Неточные совпадения
Не скажу, чтобы впечатление от этого эпизода было
в моей душе прочно и сильно; это была точно легкая тень от облака, быстро тающего
в ясный солнечный день. И если я все-таки отмечаю здесь это ощущение, то не потому, что оно было сильно. Но оно было
в известном
тоне, и этой душевной нотке суждено было впоследствии зазвучать гораздо глубже и сильнее. Вскоре другие лица и другие впечатления совершенно закрыли самое
воспоминание о маленькой еврейской принцессе.
Беседа текла, росла, охватывая черную жизнь со всех сторон, мать углублялась
в свои
воспоминания и, извлекая из сумрака прошлого каждодневные обиды, создавала тяжелую картину немого ужаса,
в котором
утонула ее молодость. Наконец она сказала...
Весь следующий день мать провела
в хлопотах, устраивая похороны, а вечером, когда она, Николай и Софья пили чай, явилась Сашенька, странно шумная и оживленная. На щеках у нее горел румянец, глаза весело блестели, и вся она, казалось матери, была наполнена какой-то радостной надеждой. Ее настроение резко и бурно вторглось
в печальный
тон воспоминаний об умершем и, не сливаясь с ним, смутило всех и ослепило, точно огонь, неожиданно вспыхнувший во тьме. Николай, задумчиво постукивая пальцем по столу, сказал...
Несмотря на те слова и выражения, которые я нарочно отметил курсивом, и на весь
тон письма, по которым высокомерный читатель верно составил себе истинное и невыгодное понятие,
в отношении порядочности, о самом штабс-капитане Михайлове, на стоптанных сапогах, о товарище его, который пишет рисурс и имеет такие странные понятия о географии, о бледном друге на эсе (может быть, даже и не без основания вообразив себе эту Наташу с грязными ногтями), и вообще о всем этом праздном грязненьком провинциальном презренном для него круге, штабс-капитан Михайлов с невыразимо грустным наслаждением вспомнил о своем губернском бледном друге и как он сиживал, бывало, с ним по вечерам
в беседке и говорил о чувстве, вспомнил о добром товарище-улане, как он сердился и ремизился, когда они, бывало,
в кабинете составляли пульку по копейке, как жена смеялась над ним, — вспомнил о дружбе к себе этих людей (может быть, ему казалось, что было что-то больше со стороны бледного друга): все эти лица с своей обстановкой мелькнули
в его воображении
в удивительно-сладком, отрадно-розовом цвете, и он, улыбаясь своим
воспоминаниям, дотронулся рукою до кармана,
в котором лежало это милое для него письмо.
— Ах, как я рада вас видеть, милый Nisolas, — сказала она, вглядываясь мне
в лицо с таким искренним выражением удовольствия, что
в словах «милый Nicolas» я заметил дружеский, а не покровительственный
тон. Она, к удивлению моему, после поездки за границу была еще проще, милее и родственнее
в обращении, чем прежде. Я заметил два маленькие шрама около носу и на брови, но чудесные глаза и улыбка были совершенно верны с моими
воспоминаниями и блестели по-старому.
Не знаю, почему
в тот вечер так назойливо представилось мне это
воспоминание; но я готов был признать, что его
тон необъяснимо связан со сценой на набережной. Дремота вила сумеречный узор. Я стал думать о девушке, на этот раз с поздним раскаянием.
Все это неизгладимыми чертами запечатлелось
в моей памяти; но обстоятельства жизни моей и совершенно другие интересы отвлекли меня, конечно, очень много от этих
воспоминаний; вдруг теперь этот Жуквич, к которому ты, кажется, немного уже меня ревнуешь, прочел мне на днях письмо о несчастных заграничных польских эмигрантах, которые мало что бедны, но мрут с голоду, — пойми ты, Гриша, мрут с голоду, — тогда как я, землячка их,
утопаю в довольстве…
Он, видимо, тяготился этими
воспоминаниями и, кажется, все боялся, что я впаду
в прежний
тон.
