Неточные совпадения
Но ошибка, сделанная им, произошла не оттого только, что он не обдумал этой случайности, а оттого тоже, что он до этого
дня свидания с
умирающею женой не знал своего сердца.
Солнце едва выказалось из-за зеленых вершин, и слияние первой теплоты его лучей с
умирающей прохладой ночи наводило на все чувства какое-то сладкое томление; в ущелье не проникал еще радостный луч молодого
дня; он золотил только верхи утесов, висящих с обеих сторон над нами; густолиственные кусты, растущие в их глубоких трещинах, при малейшем дыхании ветра осыпали нас серебряным дождем.
На другой
день только и разговоров было у жителей Каперны, что о пропавшем Меннерсе, а на шестой
день привезли его самого,
умирающего и злобного.
Но он помнил тоже, что бывали минуты, часы и даже, может быть,
дни, полные апатии, овладевавшей им, как бы в противоположность прежнему страху, — апатии, похожей на болезненно-равнодушное состояние иных
умирающих.
Периодически являются люди, которые с большим подъемом поют: «От ликующих, праздно болтающих, обагряющих руки в крови, уведи меня в стан
умирающих за великое
дело любви».
Привожу слова пушкинского Пимена, но я его несравненно богаче: на пестром фоне хорошо знакомого мне прошлого, где уже
умирающего, где окончательно исчезнувшего, я вижу растущую не по
дням, а по часам новую Москву. Она ширится, стремится вверх и вниз, в неведомую доселе стратосферу и в подземные глубины метро, освещенные электричеством, сверкающие мрамором чудесных зал.
Несколько
дней, которые у нас провел этот оригинальный больной, вспоминаются мне каким-то кошмаром. Никто в доме ни на минуту не мог забыть о том, что в отцовском кабинете лежит Дешерт, огромный, страшный и «
умирающий». При его грубых окриках мать вздрагивала и бежала сломя голову. Порой, когда крики и стоны смолкали, становилось еще страшнее: из-за запертой двери доносился богатырский храп. Все ходили на цыпочках, мать высылала нас во двор…
Галлюцинация продолжалась до самого утра, пока в кабинет не вошла горничная. Целый
день потом доктор просидел у себя и все время трепетал: вот-вот войдет Прасковья Ивановна. Теперь ему начинало казаться, что в нем уже два Бубнова: один мертвый, а другой
умирающий, пьяный, гнилой до корня волос. Он забылся, только приняв усиленную дозу хлоралгидрата. Проснувшись ночью, он услышал, как кто-то хриплым шепотом спросил его...
«Ваше превосходительство! — писала она своим бойким почерком. — Письмо это пишет к вам женщина, сидящая
день и ночь у изголовья вашего
умирающего родственника. Не буду описывать вам причину его болезни; скажу только, что он напуган был выстрелом, который сделал один злодей-лакей и убил этим выстрелом одну из горничных».
Я отдернула занавес; но начинающийся
день был печальный и грустный, как угасающая бедная жизнь
умирающего.
Тогда впечатления
дня невольно возникали в воображении при неперестающих заставлявших дрожать стекла в единственном окне звуках бомбардирования и снова напоминали об опасности: то ему грезились раненые и кровь, то бомбы и осколки, которые влетают в комнату, то хорошенькая сестра милосердия, делающая ему,
умирающему, перевязку и плачущая над ним, то мать его, провожающая его в уездном городе и горячо со слезами молящаяся перед чудотворной иконой, и снова сон кажется ему невозможен.
— Это — переложенное в поэму апокрифическое предание о разбойнике, который попросил
деву Марию, шедшую в Египет с Иосифом и предвечным младенцем, дать каплю молока своего его
умирающему с голоду ребенку.
Дева Мария покормила ребенка, который впоследствии, сделавшись, подобно отцу своему, разбойником, был распят вместе со Христом на Голгофе и, умирая, произнес к собрату своему по млеку: «Помяни мя, господи, егда приидеши во царствие твое!»
До сих пор ей все как-то не верилось, теперь она окончательно убедилась, что всякая новая попытка убедить
умирающего может только приблизить
день торжества Иудушки.
Каждое движение
умирающего, каждое его слово немедленно делались известными в Головлеве, так что Иудушка мог с полным знанием
дела определить минуту, когда ему следует выйти из-за кулис и появиться на сцену настоящим господином созданного им положения.
И вот теперь, как я пишу это, ярко припоминается мне один
умирающий, чахоточный, тот самый Михайлов, который лежал почти против меня, недалеко от Устьянцева, и который умер, помнится, на четвертый
день по прибытии моем в палату.
