Неточные совпадения
— Вот говорит пословица: «Для друга семь верст не околица!» — говорил он, снимая картуз. — Прохожу мимо, вижу свет
в окне, дай, думаю себе, зайду, верно, не
спит. А! вот хорошо, что у тебя на столе
чай, выпью с удовольствием чашечку: сегодня за обедом объелся всякой дряни, чувствую, что уж начинается
в желудке возня. Прикажи-ка мне набить трубку! Где твоя трубка?
Но муж любил ее сердечно,
В ее затеи не входил,
Во всем ей веровал беспечно,
А сам
в халате ел и пил;
Покойно жизнь его катилась;
Под вечер иногда сходилась
Соседей добрая семья,
Нецеремонные друзья,
И потужить, и позлословить,
И посмеяться кой о чем.
Проходит время; между тем
Прикажут Ольге
чай готовить,
Там ужин, там и
спать пора,
И гости едут со двора.
Он
спал необыкновенно долго и без снов. Настасья, вошедшая к нему
в десять часов на другое утро, насилу дотолкалась его. Она принесла ему
чаю и хлеба.
Чай был опять спитой и опять
в ее собственном чайнике.
Вспомнились свои, домашние старики и прежде всех — историк Козлов, с его старомодной фразой: «Как истый любитель
чая и пьющий его безо всяких добавлений…» Тот же Козлов во главе монархической манифестации, с открытой, ревущей, маленькой
пастью, с палкой
в руке.
Держа
в руках чашку
чая, Варвара слушала ее почтительно и с тем напряжением, которое является на лице человека, когда он и хочет, но не может
попасть в тон собеседника.
И, улыбаясь навстречу Турчанинову, она осыпала его любезностями. Он ответил, что
спал прекрасно и что все вообще восхитительно, но притворялся он плохо, было видно, что говорит неправду. Самгин молча пил
чай и, наблюдая за Мариной, отмечал ее ловкую гибкость
в отношении к людям, хотя был недоволен ею. Интересовало его мрачное настроение Безбедова.
Приятно волнующее чувство не исчезало, а как будто становилось все теплее, помогая думать смелее, живее, чем всегда. Самгин перешел
в столовую, выпил стакан
чаю, сочиняя план рассказа, который можно бы печатать
в новой газете. Дронов не являлся. И, ложась
спать, Клим Иванович удовлетворенно подумал, что истекший день его жизни чрезвычайно значителен.
Клим первым вышел
в столовую к
чаю,
в доме было тихо, все, очевидно,
спали, только наверху, у Варавки, где жил доктор Любомудров, кто-то возился. Через две-три минуты
в столовую заглянула Варвара, уже одетая, причесанная.
На столе кипел самовар, но никто не являлся налить
чаю, и
в доме было тихо, точно все
спали.
Она величественно отошла
в угол комнаты, украшенный множеством икон и тремя лампадами, села к столу, на нем буйно кипел самовар, исходя обильным паром, блестела посуда, комнату наполнял запах лампадного масла, сдобного теста и меда. Самгин с удовольствием присел к столу, обнял ладонями горячий стакан
чая. Со стены, сквозь запотевшее стекло, на него смотрело лицо бородатого царя Александра Третьего, а под ним картинка: овечье стадо
пасет благообразный Христос, с длинной палкой
в руке.
Пушки стреляли не часто, не торопясь и, должно быть,
в разных концах города. Паузы между выстрелами были тягостнее самих выстрелов, и хотелось, чтоб стреляли чаще, непрерывней, не мучили бы людей, которые ждут конца. Самгин, уставая, садился к столу, пил
чай, неприятно теплый, ходил по комнате, потом снова вставал на дежурство у окна. Как-то вдруг
в комнату точно с потолка
упала Любаша Сомова, и тревожно, возмущенно зазвучал ее голос, посыпались путаные слова...
Обед и сон рождали неутолимую жажду. Жажда
палит горло; выпивается чашек по двенадцати
чаю, но это не помогает: слышится оханье, стенанье; прибегают к брусничной, к грушевой воде, к квасу, а иные и к врачебному пособию, чтоб только залить засуху
в горле.
