшим сыном
барина, Иваном Федоровичем, охотно позволявшим себе это развлечение — вероятно, от скуки или от потребности насмешки, не нашедшей лучшего приложения.
— Ездил и с собаками, да убился: с лошадью упал и лошадь зашиб. Старый-то
барин у нас был престрогий; велел меня выпороть да в
ученье отдать в Москву, к сапожнику.
Одних
господа взяли в «мальчишки» или роздали в Москве в
ученье, других, самых маленьких, Аксинья услала в лес по грибы.
Улита домовничала в Щучьей-Заводи и имела на
барина огромное влияние. Носились слухи, что и стариковы деньги, в виде ломбардных билетов, на имя неизвестного, переходят к ней. Тем не менее вольной он ей не давал — боялся, что она бросит его, — а выпустил на волю двоих ее сыновей-подростков и поместил их в
ученье в Москву.
В наши же времена, посещая знатных
господ,
учения целию своею никто не имеет, но снискание их благоприятства.
—
Господин субалтерн-офицер! — сказал он мне, возвысив голос как на
ученье, — вы вели себя как ямщицки!
— Могу свидетельствовать, и не токмо сам, но и других достоверных свидетелей представить могу. Хоша бы из тех же совращенных
господином Парначевым крестьян. Потому, мужик хотя и охотно склоняет свой слух к зловредным
учениям и превратным толкованиям, однако он и не без раскаяния. Особливо ежели видит, что начальство требует от него чистосердечного сознания.
— То американцы… Эк вы приравняли… Это дело десятое. А по-моему, если так думать, то уж лучше не служить. Да и вообще в нашем деле думать не полагается. Только вопрос: куда же мы с вами денемся, если не будем служить? Куда мы годимся, когда мы только и знаем — левой, правой, — а больше ни бе, ни ме, ни кукуреку. Умирать мы умеем, это верно. И умрем, дьявол нас задави, когда потребуют. По крайности не даром хлеб ели. Так-то,
господин филозуф. Пойдем после
ученья со мной в собрание?
Они пошли рядышком, по привычке в ногу, держась подтянуто, как на
ученье, и с механичной красивой точностью отдавая честь
господам офицерам.
—
Господа, здесь не строй и не
ученье, а бал. Пойдемте, не станем дожидаться очереди. Айда!
Это неправда: рабочие и бедные были бы неправы, если бы они этого хотели в том мире, в котором признаются от бога установленные рабы и
господа, богатые и бедные; но они хотят этого в том мире, в котором исповедуется
учение евангельское, первое положение которого есть сыновность людей богу и потому братство и равенство всех людей.
И поэтому, как для того, чтобы вернее обеспечить жизнь, собственность, свободу, общественное спокойствие и частное благо людей, так и для того, чтобы исполнить волю того, кто есть царь царствующих и
господь господствующих, мы от всей души принимаем основное
учение непротивления злу злом, твердо веруя, что это
учение, отвечая всем возможным случайностям и выражая волю бога, в конце концов должно восторжествовать над всеми злыми силами.
— Максим Николаич,
барин из-под Славяносербска, в прошлом годе тоже повез своего парнишку в
учение. Не знаю, как он там в рассуждении наук, а парнишка ничего, хороший… Дай бог здоровья, славные
господа. Да, тоже вот повез в
ученье… В Славяносербском нету такого заведения, чтоб, стало быть, до науки доводить. Нету… А город ничего, хороший… Школа обыкновенная, для простого звания есть, а чтоб насчет большого
ученья, таких нету…. Нету, это верно. Тебя как звать?
Но для человеческой совести нет писаных законов, нет
учения о невменяемости, и я несу за свое преступление казнь. Мне недолго уже нести ее. Скоро
Господь простит меня, и мы встретимся все трое там, где наши страсти и страдания покажутся нам ничтожными и потонут в свете вечной любви.
Лишь скажет кто из
бар:
учение есть вредно,
Невежество одно полезно и безбедно.
Тут все поклонятся: и умный, и дурак,
И скажут, не стыдясь: «Конечно, сударь, так».
Хотя сильные и утеснят нас, как меня
господин полковник, определят в службу, заставят испытывать вся тягости ее, замучат
ученьем, изнурят походами, как меня каждые два месяца в поход из роты в штаб и обратно, а то ведь, как я сказал, пятнадцать верст в один конец; но все же найдутся сострадательные сердца, у кого маменька, у кого тетенька, а где и г. писарь, как мне помогут, да и вырвут из службы — гуляй себе на все четыре стороны!
