Неточные совпадения
Табак страшно могуч; как масло, вылитое
в скачущий разрыв
волн, смиряет их бешенство, так и табак: смягчая раздражение чувств, он сводит их несколькими
тонами ниже; они звучат плавнее и музыкальнее.
Напевая, Алина ушла, а Клим встал и открыл дверь на террасу,
волна свежести и солнечного света хлынула
в комнату. Мягкий, но иронический
тон Туробоева воскресил
в нем не однажды испытанное чувство острой неприязни к этому человеку с эспаньолкой, каких никто не носит. Самгин понимал, что не
в силах спорить с ним, но хотел оставить последнее слово за собою. Глядя
в окно, он сказал...
Покручивая бородку, он осматривал стены комнаты, выкрашенные
в неопределенный, тусклый
тон; против него на стене висел этюд маслом, написанный резко, сильными мазками: сочно синее небо и зеленоватая
волна, пенясь, опрокидывается на оранжевый песок.
Пожалуй, вы поколеблете меня вашими сомнениями — и тогда я
утону безвозвратно
в волнах миражей и неисходной скуки!
Последний разливал
волны семинарского красноречия, переходя нередко
в плаксивый
тон и обращая к Марфеньке пожелания по случаю предстоящего брака.
Плывите скорей сюда и скажите, как назвать этот нежный воздух, который, как теплые
волны, омывает, нежит и лелеет вас, этот блеск неба
в его фантастическом неописанном уборе, эти цвета, среди которых
утопает вечернее солнце?
«И опять-таки мы все воротились бы домой! — думал я, дополняя свою грезу: берег близко, рукой подать; не
утонули бы мы, а я еще немного и плавать умею». Опять неопытность! Уметь плавать
в тихой воде,
в речках, да еще
в купальнях, и плавать по морским, расходившимся
волнам — это неизмеримая, как я убедился после, разница.
В последнем случае редкий матрос, привычный пловец, выплывает.
Выйдя на намывную полосу прибоя, я повернул к биваку. Слева от меня было море, окрашенное
в нежнофиолетовые
тона, а справа — темный лес. Остроконечные вершины елей зубчатым гребнем резко вырисовывались на фоне зари, затканной
в золото и пурпур.
Волны с рокотом набегали на берег, разбрасывая пену по камням. Картина была удивительно красивая. Несмотря на то, что я весь вымок и чрезвычайно устал, я все же сел на плавник и стал любоваться природой. Хотелось виденное запечатлеть
в своем мозгу на всю жизнь.
В комнатах господского дома гудела и переливалась пестрая и говорливая
волна кружев, улыбок, цветов, восторженных взглядов, блонд и самых бессодержательных фраз; более положительная и тяжеловесная половина человеческого рода глупо хлопала глазами и напрасно старалась попасть
в тон салонного женского разговора.
Были записки серьезные, умоляющие, сердитые, нежные, угрожающие, были записки с упреками и оскорблениями, с чувством собственного достоинства или уязвленного самолюбия, остроумные, милые и грациозные, как улыбка просыпающегося ребенка, и просто взбалмошные, капризные, шаловливые, с неуловимой игрой слов и смыслом между строк, — это было целое море любви,
в котором набоб не
утонул только потому, что всегда плыл по течению, куда его несла
волна.
Тот только, кто знал ее прежде, кто помнил свежесть лица ее, блеск взоров, под которым, бывало, трудно рассмотреть цвет глаз ее — так
тонули они
в роскошных, трепещущих
волнах света, кто помнил ее пышные плечи и стройный бюст, тот с болезненным изумлением взглянул бы на нее теперь, сердце его сжалось бы от сожаления, если он не чужой ей, как теперь оно сжалось, может быть, у Петра Иваныча,
в чем он боялся признаться самому себе.
В унынье тяжком и глубоком
Она подходит — и
в слезах
На воды шумные взглянула,
Ударила, рыдая,
в грудь,
В волнах решилась
утонуть —
Однако
в воды не прыгнула
И дале продолжала путь.
В эти минуты светозарный Феб быстро выкатил на своей огненной колеснице еще выше на небо; совсем разредевший туман словно весь пропитало янтарным
тоном. Картина обагрилась багрецом и лазурью, и
в этом ярком, могучем освещении, весь облитый лучами солнца,
в волнах реки показался нагой богатырь с буйною гривой черных волос на большой голове. Он плыл против течения воды, сидя на достойном его могучем красном коне, который мощно рассекал широкою грудью
волну и сердито храпел темно-огненными ноздрями.
