Неточные совпадения
— Странное желание, — обиженно заметила Любаша. — И
лицо злое, — добавила она, снова приняв позу
усталого человека.
Когда он молчал, глаза придавали холеному
лицу его выражение разочарованности, а глядя на женщин, широко раскрывались и как бы просили о помощи
человеку, чья душа
устала, истерзана тайными страданиями.
В темно-синем пиджаке, в черных брюках и тупоносых ботинках фигура Дронова приобрела комическую солидность. Но
лицо его осунулось, глаза стали неподвижней, зрачки помутнели, а в белках явились красненькие жилки, точно у
человека, который страдает бессонницей. Спрашивал он не так жадно и много, как прежде, говорил меньше, слушал рассеянно и, прижав локти к бокам, сцепив пальцы, крутил большие, как старик. Смотрел на все как-то сбоку, часто и
устало отдувался, и казалось, что говорит он не о том, что думает.
К Самгину подошли двое: печник, коренастый, с каменным
лицом, и черный
человек, похожий на цыгана. Печник смотрел таким тяжелым, отталкивающим взглядом, что Самгин невольно подался назад и встал за бричку. Возница и черный
человек, взяв лошадей под уздцы, повели их куда-то в сторону, мужичонка подскочил к Самгину, подсучивая разорванный рукав рубахи, мотаясь, как волчок, который уже
устал вертеться.
Вся эта сцена заняла минуту, но Самгин уже знал, что она останется в памяти его надолго. Он со стыдом чувствовал, что испугался
человека в красной рубахе, смотрел в
лицо его, глупо улыбаясь, и вообще вел себя недостойно. Варвара, разумеется, заметила это. И, ведя ее под руку сквозь трудовую суету, слыша крики «Берегись!», ныряя под морды
усталых лошадей, Самгин бормотал...
Только один из воров, седовласый
человек с бритым
лицом актера, с дряблым носом и
усталым взглядом темных глаз, неприлично похожий на одного из членов суда, настойчиво, но безнадежно пытался выгородить своих товарищей.
На улице было людно и шумно, но еще шумнее стало, когда вышли на Тверскую. Бесконечно двигалась и гудела толпа оборванных, измятых, грязных
людей. Негромкий, но сплошной ропот стоял в воздухе, его разрывали истерические голоса женщин.
Люди устало шли против солнца, наклоня головы, как бы чувствуя себя виноватыми. Но часто, когда
человек поднимал голову, Самгин видел на истомленном
лице выражение тихой радости.
Вечером стрелки и казаки сидели у костра и пели песни. Откуда-то взялась у них гармоника. Глядя на их беззаботные
лица, никто бы не поверил, что только 2 часа тому назад они бились в болоте, измученные и
усталые. Видно было, что они совершенно не думали о завтрашнем дне и жили только настоящим. А в стороне, у другого костра, другая группа
людей рассматривала карты и обсуждала дальнейшие маршруты.
Наконец двери отворились à deux battants, [на обе створки (фр.).] и взошел Бенкендорф. Наружность шефа жандармов не имела в себе ничего дурного; вид его был довольно общий остзейским дворянам и вообще немецкой аристократии.
Лицо его было измято,
устало, он имел обманчиво добрый взгляд, который часто принадлежит
людям уклончивым и апатическим.
Она с
усталым видом и с отвращением замахала платком на артистов, сухопарая красноносая девица сделала страшные глаза, кто-то угрожающе зашипел…
Человек во фраке быстро и мягко скатился с балкона и с выражением ужаса на
лице, широко растопырив в стороны руки, подбежал к шарманщику.
Дормез остановился перед церковью, и к нему торопливо подбежал молодцеватый становой с несколькими казаками, в пылу усердия делая под козырек. С заднего сиденья нерешительно поднялся полный, среднего роста молодой
человек, в пестром шотландском костюме. На вид ему было лет тридцать; большие серые глаза, с полузакрытыми веками, смотрели
усталым, неподвижным взглядом. Его правильное
лицо с орлиным носом и белокурыми кудрявыми волосами много теряло от какой-то обрюзгшей полноты.
Вот почему все они, эти хорошие
люди, несмотря на их бороды и, порою,
усталые лица, казались ей детьми.
Людмила взяла мать под руку и молча прижалась к ее плечу. Доктор, низко наклонив голову, протирал платком пенсне. В тишине за окном
устало вздыхал вечерний шум города, холод веял в
лица, шевелил волосы на головах. Людмила вздрагивала, по щеке ее текла слеза. В коридоре больницы метались измятые, напуганные звуки, торопливое шарканье ног, стоны, унылый шепот.