— Repetitio est mater studiorum, [Повторение — мать
учения (лат.)] — сказал Соболь, торопясь выпить другую рюмку. — Верите ли, от радости, что хороших людей увидел, даже сон прошел. Я мужик, одичал в глуши, огрубел, но я всё-таки еще,
господа, интеллигентный человек и искренно говорю вам: тяжело без людей!
И отправляют парнишку с Веденеем Иванычем, и бегает он по Петербургу или по Москве, с ног до головы перепачканный: щелчками да тасканьем не обходят — нечего сказать — уму-разуму учат. Но вот прошло пять лет: парень из
ученья вышел, подрос совсем, получил от хозяина синий кафтан с обувкой и сто рублей денег и сходит в деревню. Матка первое время, как посмотрит на него, так и заревет от радости на всю избу, а потом идут к
барину.
— Не умудрил меня
Господь наукой, касатик ты мой… Куда мне, темному человеку! Говорил ведь я тебе, что и грамоте-то здесь, в лесу, научился. Кой-как бреду. Писание читать могу, а насчет грамматического да философского
учения тут уж, разлюбезный ты мой, я ни при чем… Да признаться, и не разумею, что такое за грамматическое
учение, что за философия такая. Читал про них и в книге «Вере» и в «Максиме Греке», а что такое оно обозначает, прости, Христа ради, не знаю.
Но Поток из их слов ничего не поймет,
И в другое он здание входит;
Там какой-то аптекарь, не то патриот,
Пред толпою
ученье проводит:
Что, мол, нету души, а одна только плоть
И что если и впрямь существует
Господь,
То он только есть вид кислорода,
Вся же суть в безначалье народа.
А между тем разве это могло быть иначе с
учением, которое среди людей, веровавших в то, что бог разделил людей на
господ и рабов, на верных и неверных, на богатых и бедных, учило истинному равенству людей, тому, что все люди сыны бога, что все — братья, что жизнь всех одинаково священна.
По
учению евангельскому, есть только две заповеди любви. Когда «законник, искушая его, спросил, говоря: Учитель! какая наибольшая заповедь в законе? Иисус сказал ему: возлюби
господа бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. XXII, 35—39).
Ветхозаветная религия учила о том, что существует единый, трансцендентный и ипостасный Бог, и требовала исключительного Ему служения («Аз есмь
Господь Бог твой, да не будут тебе боги иные, кроме Меня» [Исх. 20:2–3.]), но прямо она не говорила об Его триипостасности, хотя, разумеется, это
учение и было скрыто в ней, как в зерне растение.
Да и большая часть анархических
учений противопоставляет не свободу человеческой личности власти общества и государства, а свободу народной стихии власти государства, оставляя народный коллектив безраздельным
господином.
— Давно. Раньше всех. Меня привезли сюда совсем маленькой, я и не помню даже когда. Сюда ведь не только для
ученья возят, но и для исправления и воспитания сироток. Например, вот Гусыню сюда привезли от лени отучить. Ее из гимназии за лень исключили. Пансион
господин Орлика отчасти и исправительное заведение.
— Я насчет ваших слов-с… насчет учения-с… На то вы и
господа, чтоб всякие
учения постигать… Мы темень! Видим, что вывеска написана, а что она, какой смысл обозначает, нам и невдомек… Носом больше понимаем… Ежели водкой пахнет, то значит — кабак, ежели дегтем, то — лавка…
— У нас два сына,
господин хороший, и давно пора отдавать их в
ученье, а у нас никто не бывает и не с кем посоветоваться.
Все от
ученья, все моды проклятые, все оттого, что за
господами пошли тянуться, им захотели в вёрсту стать.
Отдан он был в Москву вскоре в
учение к парикмахеру. На побывку в деревню приезжал, а затем лет через пять и совсем из
ученья вышел, при молодом
барине Петре Александровиче в парикмахерах служил.
Раным-рано на рассвете
Господь солнышко послал,
Чтоб на ротное
ученьеСолдат жаворонком встал…
И день и ночь размышляет Гриша: «Где ж правая вера, где истинное
учение Христово?» И молится Гриша со многим воздыханьем и со многими словами, да пошлет к нему
господь человека, что указал бы ему правую веру.