Неточные совпадения
― Да вот написал почти книгу об естественных
условиях рабочего в отношении к земле, ― сказал Катавасов. ― Я не специалист, но мне понравилось, как естественнику, то, что он не берет человечества как чего-то вне зоологических законов, а, напротив, видит зависимость его от
среды и в этой зависимости отыскивает законы развития.
В той
среде, в которой она жила, в той каторге, которая не давала ни минуты свободной, не существовало даже
условий, при которых могла бы развиться настоящая сердечная склонность.
«22 февраля, в
среду, на „
среде“ чаепитие.
Условия следующие: 1) самовар и чай от „
среды“; 2) сахар и все иное съедобное, смотря по аппетиту, прибывший приносит на свою долю с собой в количестве невозбраняемом…»
Ставят непременным
условием, чтобы поселенец был хозяином, между ссыльными же чаще, чем в какой-либо другой
среде, встречаются люди, которые по натуре неспособны быть хозяевами и чувствуют себя на своем месте, когда служат в работниках.
Я не претендую здесь подробно и вполне определительно разобраться в читательской
среде, но постараюсь характеризовать хотя некоторые ее категории. Мне кажется, что это будет не бесполезно для самого читающего люда. До тех пор, пока не выяснится читатель, литература не приобретет решающего влияния на жизнь. А последнее
условие именно и составляет главную задачу ее существования.
Такое прошлое, не представляя особенных задатков действительной благомысленности, все-таки свидетельствовало о недюжинном уме и способности извлекать пользу из окружающей
среды и тех
условий, в которых она живет.
Я уже научился мечтать о необыкновенных приключениях и великих подвигах. Это очень помогало мне в трудные дни жизни, а так как дней этих было много, — я все более изощрялся в мечтаниях. Я не ждал помощи извне и не надеялся на счастливый случай, но во мне постепенно развивалось волевое упрямство, и чем труднее слагались
условия жизни — тем крепче и даже умнее я чувствовал себя. Я очень рано понял, что человека создает его сопротивление окружающей
среде.
Я думал, что и сам в состоянии объяснить ему его жизнь, и сразу же принялся за это, на мой взгляд, легкое и ясное дело. Я начал говорить об
условиях и
среде, о неравенстве, о людях — жертвах жизни и о людях — владыках ее.
Во всей неурядице личной жизни был виноват только он сам, и чем упорнее я старался доказать ему, что он «жертва
среды и
условий», тем настойчивее он убеждал меня в своей виновности пред самим собою за свою печальную долю…
И это было вполне справедливо. Короткий разговор с заседателем отбросил опять мое настроение в область того нейтралитета, который по какому-то инстинкту признала за нами сама
среда… Но что же делать? Живому человеку трудно ограничиться ролью свидетеля, когда жизнь кругом кипит борьбой… Печать? корреспонденции? освещение общих
условий? Долго, далеко, неверно!..
Катерина Матвеевна. Позвольте, позвольте! Но как вы объясняете себе это явление? Всякому мыслящему человеку должно быть известно, что влечение к миловидности есть только низшее проявление человеческой природы. Как может такая личность, как этот господин, не видеть всю гнусность этого увлечения, всю высоту своего падения! Как не понимать, что, раз вступив в эту
среду и подчинившись всем этим суеверным и мертвящим
условиям, возврата нет. А он понимает свободу женщины. Я имею данные…
Вечная пошлость, мелочность и апатия не могут же быть законным уделом человека, и люди, составляющие общественную
среду нашу и закованные в ее
условия, давно уже поняли всю тяжесть и нелепость этих
условий.
Поэтому речь идет здесь о формальной или, так сказать, «трансцендентальной» природе религии, а не о том либо ином содержании религиозных представлений; далее, не о психологической стороне религии, но об
условиях объективной значимости ее содержания, по отношению к которому психология представляет собой только
среду, обстановку, фактическую наличность.
Личной совестью она может быть принята лишь трагически, как принятие на себя греха и вины, но греха и вины, которые в известных
условиях мировой
среды ставят человека выше, чем легкое сбрасывание с себя этой вины и греха.
Здесь, в этих воспоминаниях, я подвожу итоги всему тому, что могло развивать отрока и юношу, родившегося и воспитанного в
среде тогдашнего привилегированного сословия и в
условиях тогдашнего государственного строя.
Если существует человек, человеческая личность в измерении глубины, то зло имеет внутренний источник, оно не может быть результатом случайных
условий внешней
среды.
Среда, воспитание, служба — все эти
условия жизни были одинаковы как для него, так и для Михаила Дмитриевича.
Кто он был, откуда явился в столицу, какие имеет средства к жизни? — все эти вопросы, которыми не задается наше современное общество при встрече с незнакомцем, если он элегантно одет, имеет внушительный вид и обладает всегда полным бумажником. Последние
условия всецело подходили к Григорию Александровичу, и прием его в
среду людей, считающих друг друга, а в особенности, самих себя порядочными, состоялся беспрепятственно.
По некоторым
условиям своей деятельности и по свойствам
среды, с которой приходится иметь дело, журналист, газетный обозреватель в частности, очень часто попадает в плачевное положение человека, который думает, быть может, умно, а пишет о другом, и пишет и скучно и скверно.