Люди, неподвижно стоя у окна, смотрели во тьму и молчали.
Она пошла домой. Было ей жалко чего-то, на сердце лежало нечто горькое, досадное. Когда она входила с поля в улицу, дорогу ей перерезал извозчик. Подняв голову, она увидала в пролетке молодого
человека с светлыми усами и бледным,
усталым лицом. Он тоже посмотрел на нее. Сидел он косо, и, должно быть, от этого правое плечо у него было выше левого.
Вечером, когда садилось солнце, и на стеклах домов
устало блестели его красные лучи, — фабрика выкидывала
людей из своих каменных недр, словно отработанный шлак, и они снова шли по улицам, закопченные, с черными
лицами, распространяя в воздухе липкий запах машинного масла, блестя голодными зубами. Теперь в их голосах звучало оживление, и даже радость, — на сегодня кончилась каторга труда, дома ждал ужин и отдых.
На его жёлтом
лице не отражалось ни радости, ни любопытства, ни страха, ничего — чем жили
люди в эти дни; глаза смотрели скучно и рассеянно, руки касались вещей осторожно, брезгливо; все при нём как будто вдруг
уставали, и невольно грустно думалось, глядя на него, что, пока есть такой
человек, при нём ничего хорошего не может быть.
На ее
лице появилось так хорошо мне известное, стесненное и любопытное выражение, какое бывало всегда при посещении неизвестных
людей. Я сделал вид, что рассеян и немного
устал.
Изо всех собравшихся на станции только один этот
человек, с чахоточной фигурой и
лицом старой обезьяны, сохранял свою обычную невозмутимость. Он приехал позднее всех и теперь медленно ходил взад и вперед по платформе, засунув руки по локоть в карманы широких, обвисших брюк и пожевывая свою вечную сигару. Его светлые глаза, за которыми чувствовался большой ум ученого и сильная воля авантюриста, как и всегда, неподвижно и равнодушно глядели из-под опухших,
усталых век.
Шутя и смеясь, они быстро накрыли стол для кофе и убежали, а на смену, гуськом, один за другим из кают медленно вылезли пассажиры: толстяк, с маленькой головой и оплывшим
лицом, краснощекий, но грустный и
устало распустивший пухлые малиновые губы;
человек в серых бакенбардах, высокий, весь какой-то выглаженный, с незаметными глазами и маленьким носом-пуговкой на желтом плоском
лице; за ними, споткнувшись о медь порога, выпрыгнул рыжий круглый мужчина с брюшком, воинственно закрученными усами, в костюме альпиниста и в шляпе с зеленым пером.
Люди были какие-то серые, с голодными
лицами; они смотрели друг на друга
усталыми глазами и говорили медленно.
Фома смотрел на нее и видел, что наедине сама с собой она не была такой красивой, как при
людях, — ее
лицо серьезней и старей, в глазах нет выражения ласки и кротости, смотрят они скучно. И поза ее была
усталой, как будто женщина хотела подняться и — не могла.
Его бритое
лицо было покрыто частой сетью мелких красных жилок, издали оно казалось румяным, а вблизи — иссечённым тонким прутом. Из-под седых бровей и
устало опущенных век сердито блестели невесёлые глаза, говорил он ворчливо и непрерывно курил толстые, жёлтые папиросы, над большой, белой головой всегда плавало облако синеватого дыма, отмечая его среди других
людей.
Он
устало оглянулся,
человек в шапке стоял на площадке вагона, к нему, мимо Евсея, шагал Мельников, а Зарубин лежал вниз
лицом на полу и не двигался.
— Эх! да говорить-то не хочется.
Устал я говорить, брат… Ну, однако, так и быть. Потолкавшись еще по разным местам… Кстати, я бы мог рассказать тебе, как я попал было в секретари к благонамеренному сановному
лицу и что из этого вышло; но это завело бы нас слишком далеко… Потолкавшись по разным местам, я решился сделаться наконец… не смейся, пожалуйста… деловым
человеком, практическим. Случай такой вышел: я сошелся с одним… ты, может быть, слыхал о нем… с одним Курбеевым… нет?
Пётр пугливо смотрел в бескровное, измученное, почти незнакомое
лицо жены; её
усталые глаза провалились в чёрные ямы и смотрели оттуда на
людей и вещи, как бы вспоминая давно забытое; медленными движениями языка она облизывала искусанные губы.
Житков молчит;
лицо его становится еще мрачнее. Да и всем вообще не до разговоров: идти было слишком тяжело. Ноги скользят, и
люди часто падают в липкую грязь. Крепкая ругань раздается по батальону. Один Федоров не вешает носа и без
устали рассказывает мне историю за историей о Петербурге и деревне.
