Неточные совпадения
Едва
успев продрать глаза, Угрюм-Бурчеев тотчас же поспешил полюбоваться на произведение своего гения, но, приблизившись к реке, встал как вкопанный. Произошел новый бред. Луга обнажились; остатки монументальной плотины в беспорядке уплывали вниз по течению, а река журчала и двигалась в своих берегах, точь-в-точь как
за день тому назад.
И, наконец, когда уже гость стал подниматься в четвертый этаж, тут только он весь вдруг встрепенулся и успел-таки быстро и ловко проскользнуть назад из сеней в квартиру и притворить
за собой дверь. Затем схватил запор и тихо, неслышно, насадил его на петлю. Инстинкт помогал. Кончив все, он притаился не дыша, прямо сейчас у двери. Незваный гость был уже тоже у дверей. Они стояли теперь друг против друга, как давеча он со старухой, когда дверь
разделяла их, а он прислушивался.
— Да на это-то он и рассчитывал, что я не
успею сообразить и именно поспешу отвечать правдоподобнее, да и забуду, что
за два
дня работников быть не могло.
Наступили лучшие
дни в году — первые
дни июня. Погода стояла прекрасная; правда, издали грозилась опять холера, но жители…й губернии
успели уже привыкнуть к ее посещениям. Базаров вставал очень рано и отправлялся версты
за две,
за три, не гулять — он прогулок без цели терпеть не мог, — а собирать травы, насекомых. Иногда он брал с собой Аркадия. На возвратном пути у них обыкновенно завязывался спор, и Аркадий обыкновенно оставался побежденным, хотя говорил больше своего товарища.
— Предупредите меня об этом
за день, чтоб я
успел выехать из квартиры, — серьезно и не глядя на него сказал Самгин, — голубятник помолчал и так же серьезно прохрипел...
Раньше чем Самгин
успевал объединить и осмыслить эти два факта, он уже слышал: «Петербургским Советом рабочих депутатов борьба
за восьмичасовой
день прекращена, объявлена забастовка протеста против казни кронштадтских матросов, восстал Черноморский флот».
Но все это ни к чему не повело. Из Михея не выработался делец и крючкотворец, хотя все старания отца и клонились к этому и, конечно, увенчались бы успехом, если б судьба не разрушила замыслов старика. Михей действительно усвоил себе всю теорию отцовских бесед, оставалось только применить ее к
делу, но
за смертью отца он не
успел поступить в суд и был увезен в Петербург каким-то благодетелем, который нашел ему место писца в одном департаменте, да потом и забыл о нем.
И только эта догадка озарила ее, Анисья летела уже на извозчике
за доктором, а хозяйка обложила голову ему льдом и разом вытащила из заветного шкафчика все спирты, примочки — все, что навык и наслышка указывали ей употребить в
дело. Даже Захар
успел в это время надеть один сапог и так, об одном сапоге, ухаживал вместе с доктором, хозяйкой и Анисьей около барина.
Еще более призадумался Обломов, когда замелькали у него в глазах пакеты с надписью нужное и весьма нужное, когда его заставляли делать разные справки, выписки, рыться в
делах, писать тетради в два пальца толщиной, которые, точно на смех, называли записками; притом всё требовали скоро, все куда-то торопились, ни на чем не останавливались: не
успеют спустить с рук одно
дело, как уж опять с яростью хватаются
за другое, как будто в нем вся сила и есть, и, кончив, забудут его и кидаются на третье — и конца этому никогда нет!
Он пошел к Райскому. Татьяна Марковна и Вера услыхали их разговор, поспешили одеться и позвали обоих пить чай, причем, конечно, Татьяна Марковна
успела задержать их еще на час и предложила проект такого завтрака, что они погрозили уехать в ту же минуту, если она не ограничится одним бифштексом. Бифштексу предшествовала обильная закуска, а вслед
за бифштексом явилась рыба,
за рыбою жареная дичь.
Дело доходило до пирожного, но они встали из-за стола и простились — не надолго.
Весь дом смотрел парадно, только Улита, в это утро глубже, нежели в другие
дни, опускалась в свои холодники и подвалы и не
успела надеть ничего, что делало бы ее непохожею на вчерашнюю или завтрашнюю Улиту. Да повара почти с зарей надели свои белые колпаки и не покладывали рук, готовя завтрак, обед, ужин — и господам, и дворне, и приезжим людям из-за Волги.
