Неточные совпадения
Он идет не к преображению этого
мира в Царство Божие, а к
утверждению в границах этого
мира Царства Божия без Бога, а значит, и без человека, ибо Бог и человек неразрывно связаны.
Кто написал гениальную хулу на Христа «об Иисусе Сладчайшем и о горьких плодах
мира», кто почувствовал темное начало в Христе, источник смерти и небытия, истребление жизни, и противопоставил «демонической» христианской религии светлую религию рождения, божественное язычество,
утверждение жизни и бытия?
Она дуалистична в делении
мира на две части, за социальную революцию и против нее, и монистична в
утверждении своего нового царства.
Но достоинство человека и цель его жизни находится по ту сторону страдания и наслаждения, неудовлетворенности и удовлетворения, отрицания этого чувственного
мира или
утверждения его.
Вот место в книге Лосского, которое изобличает онтологическую ее подкладку: «Наряду с этим
миром конечных вещей мы если не знаем, то все же чуем присутствие иного
мира,
мира абсолютного, где существенная сторона
утверждения сохраняется, а отрицания нет: там нет исключительности, внеположности, ограниченности конечного
мира.
В философском и религиозном сознании Греции дано вековечное
утверждение бытия, дано реальное восприятие души
мира.
Писано, что угодник божий Тихон стал тогда просить богородицу о продлении
мира на земле, а апостол Павел ему громко ответил знамение, когда не станет
мира, такими словами: «Егда, — говорит, — все рекут
мир и
утверждение, тогда нападает на них внезапу всегубительство».
Но, когда это было выполнено и между нами понемногу водворился
мир, мы вдруг вспомнили, что без Балалайкина нам все-таки никак нельзя обойтись. Все мы уезжаем — кто же будет хлопотать об
утверждении предприятия? Очевидно, что только один Балалайкин и может в таком деле получить успех. Но счастие и тут благоприятствовало нам, потому что в ту самую минуту, когда Глумов уже решался отправиться на розыски за Балалайкиным, последний обежал через двор и по черной лестнице опять очутился между нами.
Книга Мосера называется «
Утверждение непротивления» или «Разделение царства Христа и царства
мира сего», в 1864. «Non-resistance asserted» или «Kingdom of Christ and kingdom of this world separated».
Утверждение, конечно, неприятное; но законы
мира установлены не для нашего удовольствия, они установлены для нашего совершенствования.
Естественные науки в наше время скрепили таинственный закон, открывшийся Жозефу де Мэстру вдохновением его гения и обдумыванием первобытных догматов; он видел, как
мир искупляет свои наследственные падения жертвою; науки показывают нам, как
мир совершенствуется борьбой и насильственным подбором; это
утверждение с двух сторон одного и того же декрета, редактированного в различных выражениях.
В
утверждении софийности понятий лежит коренная ложь учения Гегеля, с этой стороны представляющего искажение платонизма, его reductio ad absurdum [Приведение к нелепости (лат.).], и «мудрость века сего» [Ибо мудрость
мира сего есть безумие пред Богом (1 Кор. 3:19).], выдающего за Софию (сам Гегель, впрочем, говорит даже не о Софии, понятию которой вообще нет места в его системе, но прямо о Логосе, однако для интересующего нас сейчас вопроса это различие не имеет значения).
Три ипостаси, по Савеллию, — это три различные формы внешнего проявления в
мире единого Божества.], необходимо признать, что этим учением он вносит процесс в само Божество и тем самым впадает в противоречие с «собственным
утверждением трансцендентности, а потому и абсолютности Бога.
Великая правда «оккультного» мировоззрения состоит в настойчивом
утверждении этой всеобщей одушевленности
мира, которая исключает мертвую, бездушную, ничего не говорящую, безразличную, бескачественную материю.
Поэтому вполне естественно и понятно, что, почувствовав гармонию
мира, сказав жизни: «Да, это правда!» — люди эти приходят не к
утверждению жизни, а как раз к обратному — к полнейшему ее отрицанию.
Перед лицом этого крепкого и здорово-ясного жизнеотношения странно и чуждо звучит
утверждение Ницше, что
мир и бытие оправдывались для древнего эллина лишь в качестве эстетического феномена, что он «заслонял» от себя ужасы жизни светлым
миром красоты, умел объектировать эти ужасы и художественно наслаждаться ими, как мы наслаждаемся статуями «умирающего галла» или Ниобы, глядящей на избиение своих детей.
Классицизм и есть не что иное, как
утверждение возможности достижения совершенства творческого продукта в объективированном
мире, при совершенной экстериоризации этого продукта от самого творца.
Но любовь, возвышающаяся над
миром «общего», безличного, есть любовь, направленная на образ личности,
утверждение этого образа на вечность и
утверждение на вечность своего общения с этим образом.
Жертва смирения может быть готовностью отказаться от личного творчества, но при постоянной думе о личности, об ее совершенстве; жертва же творчества может быть готовностью забыть о личности и думать только о ценностях и совершенных произведениях для
мира, но при
утверждении личного творческого вдохновения.
Это ведет к
утверждению предсуществования в духовном
мире, что совсем не связано с перевоплощением внутри земной действительности.
Я выступил в нашем издательстве с программой, которую в двух словах можно было охарактеризовать так:
утверждение жизни. Этим приблизительно все уже сказано: в сборниках наших не должно найти место даже самое талантливое произведение, если оно идет против жизни, против необходимости борьбы за лучшую жизнь, за перенесение центра тяжести в потусторонний
мир, за отрицание красоты и значительности жизни.
Это ведет к
утверждению двух актов: 1) из Божественного Ничто, из Gottheit, из Ungrund’a в вечности реализуется Бог, Бог Троичный и 2) Бог, Бог Троичный, творит
мир.
Ибо изначальный грех и есть рабство, несвобода духа, подчинение диавольской необходимости, бессилие определить себя свободным творцом, утеря себя через
утверждение себя в необходимости «
мира», а не в свободе Бога.
Конечно, о несчастных погорельцах мало кто думал в эту минуту. Признаться, я и сейчас испытываю некоторое возбуждение и с огромным любопытством смотрю на картину европейского пожара, гадая о каждом новом дне. Хотя лично я предпочел бы
мир, но
утверждение наших конторских, что мы, современники и очевидцы этой необыкновенной войны, должны гордиться нашим положением, — несомненно, имеет некоторые основания. Гордиться не гордиться, а интересно.