Снова не то: усомнился я в боге раньше, чем увидал
людей. Михайла, округлив глаза, задумчиво смотрит мне в
лицо, а дядя тяжело шагает по комнате, гладит бороду и тихонько мычит. Нехорошо мне пред ними, что принижаю себя ложью. В душе у меня бестолково и тревожно; как испуганный рой пчёл, кружатся мысли, и стал я раздражённо изгонять их — хочу опустошить себя. Долго говорил, не заботясь о связности речи, и, пожалуй, нарочно путал её: коли они умники, то должны всё разобрать.
Устал и задорно спрашиваю...
Сообразуясь с
уставами нашего государства, Она предлагает иные способы награды для тех, которые, потом
лица своего орошая землю, извлекают из недр ее истинные сокровища
людей, гораздо драгоценнейшие Перуанского злата и Бразильских диамантов; «главное же ободрение сельского трудолюбия есть, по словам Ее, право собственности: всякий печется о своем более, нежели о том, что другому принадлежит или что другие могут отнять у него (295, 296...
— Исключительно танцующие кавалеры могли разделиться на два разряда; одни добросовестно не жалели ни ног, ни языка, танцевали без
устали, садились на край стула, обратившись
лицом к своей даме, улыбались и кидали значительные взгляды при каждом слове, — короче, исполняли свою обязанность как нельзя лучше — другие,
люди средних лет, чиновные, заслуженные ветераны общества, с важною осанкой и гордым выражением
лица, скользили небрежно по паркету, как бы из милости или снисхождения к хозяйке; и говорили только с дамою своего vis-à-vis [буквально
лицом к
лицу, в данном случае партнер по танцу (франц.)], когда встречались с нею, делая фигуру.
Мужики неподвижны, точно комья земли; головы подняты кверху, невесёлые глаза смотрят в
лицо Егора, молча двигаются сухие губы, как бы творя неслышно молитву, иные сжались, обняв ноги руками и выгнув спины,
человека два-три
устало раскинулись на дне иссохшего ручья и смотрят в небо, слушая Егорову речь. Неподвижность и молчание связывают человечьи тела в одну силу с немою землею, в одну груду родящего жизнь вещества.
Наконец, эти
люди устали в бессмысленном труде, и на их
лицах появилось страдание, и эти
люди провозгласили, что страдание есть красота, ибо в страдании лишь мысль.
Алексей Семенович медленно поднял свои
усталые глаза на помощника, все еще державшего в руках бумаги, и как будто знакомое что-то, старое и давно забытое увидел в этом молодом, испуганно-торжественном
лице. Выражение усталости исчезло, и где-то в глубине глаз загорелись две маленькие звездочки, а кругом появились тоненькие лучеобразные морщинки. Такое выражение бывает у взрослых
людей, когда они случайно увидят играющих котят, что-нибудь маленькое, забавное и молодое.
Задумалась она, руку ему протянула; он руку-то взял, а она в
лицо ему посмотрела-посмотрела, да и говорит: «Да, вы, пожалуй, и правы!» А я стою, как дурак, смотрю, а у самого так и сосет что-то у сердца, так и подступает. Потом обернулась ко мне, посмотрела на меня без гнева и руку подала. «Вот, говорит, что я вам скажу: враги мы до смерти… Ну, да бог с вами, руку вам подаю, — желаю вам когда-нибудь
человеком стать — вполне, не по инструкции…
Устала я», — говорит ему.
И всем им, казалось, так было спокойно, удобно, чисто и легко жить на свете, такое в их движениях и
лицах выражалось равнодушие ко всякой чужой жизни и такая уверенность в том, что швейцар им посторонится и поклонится, и что, воротясь, они найдут чистую, покойную постель и комнаты, и что все это должно быть, и что на все это имеют полное право, — что я вдруг невольно противопоставил им странствующего певца, который,
усталый, может быть, голодный, с стыдом убегал теперь от смеющейся толпы, — понял, что таким тяжелым камнем давило мне сердце, и почувствовал невыразимую злобу на этих
людей.
Был кругом обыкновенный российский большой вокзал. Толкались обычные носильщики, кондуктора, ремонтные рабочие, телеграфисты. Но не видно было обычных тупо-деловых,
усталых лиц. Повсюду звучал радостный, оживленный говор, читались газеты и воззвания, все
лица были обвеяны вольным воздухом свободы и борьбы. И были перед нами не одиночные
люди, не кучки «совращенных с пути», встречающих кругом темную вражду. Сама стихия шевелилась и вздымалась, полная великой творческой силы.
Он прислушивался
усталым слухом всё к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся
лица людей 1-го батальона и ждал.