Такие люди незаменимы, как кабинетные ученые, но
в практической жизни они безвозвратно
тонут в волнах житейского моря, если счастливая случайность не привяжет их к какому-нибудь хорошему делу или хорошему человеку; по отношению к Мухоедову во мне боролись два противоположных чувства — я любил его и по
воспоминаниям молодости, и как простую честную душу, а с другой стороны, мне делалось больно и обидно за него, когда я раздумывал на тему о его характере.
Адажио было
в тоне того чувства
воспоминания, которое быле вызвано разговором за чаем, и я сыграла, кажется, порядочно.
Я представил себе гибкую женщину, спящую у него на руках, прильнув головой к широкой груди, — это было красиво и еще более убедило меня
в правде его рассказа. Наконец, его печальный и мягкий
тон при
воспоминании о «купчихе» —
тон исключительный. Истинный босяк никогда не говорит таким
тоном ни о женщинах, ни о чем другом — он любит показать, что для него на земле нет такой вещи, которую он не посмел бы обругать.
А только с нею — всё забыто; я истукан! душа
утонет в глазах; всё пропадет: надежды, опасенья,
воспоминания…
И он думал о том, что вот
в его жизни было еще одно похождение или приключение, и оно тоже уже кончилось, и осталось теперь
воспоминание… он был растроган, грустен и испытывал легкое раскаяние; ведь эта молодая женщина, с которой он больше уже никогда не увидится, не была с ним счастлива; он был приветлив с ней и сердечен, но все же
в обращении с ней,
в его
тоне и ласках сквозила тенью легкая насмешка, грубоватое высокомерие счастливого мужчины, который к тому же почти вдвое старше ее.
И затем Глафира Васильевна, не касаясь никаких
воспоминаний о том, что было
в покинутом захолустье, не особенно сухим, но серьезным и деловым
тоном заговорила с Гордановым о том, что он должен совершить
в Петербурге
в качестве ее агента при ее муже.
Для меня Сансон, вся его личность,
тон, манера говорить и преподавать,
воспоминания, мнения о сценическом искусстве были ходячей летописью первой европейской сцены. Он еще не был и тогда дряхлым старцем. Благообразный старик, еще с отчетливой, ясной дикцией и барскими манерами, живой собеседник, начитанный и, разумеется, очень славолюбивый и даже тщеславный, как все сценические «знаменитости», каких я знавал на своем веку,
в разных странах Европы.
Мы с ним вели знакомство до отъезда моего за границу. Я бывал у него
в первое время довольно часто, он меня познакомил со своей первой женой, любил приглашать к себе и вести дома беседы со множеством анекдотов и случаев из личных
воспоминаний. К его натуре у меня никогда не лежало сердце; но между нами все-таки установился такой
тон, который воздерживал от всего слишком неприятного.
О нем я пишу особенно
в воспоминаниях, которые я озаглавил:"Жизнерадостный Максим". Наша долгая умственная и общественная близость позволяла мне говорить о нем
в дружеском
тоне, выставляя как его коренную душевную черту его"жизнерадостность".
Как хозяин Некрасов был гостеприимен, умно-ласков, хотя веселым он почти никогда не бывал. Некоторая хмурость редко сходила с его лица, а добродушному
тону разговора мешала хрипота голоса. Но когда он бывал мало-мальски
в духе, он делался очень интересным собеседником, и все его
воспоминания, оценки людей, литературные замечания отличались меткостью, своеобразным юмором и большим знанием жизни и людей.
Да и весь фон этой вещи — светский и интеллигентный Петербург — был еще так свеж
в моей памяти. Нетрудно было и составить план, и найти подробности, лица, настроения, колорит и
тон. Форма интимных"записей"удачно подходила к такому именно роману"(
Воспоминания, т. 1, с. 455–456).
— Прости меня, дорогой брат, — жалобным
тоном начал Семен Порфирьевич, — что я произнес имя, которое
в тебе пробудило столько тяжелых
воспоминаний. Ты знаешь, как я всегда сочувствовал твоему горю! Я тоже долго надеялся, что твоя дочка вернется, но прошло уже более двадцати лет… Едва ли теперь можно надеяться…
Князь Василий охотно поддался этому
тону; маленькая княгиня вовлекла
в это
воспоминание никогда не бывших смешных происшествий и Анатоля, которого она почти не знала.