Райский тоже, увидя свою комнату, следя за бабушкой, как она чуть не сама делала ему постель, как опускала занавески, чтоб утром не беспокоило его солнце, как заботливо расспрашивала,
в котором часу его будить, что приготовить —
чаю или кофе поутру, масла или яиц, сливок или варенья, — убедился, что бабушка не все угождает себе этим, особенно когда она попробовала рукой, мягка ли перина, сама поправила подушки повыше и велела поставить графин с водой на столик, а потом раза три заглянула,
спит ли он, не беспокойно ли ему, не нужно ли чего-нибудь.
Вчера она досидела до конца вечера
в кабинете Татьяны Марковны: все были там, и Марфенька, и Тит Никонович. Марфенька работала, разливала
чай, потом играла на фортепиано. Вера молчала, и если ее спросят о чем-нибудь, то отвечала, но сама не заговаривала. Она
чаю не пила, за ужином раскопала два-три блюда вилкой, взяла что-то
в рот, потом съела ложку варенья и тотчас после стола ушла
спать.
Райский почти не
спал целую ночь и на другой день явился
в кабинет бабушки с сухими и горячими глазами. День был ясный. Все собрались к
чаю. Вера весело поздоровалась с ним. Он лихорадочно пожал ей руку и пристально поглядел ей
в глаза. Она — ничего, ясна и покойна…
Вдруг из дверей явились, один за другим, двенадцать слуг, по числу гостей; каждый нес обеими руками чашку с
чаем, но без блюдечка. Подойдя к гостю, слуга ловко
падал на колени, кланялся, ставил чашку на пол, за неимением столов и никакой мебели
в комнатах, вставал, кланялся и уходил. Ужасно неловко было тянуться со стула к полу
в нашем платье. Я протягивал то одну, то другую руку и насилу достал.
Чай отличный, как желтый китайский. Он густ, крепок и ароматен, только без сахару.
Пока моряки переживали свою «страшную» минуту, не за себя, а за фрегат, конечно, — я и другие, неприкосновенные к делу, пили
чай, ужинали и, как у себя дома, легли
спать. Это
в первый раз после тревог, холода, качки!
А между тем шашни с фельдшером, за которые Маслова была изгнана из больницы и
в существование которых поверил Нехлюдов, состояли только
в том, что, по распоряжению фельдшерицы, придя за грудным
чаем в аптеку, помещавшуюся
в конце коридора, и застав там одного фельдшера, высокого с угреватым лицом Устинова, который уже давно надоедал ей своим приставанием, Маслова, вырываясь от него, так сильно оттолкнула его, что он ткнулся о полку, с которой
упали и разбились две склянки.
В полдень погода не изменилась. Ее можно было бы описать
в двух словах: туман и дождь. Мы опять просидели весь день
в палатках. Я перечитывал свои дневники, а стрелки
спали и пили
чай. К вечеру поднялся сильный ветер. Царствовавшая дотоле тишина
в природе вдруг нарушилась. Застывший воздух пришел
в движение и одним могучим порывом сбросил с себя апатию.
Утром
спать нам долго не пришлось. На рассвете появилось много мошкары: воздух буквально кишел ею. Мулы оставили корм и жались к биваку. На скорую руку мы напились
чаю, собрали палатки и тронулись
в путь.
Мы не
спали всю ночь, зябли, подкладывали дрова
в костер, несколько раз принимались пить
чай и
в промежутках между чаепитиями дремали.
Я не стал дожидаться
чая, подтащил свой мешок поближе к огню, залез
в него и опять заснул. Мне показалось, что я
спал очень долго. Вдруг что-то тяжелое навалилось мне на грудь, и одновременно с этим я услышал визг собаки и отчаянный крик Дерсу...
В одной из ям
в реке Янсели нашел мальму, заменяющую
в Уссурийском крае форель. Рыба эта составила нам превосходный ужин, после которого мы, напившись
чаю, рано легли
спать, предоставив охрану бивака собакам.
Я глядел тогда на зарю, на деревья, на зеленые мелкие листья, уже потемневшие, но еще резко отделявшиеся от розового неба;
в гостиной, за фортепьянами, сидела Софья и беспрестанно наигрывала какую-нибудь любимую, страстно задумчивую фразу из Бетховена; злая старуха мирно похрапывала, сидя на диване;
в столовой, залитой потоком алого света, Вера хлопотала за
чаем; самовар затейливо шипел, словно чему-то радовался; с веселым треском ломались крендельки, ложечки звонко стучали по чашкам; канарейка, немилосердно трещавшая целый день, внезапно утихала и только изредка чирикала, как будто о чем-то спрашивала; из прозрачного, легкого облачка мимоходом
падали редкие капли…
— Как
в ученье? Да ты,
чай, не ребенком
в доезжачие
попал?