От этого сегодня вы обедаете в обществе двадцати человек, невольно заводите знакомство, иногда
успеет зародиться, в течение нескольких
дней, симпатия; каждый
день вы с большим удовольствием спешите свидеться,
за столом или в общей прогулке, с новым и неожиданным приятелем.
По зимнему пути Веревкин вернулся из Петербурга и представил своему доверителю подробный отчет своей деятельности
за целый год. Он в живых красках описал свои хождения по министерским канцеляриям и визиты к разным влиятельным особам; ему обещали содействие и помощь.
Делом заинтересовался даже один министр. Но Шпигель
успел организовать сильную партию, во главе которой стояли очень веские имена; он вел
дело с дьявольской ловкостью и, как вода, просачивался во все сферы.
«Ну, этот без всяких предисловий берется
за дело», — с улыбкой подумал Привалов, усаживаясь на место Альфонса Богданыча, который незаметно
успел выйти из комнаты.
Старик Бахарев
за эти
дни успел настолько освоиться с своим положением, что казался совсем спокойным и обсуждал свои
дела с хладнокровием совсем успокоившегося человека.
Дорогой сюда они
успели кое в чем сговориться и условиться насчет предстоящего
дела и теперь,
за столом, востренький ум Николая Парфеновича схватывал на лету и понимал всякое указание, всякое движение в лице своего старшего сотоварища, с полуслова, со взгляда, с подмига глазком.
Едва мы поднялись наверх, как сразу увидели, в чем
дело. Из-за гор, с правой стороны Мутухе, большими клубами подымался белый дым. Дальше, на севере, тоже курились сопки. Очевидно, пал уже
успел охватить большое пространство. Полюбовавшись им несколько минут, мы пошли к морю и, когда достигли береговых обрывов, повернули влево, обходя глубокие овраги и высокие мысы.
День кончился, когда мы подошли к Картуну. Солнце только что
успело скрыться
за горизонтом. Лучи его играли еще в облаках и этим отраженным сиянием напоследок освещали землю.
Сумерки спустились на землю раньше, чем мы
успели дойти до перевала.
День только что кончился. С востока откуда-то издалека, из-за моря, точно синий туман, надвигалась ночь. Яркие зарницы поминутно вспыхивали на небе и освещали кучевые облака, столпившиеся на горизонте. В стороне шумел горный ручей, в траве неумолкаемым гомоном трещали кузнечики.
За день мы
успевали пройти от 15 до 25 км, смотря по местности, погоде и той работе, которая производилась в пути.
Долго мы бродили около озера и стреляли птиц. Время летело незаметно. Когда вся долина залилась золотистыми лучами заходящего солнца, я понял, что
день кончился. Вслед
за трудовым
днем приближался покой; вся природа готовилась к отдыху. Едва солнце
успело скрыться
за горизонтом, как с другой стороны, из-за моря, стала подыматься ночь.
— Надобно же было, — продолжал Чуб, утирая рукавом усы, — какому-то дьяволу, чтоб ему не довелось, собаке, поутру рюмки водки выпить, вмешаться!.. Право, как будто на смех… Нарочно, сидевши в хате, глядел в окно: ночь — чудо! Светло, снег блещет при месяце. Все было видно, как
днем. Не
успел выйти
за дверь — и вот, хоть глаз выколи!
Через несколько секунд
дело объяснилось: зоркие глаза начальника края
успели из-за фартука усмотреть, что ученики, стоявшие в палисаднике, не сняли шапок. Они, конечно, сейчас же исправили свою оплошность, и только один, брат хозяйки, — малыш, кажется, из второго класса, — глядел, выпучив глаза и разинув рот, на странного генерала, неизвестно зачем трусившего грузным аллюром через улицу… Безак вбежал в палисадник, схватил гимназиста
за ухо и передал подбежавшим полицейским...
При мне один чиновник со свитой поехал
за 15–20 верст осматривать новое место и вернулся домой в тот же
день,
успевши в два-три часа подробно осмотреть место и одобрить его; он говорил, что прогулка вышла очень милая.
Жидкая, тинистая липкая масса, на
дне которой стоит вода, засосет туда человека, если он не
успеет или ему будет не
за что схватиться.
Был один из тех знойных июльских
дней, когда нагретая солнцем земля не
успевает за ночь излучить тепло в мировое пространство, а на другое утро, накопляет его еще больше, и от этого становится невыносимо душно.