Каждый голос женщин звучал совершенно отдельно, все они казались разноцветными ручьями и, точно скатываясь откуда-то сверху по уступам, прыгая и звеня, вливаясь
в густую
волну мужских голосов, плавно лившуюся кверху,
тонули в ней, вырывались из нее, заглушали ее и снова один за другим взвивались, чистые и сильные, высоко вверх.
Рюмин (смотрит на всех и странно, тихо смеется). Да, я знаю: это мертвые слова, как осенние листья… Я говорю их так, по привычке… не знаю зачем… может быть потому, что осень настала… С той поры, как я увидел море —
в моей душе звучит, не умолкая, задумчивый шум зеленых
волн, и
в этой музыке
тонут все слова людей… точно капли дождя
в море…
— Полсотни лет тому назад, синьор, — говорит старик,
в тон шороху
волн и звону цикад, — был однажды вот такой же веселый и звучный день, когда всё смеется и поет. Моему отцу было сорок, мне — шестнадцать, и я был влюблен, это — неизбежно
в шестнадцать лет и при хорошем солнце.
Перед тобой я могу обнажить странную душу мою: ты не слабый челнок, неспособный переплыть это море;
волны и бури его тебя не испугают; ты рождена посреди этой стихии; ты не
утонешь в ее бесконечности!..
Утопая в шуме
волн, до их слуха доносились отдельные, разорванные слова задорной песни...
Когда мой ближний
утопалВ волнах существенного горя —
То гром небес, то ярость моря
Я добродушно воспевал.
Муравей спустился к ручью: захотел напиться.
Волна захлестнула его и чуть не потопила. Голубка несла ветку; она увидела — муравей
тонет, и бросила ему ветку
в ручей. Муравей сел на ветку и спасся. Потом охотник расставил сеть на голубку и хотел захлопнуть. Муравей подполз к охотнику и укусил его за ногу; охотник охнул и уронил сеть. Голубка вспорхнула и улетела.
В святой простоте ума и сердца, я, находясь
в преддверии лабиринта, думал, что я уже прошел его и что мне пора
в тот
затон, куда я, как сказочный ерш, попал, исходив все океаны и реки и обив все свои крылья и перья
в борьбе с
волнами моря житейского. Я думал, что я дошел до края моих безрассудств, когда только еще начинал к ним получать смутное влечение. Но как бы там ни было, а желание мое удалиться от мира было непреложно — и я решил немедленно же приводить его
в действие.
В противоположной двери гостиной, через которую виднелся роскошный будуар, появилась изящная блондинка с красноватым цветом волос, одетая
в роскошный пеньюар из легкой материи, сплошь обшитой кружевами, так что казалось, что его обладательница
утопала в кружевных
волнах. Картина была поразительная.
Нащупав около себя огромный камень, он скатил его с шумом
в реку, а сам притаился ничком
в кустах. Вслед за камнем, который дружинники приняли за бросившегося
в реку Павла, посыпались стрелы, но прошло несколько мгновений, —
волны катились с прежним однообразным гулом, и дружинники, думая, что Павел с отчаяния и срама, чтобы не попасться
в их руки, бросился
в реку и
утонул, подождали несколько времени, чутко прислушиваясь, и возвратились к товарищам, решив
в один голос: «Собаке — собачья смерть!»
Нащупав около себя огромный камень, он скатил его с шумом
в реку, а сам притаился ничком
в кустах. Вслед за камнем, который дружинники приняли за бросившегося
в реку Павла, посыпались стрелы, но прошло несколько мгновений —
волны катились с прежним однообразным гулом, и дружинники, думая, что Павел с отчаяния и срама, чтобы не попасться
в их руки, бросился
в реку и
утонул, подождали некоторое время, чутко прислушиваясь, и возвратились к товарищам, решив
в один голос: «Собаке — собачья смерть!»
По мере приближения к нему снова
волна служебных обязанностей охватила его, и
в ней
утонули пережитые им впечатления сегодняшнего дня. Он стал обдумывать, все ли исправно во вверенном ему капральстве. Ответ получался утвердительным. Незаметно он достиг своей палатки, где он жил с несколькими товарищами. Последних
в ней не было.
Вскоре, впрочем, началась война, вторая жизнь для воина,
в волнах которой
утопают все впечатления первой.