Теперь уже нам нечего было скрываться от китайцев, поэтому мы отправились
в первую попавшуюся фанзу и легли
спать.
В полдень мы встали, напились
чаю и затем пошли вверх по долине реки Дунгоу, что по-китайски означает Восточная
падь.
Олентьев и Марченко не беспокоились о нас. Они думали, что около озера Ханка мы нашли жилье и остались там ночевать. Я переобулся, напился
чаю, лег у костра и крепко заснул. Мне грезилось, что я опять
попал в болото и кругом бушует снежная буря. Я вскрикнул и сбросил с себя одеяло. Был вечер. На небе горели яркие звезды; длинной полосой протянулся Млечный Путь. Поднявшийся ночью ветер раздувал пламя костра и разносил искры по полю. По другую сторону огня
спал Дерсу.
Во время путешествия скучать не приходится. За день так уходишься, что еле-еле дотащишься до бивака. Палатка, костер и теплое одеяло кажутся тогда лучшими благами, какие только даны людям на земле; никакая городская гостиница не может сравниться с ними. Выпьешь поскорее горячего
чаю, залезешь
в свой спальный мешок и уснешь таким сном, каким
спят только усталые.
Через несколько минут мы сидели у огня, ели рыбу и пили
чай. За этот день я так устал, что едва мог сделать
в дневнике необходимые записи. Я просил удэгейцев не гасить ночью огня. Они обещали по очереди не
спать и тотчас принялись колоть дрова.
На биваке я застал всех
в сборе. После ужина мы еще с час занимались каждый своей работой, а затем напились
чаю и легли
спать, кто где нашел для себя удобней.
Свет от костров отражался по реке яркой полосой. Полоса эта как будто двигалась, прерывалась и появлялась вновь у противоположного берега. С бивака доносились удары топора, говор людей и смех. Расставленные на земле комарники, освещенные изнутри огнем, казались громадными фонарями. Казаки слышали мои выстрелы и ждали добычи. Принесенная кабанина тотчас же была обращена
в ужин, после которого мы напились
чаю и улеглись
спать. Остался только один караульный для охраны коней, пущенных на волю.
Подождав еще немного, мы пошли
в фанзу и, напившись
чаю, легли
спать.
Понаслаждался, послушал, как дамы убиваются, выразил три раза мнение, что «это безумие»-то есть, не то, что дамы убиваются, а убить себя отчего бы то ни было, кроме слишком мучительной и неизлечимой физической болезни или для предупреждения какой-нибудь мучительной неизбежной смерти, например, колесования; выразил это мнение каждый раз
в немногих, но сильных словах, по своему обыкновению, налил шестой стакан, вылил
в него остальные сливки, взял остальное печенье, — дамы уже давно отпили
чай, — поклонился и ушел с этими материалами для финала своего материального наслаждения опять
в кабинет, уже вполне посибаритствовать несколько, улегшись на диване, на каком
спит каждый, но который для него нечто уже вроде капуанской роскоши.
Накануне,
в 9-м часу вечера, приехал господин с чемоданом, занял нумер, отдал для прописки свой паспорт, спросил себе
чаю и котлетку, сказал, чтоб его не тревожили вечером, потому что он устал и хочет
спать, но чтобы завтра непременно разбудили
в 8 часов, потому что у него есть спешные дела, запер дверь нумера и, пошумев ножом и вилкою, пошумев чайным прибором, скоро притих, — видно, заснул.
«После
чаю, поболтавши с «миленьким», пришла она
в свою комнату и прилегла, — не
спать,
спать еще рано, куда же, только еще половина девятого, нет, она еще не раздевалась, — а только так, легла читать.
В это утро Дмитрий Сергеич не идет звать жену пить
чай: она здесь, прижавшись к нему; она еще
спит; он смотрит на нее и думает: «что это такое с ней, чем она была испугана, откуда этот сон?»
Матушка частенько подходила к дверям заповедных комнат, прислушивалась, но войти не осмеливалась.
