Неточные совпадения
В 1887 г. на Сахалине, по
мысли начальника главного тюремного
управления, был поднят вопрос «о возможности изменения существующей на о.
Такова основная
мысль нашего
управления.
Последние строчки особенно понятны, — постоянный сотрудник и редактор «Русской
мысли» М.Н. Ремезов занимал, кроме того, важный пост иностранного цензора, был в больших чинах и пользовался влиянием в
управлении по делам печати, и часто, когда уж очень высоко ставил парус В.А. Гольцев, бурный вал со стороны цензуры налетал на ладью «Русской
мысли», и М.Н. Ремезов умело «отливал воду», и ладья благополучно миновала бури цензуры и продолжала плыть дальше, несмотря на то, что, по словам М.Н. Ремезова...
Разворачиваю и читаю, великолепнейшим каллиграфическим почерком надписано: «Секретно. Ряд
мыслей о возможности совмещения мнимо несовместимых начал
управления посредством примирения идей».
«Очевидно, — говорит он, — царь, еще малоопытный в искусстве государственного
управления, исключительно преданный задушевным
мыслям своим, предоставил дела обычному течению в приказах и едва ли находил время для продолжительных совещаний с своими боярами; нередко он слушал и решал министерские доклады на Пушечном дворе» (том II, стр. 133).
Но если даже Петр и до конца жизни не избавился от
мысли, что единственно София была виновницей бунта, все же происшествия этого времени должны были открыть ему многое относительно внутреннего
управления древней Руси.
Рядом с нею мало-помалу возникли в душе Петра
мысли и о важном значении других отраслей государственного
управления.
Та же благородная
мысль выражалась неоднократно в требованиях правительства, чтобы при составлении отчетов не скрывали недостатков
управления.
«Чем вы намерены заниматься?» — спросил его Столыгин, перебивая длинное и скучное изъявление флотской благодарности. «Искать частной службы, по части
управления имением», — отвечал моряк. Михаил Степанович посмотрел на него и почти покраснел от
мысли, как он до сих пор не подумал употребить его на дело. Действительно, человек этот был для него клад.
— «Потому что, говорю, господин Карга-Короваев, сколько я знаю его, привык ценить и уважать только свои
мысли и свой труд, и, вступив к нам в
управление, он, без сомнения, примется нами созданное учреждение ломать и перестраивать по-своему, а мне присутствовать при этом каждодневно будет слишком уж тяжело, и я лучше обреку себя на нужду и бедность, но выйду в отставку!» Он на эти слова мне улыбнулся.
Превелелебному Генриху в сем деле и говорить нечего, какая благая часть досталась: столь славной и богатой жены мужем он, я
мыслю, и не чаял сделаться, а Глафире Васильевне тоже нескудная благодать, ибо она сим оборотом все взоры отвела от всего ей неподобного, да и мужа получила вежливого, который ее от всех тяжестей
управления имениями и капиталами ее вполне освободил, и даже собственноручные ее расходы, говорят, весьма точною цифрою ограничил, так что она от всех ныне соблазнов гораздо независимее.
Васса Семеновна, любившая всего один раз в жизни человека, который на ее глазах променял ее на другую и с этой другой был несчастлив — Ивана Осиповича Лысенко, совершенно отказалась от
мысли выйти замуж вторично и посвятила себя всецело своей маленькой дочери и
управлению как Зиновьевом лично, так заочно и другими оставшимися после мужа имениями.
Я знаю те соображения, которые выставляются в защиту таких мероприятий: во-первых, надо доказать, что положение вверенного нашему
управлению населения не так дурно, как это хотят выставить люди противной нам партии; во-вторых, всякое учреждение (а столовые и пекарни — это учреждения) должно быть подчинено контролю правительства, хотя в 1891 и 1892 гг. такого подчинения не было; в-третьих, прямое и близкое отношение людей, помогающих населению, может вызвать в нем нежелательные
мысли и чувства.
Не надеясь, что г. начальник, занятый неотложными дедами по
управлению, вполне поймет и оценит мою
мысль о невозможности бегства из нашей тюрьмы, в своем докладе я ограничился лишь указанием некоторых способов, которыми могут быть предотвращены самоубийства.
И должно быть потому, что Николай не позволял себе
мысли о том, что он делает что-нибудь для других, для добродетели, — всё, чтò он делал, было плодотворно: состояние его быстро увеличивалось; соседние мужики приходили просить его, чтоб он купил их, и долго после его смерти в народе хранилась набожная память об его
управлении. «Хозяин был… Наперед мужицкое, а потом свое. Ну и потачки не давал. Одно слово, — хозяин!»