И точно как после кошмара, даже те, которые, по-видимому,
успели уже освободиться от самодурного гнета и
успели возвратить себе чувство и сознание, — и те все еще не могут найтись хорошенько в своем новом положении и, не поняв ни настоящей образованности, ни своего призвания, не умеют удержать и своих прав, не решаются и приняться
за дело, а возвращаются опять к той же покорности судьбе или к темным сделкам с ложью и самодурством.
Он действительно плакал три
дня, пока князь оставался тогда в Петербурге, но в эти три
дня он
успел и возненавидеть князя
за то, что тот смотрел на него слишком уж сострадательно, тогда как факт, что он возвратил такие деньги, «не всякий решился бы сделать».
— Если так, то вы человек без сердца! — вскричала Аглая, — неужели вы не видите, что не в меня она влюблена, а вас, вас одного она любит! Неужели вы всё в ней
успели заметить, а этого не заметили? Знаете, что это такое, что означают эти письма? Это ревность; это больше чем ревность! Она… вы думаете, она в самом
деле замуж
за Рогожина выйдет, как она пишет здесь в письмах? Она убьет себя на другой
день, только что мы обвенчаемся!
Дальше в избушке поднялся такой шум, что никто и ничего не мог разобрать. Окся
успела слетать
за второй четвертью и на закуску принесла соленого максуна. Пока другие пили водку, она
успела стащить половину рыбы и
разделила братьям и матери, сидевшим в холодных сенях.
«Три пьяницы» вообще чувствовали себя прекрасно, что бесило Рачителиху, несколько раз выглядывавшую из дверей своей каморки в кабак.
За стойкой управлялся один Илюшка, потому что
днем в кабаке народу было немного, а набивались к вечеру. Рачителиха
успевала в это время управиться около печи, прибрать ребятишек и вообще повернуть все свое бабье
дело, чтобы вечером уже самой выйти
за стойку.
Вчера вечером поздно возвратился домой, не
успел сказать тебе, любезный друг, слова. Был у преосвященного, он обещал освободить Иакинфа, но не наверное. — Просидел у Юшневских вечер.
Днем сделал покупку, казанскую телегу
за 125 рублей — кажется, она довезет меня благополучно с моим хламом. Может быть, можно бы и дешевле приискать колесницу, но тоска ходить — все внимание обращено на карман, приходящий в пустоту.
Но ни у кого нет аппетита благодаря сидячей жизни и неправильному сну, а также потому, что большинство девиц, как институтки в праздник, уже
успели днем послать в лавочку
за халвой, орехами. рахат-лукумом, солеными огурцами и тянучками и этим испортили себе аппетит.
— Есть недурные! — шутил Вихров и, чтобы хоть немножко очистить свою совесть перед Захаревскими, сел и написал им, брату и сестре вместе, коротенькую записку: «Я, все время занятый разными хлопотами, не
успел побывать у вас и хотел непременно исполнить это сегодня; но сегодня, как нарочно, посылают меня по одному экстренному и секретному
делу — так что и зайти к вам не могу, потому что
за мной, как страж какой-нибудь, смотрит мой товарищ, с которым я еду».
Я
успевал совершить дальний обход, и все же в городе то и
дело встречались мне заспанные фигуры, отворявшие ставни домов. Но вот солнце поднялось уже над горой, из-за прудов слышится крикливый звонок, сзывающий гимназистов, и голод зовет меня домой к утреннему чаю.
Так что когда наступит ночь и случайно вздумаешь дать себе отчет в прожитом
дне, то не
успеешь и перечислить всего совершённого, как благодетельный сон уже спешит смежить глаза, чтоб вознаградить усталый организм
за претерпенную дневную сутолоку.
И не поехал: зашагал во всю мочь, не
успел опомниться, смотрю, к вечеру третьего
дня вода завиднелась и люди. Я лег для опаски в траву и высматриваю: что
за народ такой? Потому что боюсь, чтобы опять еще в худший плен не попасть, но вижу, что эти люди пищу варят… Должно быть, думаю, христиане. Подполоз еще ближе: гляжу, крестятся и водку пьют, — ну, значит, русские!.. Тут я и выскочил из травы и объявился. Это, вышло, ватага рыбная: рыбу ловили. Они меня, как надо землякам, ласково приняли и говорят...
Устинья Наумовна. Что
за вздор, золотая; уж к тому
дело идет. Рада не рада — нечего делать!.. Люби кататься, люби и саночки возить!.. Что ж это вы меня позабыли совсем, бралиянтовые? Али еще осмотреться не
успели? Все, чай, друг на друга любуетесь да миндальничаете.