В доме мгновенно все стихло, даже
в отдаленных комнатах ходили на цыпочках и говорили шепотом. Наконец часов около девяти вышла от дедушки Настасья и сообщила, что старик напился
чаю и лег
спать.
Она уж поздоровалась с «кралей», расспросила ее, покойно ли
спать было, не кусали ли клопики, и, получив
в ответ, что словно
в рай
попала, приказала подать ей
чаю, сама налила сливочек с румяными пенками и отправилась потчевать отца.
Работала она
в спальне, которая была устроена совершенно так же, как и
в Малиновце. Около осьми часов утра
в спальню подавался
чай, и матушка принимала вотчинных начальников: бурмистра и земского, человека грамотного, служившего
в конторе писарем. Последнюю должность обыкновенно занимал один из причетников, нанимавшийся на общественный счет. Впрочем, и бурмистру жалованье уплачивалось от общества, так что на матушку никаких расходов по управлению не
падало.
Хозяева вставали
в семь часов пить
чай. Оба злые. Хозяин чахоточный. Били чем
попало и за все, — все не так. Пороли розгами, привязавши к скамье. Раз после розог два месяца
в больнице лежал — загноилась спина… Раз выкинули зимой на улицу и дверь заперли. Три месяца
в больнице
в горячке лежал…
Он не обедал
в этот день и не лег по обыкновению
спать после обеда, а долго ходил по кабинету, постукивая на ходу своей палкой. Когда часа через два мать послала меня
в кабинет посмотреть, не заснул ли он, и, если не
спит, позвать к
чаю, — то я застал его перед кроватью на коленях. Он горячо молился на образ, и все несколько тучное тело его вздрагивало… Он горько плакал.
По своему характеру Луковников не мог никого обидеть, и поведение Устеньки его серьезно огорчило.
В кого она такая уродилась? Права-то она права, да только все-таки не следовало свою правоту показывать этаким манером. И притом девушка — она и понимать-то не должна Харитининых дел. Старик почти не
спал всю ночь и за утренним
чаем еще раз заметил...
Спутники его раза два-три
в ночь зажигали костер и согревались
чаем, а он
спал в мешке всю ночь.]
Мужики
спали в тени или пили
чай; у ворот и под окнами бабы искали друг у друга
в головах.
Два крестьянина, и
в летах, и не пьяные, и знавшие уже давно друг друга, приятели, напились
чаю и хотели вместе,
в одной каморке, ложиться
спать.
Напустив на себя храбрости, Яша к вечеру заметно остыл и только почесывал затылок. Он сходил
в кабак, потолкался на народе и пришел домой только к ужину. Храбрости оставалось совсем немного, так что и ночь Яша
спал очень скверно, и проснулся чуть свет. Устинья Марковна поднималась
в доме раньше всех и видела, как Яша начинает трусить. Роковой день наступал. Она ничего не говорила, а только тяжело вздыхала. Напившись
чаю, Яша объявил...
С этого разговора песни Наташки полились каждый вечер, а днем она то и дело
попадала Груздеву на глаза. Встретится, глаза опустит и даже покраснеет. Сейчас видно, что очестливая девка, не халда какая-нибудь. Раз вечерком Груздев сказал Артему, чтобы он позвал Наташку к нему
в балаган: надо же ее хоть
чаем напоить, а то что девка задарма горло дерет?
Аграфене случалось пить
чай всего раза три, и она не понимала
в нем никакого вкуса. Но теперь приходилось глотать горячую воду, чтобы не обидеть Таисью.
Попав с мороза
в теплую комнату, Аграфена вся разгорелась, как маков цвет, и Таисья невольно залюбовалась на нее; то ли не девка, то ли не писаная красавица: брови дугой, глаза с поволокой, шея как выточенная, грудь лебяжья, таких, кажется, и не бывало
в скитах. У Таисьи даже захолонуло на душе, как она вспомнила про инока Кирилла да про старицу Енафу.
— Таисья-то, смиренница-то, и та, слышь,
чай прихлебывает потихоньку от своих… Тоже
в отчаянные
попала!..
После веселого обеда весь господский дом
спал до вечернего
чая. Все так устали, что на два часа дом точно вымер.
В сарайной отдыхали Груздев и Овсянников,
в комнате Луки Назарыча почивал исправник Иван Семеныч, а Петр Елисеич прилег
в своем кабинете. Домнушка тоже прикорнула у себя
в кухне. Бодрствовали только дети.