«
Успеешь, крыса, выселиться из корабля! — думал Петр Степанович, выходя на улицу. — Ну, коли уж этот “почти государственный ум” так уверенно осведомляется о
дне и часе и так почтительно благодарит
за полученное сведение, то уж нам-то в себе нельзя после того сомневаться. (Он усмехнулся.) Гм. А он в самом
деле у них не глуп и… всего только переселяющаяся крыса; такая не донесет!»
Напротив того, узнав об этом, она тотчас же поехала в Головлево и, не
успев еще вылезти из экипажа, с каким-то ребяческим нетерпением кричала Иудушке: «А ну-ка, ну, старый греховодник! кажи мне, кажи свою кралю!» Целый этот
день она провела в полном удовольствии, потому что Евпраксеюшка сама служила ей
за обедом, сама постелила для нее постель после обеда, а вечером она играла с Иудушкой и его кралей в дураки.
Я решительно не понимал,
за что на Скуратова сердятся, да и вообще — почему все веселые, как уже
успел я заметить в эти первые
дни, как будто находились в некотором презрении?
На кладбище не взошёл Шакир, зарыли без него, а я, его не видя, испугался, побежал искать и земли горсть на гроб не бросил, не
успел. Он
за оградой в поле на корточках сидел, молился; повёл его домой, и весь
день толковали. Очень милый, очень хороший он человек, чистая душа. Плакал и рассказывал...
До такой степени нет, что не
успел еще скрыться поезд
за горой, как поезжане, покончив с проводами, уже предаются злобе
дня и заводят разговоры о предстоящей «встрече».
Почтенная глава этого патриархального фаланстера допивала четвертую чашку чаю у Марьи Степановны; она
успела уже повторить в сотый раз, как
за нее сватался грузинский князь, умерший генерал-аншефом, как она в 1809 году ездила в Питер к родным, как всякий
день у ее родных собирался весь генералитет и как она единственно потому не осталась там жить, что невская вода ей не по вкусу и не по желудку.
Показал мне прием, начал резать, но клейкий кубик, смассовавшийся в цемент, плохо поддавался, приходилось сперва скоблить. Начал я.
Дело пошло сразу. Не
успел Иваныч изрезать половину, как я кончил и принялся
за вторую. Пот с меня лил градом. Ладонь правой руки раскраснелась, и в ней чувствовалась острая боль — предвестник мозолей.
Тридцать тысяч войска польского, под предводительством известных своею воинской доблестью и зверским мужеством панов Сапеги и Лисовского, не
успели взять приступом монастыря, защищаемого горстью людей, из которых большая часть в первый раз взялась
за оружие; в течение шести недель более шестидесяти осадных орудий, гремя
день и ночь, не могли разрушить простых кирпичных стен монастырских.
На другой же
день можно было видеть, как тетка Анна и молоденькая сноха ее перемывали горшки и корчаги и как после этого обе стучали вальками на берегу ручья. Глеб, который не без причины жаловался на потерянное время — время подходило к осени и пора стояла, следовательно, рабочая, — вышел к лодкам, когда на бледнеющем востоке не
успели еще погаснуть звезды.
За час до восхода он, Захар и Гришка были на Оке.
Когда
за ужином, о чем-то задумавшись, он катал шарики из хлеба и пил много красного вина, то, странное
дело, я бывал почти уверен, что в нем сидит что-то, что он, вероятно, сам чувствует в себе смутно, но
за суетой и пошлостями не
успевает понять и оценить.
Такая роль считалась опасной, но
за предательство целой группы людей сразу начальство давало денежные награды, и все шпионы не только охотно «захлёстывались», но даже иногда старались перебить друг у друга счастливый случай и нередко портили
дело, подставляя друг другу ножку. Не раз бывало так, что шпион уже присосался к кружку рабочих, и вдруг они каким-то таинственным путём узнавали о его профессии и били его, если он не
успевал вовремя выскользнуть из кружка. Это называлось — «передёрнуть петлю».
Немного погодя я и сестра шли по лестнице. Я прикрывал ее полой своего пальто; мы торопились, выбирая переулки, где не было фонарей, прячась от встречных, и это было похоже на бегство. Она уже не плакала, а глядела на меня сухими глазами. До Макарихи, куда я вел ее, было ходьбы всего минут двадцать, и, странное
дело,
за такое короткое время мы
успели припомнить всю нашу жизнь, мы обо всем переговорили, обдумали наше положение, сообразили…