Он говорил, что она до сих пор исполняла долг свой как дочь, горячо любящая отца, и что теперь надобно также исполнить свой долг, не противореча и поступая согласно с волею больного; что, вероятно, Николай Федорыч давно желал и давно решился, чтоб они жили в особом доме; что, конечно, трудно, невозможно ему, больному и
умирающему, расстаться с Калмыком, к которому привык и который ходит за ним усердно; что батюшке Степану Михайлычу надо открыть всю правду, а знакомым можно сказать, что Николай Федорыч всегда имел намерение, чтобы при его жизни дочь и зять зажили своим, домом и своим хозяйством; что Софья Николавна будет всякий
день раза по два навещать старика и ходить за ним почти так же, как и прежде; что в городе, конечно, все узнают со временем настоящую причину, потому что и теперь, вероятно, кое-что знают, будут бранить Калмыка и сожалеть о Софье Николавне.
Последние
дни перед свадьбой, первые
дни после свадьбы и, наконец, слишком двухнедельный отъезд в Багрово дали возможность Калмыку вполне овладеть своим почти
умирающим барином, и первый взгляд на сидящего в креслах лакея, чего прежде никогда не бывало, открыл Софье Николавне настоящее положение
дел.
Софья Алексеевна просила позволения ходить за больной и
дни целые проводила у ее кровати, и что-то высоко поэтическое было в этой группе
умирающей красоты с прекрасной старостью, в этой увядающей женщине со впавшими щеками, с огромными блестящими глазами, с волосами, небрежно падающими на плечи, — когда она, опирая свою голову на исхудалую руку, с полуотверстым ртом и со слезою на глазах внимала бесконечным рассказам старушки матери об ее сыне — об их Вольдемаре, который теперь так далеко от них…
Теперь другое
дело, теперь он жадно ловил каждое слово богобоязливой старухи, как
умирающий от жажды глотает капли падаюшего дождя, и под ласковым сочувствующим взглядом другого человека эта ледяная глыба греха подалась…
Как истомленный жаждою в знойный
день усталый путник глотает с жадностию каждую каплю пролившего на главу его благотворного дождя, так слушал
умирающий исполненные христианской любви слова своего утешителя. Закоснелое в преступлениях сердце боярина Кручины забилось раскаянием; с каждым новым словом юродивого изменялся вид его, и наконец на бледном, полумертвом лице изобразилась последняя ужасная борьба порока, ожесточения и сильных страстей — с душою, проникнутою первым лучом небесной благодати.
Кто может описать чувство
умирающего грешника, когда перст божий коснулся души его? Он видел всю мерзость прошедших
дел своих, возгнушался самим собою, ненавидел себя; но не отчаяние, а надежда и любовь наполняли его душу.
— Ну, нет, еще моя песня не спета! Впитала кое-что грудь моя, и — я свистну, как бич! Погоди, брошу газету, примусь за серьезное
дело и напишу одну маленькую книгу… Я назову ее — «Отходная»: есть такая молитва — ее читают над
умирающими. И это общество, проклятое проклятием внутреннего бессилия, перед тем, как издохнуть ему, примет мою книгу как мускус.
— В самом
деле, — сказал, улыбаясь, Сурской, — это странно! И все эти
умирающие были люди молодые?
И даже до курьезного ровно: в два часа
дня 16 сентября 1917 года мы были у последнего лабаза, помещающегося на границе этого замечательного города Грачевки, а в два часа пять минут 17 сентября того же 17-го незабываемого года я стоял на битой,
умирающей и смякшей от сентябрьского дождика траве во дворе Мурьевской больницы.
Темный восток посерел; ветер стал утихать. Тучи разошлись;
умирающие звезды виднелись кое-где на побледневшем зеленоватом небе. Начало светать; в лагере кое-кто проснулся, и услышавшие звуки сражения будили других. Говорили мало и тихо. Неизвестность близко подошла к людям: никто не знал, что будет завтра, и не хотел ни думать, ни говорить об этом завтрашнем
дне.
Это было в конце третьего
дня, за час до его смерти. В это самое время гимназистик тихонько прокрался к отцу и подошел к его постели.
Умирающий всё кричал отчаянно и кидал руками. Рука его попала на голову гимназистика. Гимназистик схватил ее, прижал к губам и заплакал.
Народ, зная, что поет
умирающая, плакал от умиления и молился, а множество облагодетельствованных ею нищих стояли
день и ночь на коленях, воссылая горячие мольбы к богу о восстановлении здравия болящей.
И вдруг он исчез. Что тут случилось — щука ли его заглотала, рак ли клешней перешиб, или сам он своею смертью умер и всплыл на поверхность, — свидетелей этому
делу не было. Скорее всего — сам умер, потому что какая сласть щуке глотать хворого,
умирающего пискаря, да к тому же еще и премудрого?
И во время страшной трехнедельной голодовки, когда по нескольку
дней не топилась печь, женщины отдыхали — странным отдыхом
умирающего, у которого за несколько минут до смерти прекратились боли.
Священник кончил свое
дело и перекрестил
умирающую. Она подавала еще слабые признаки жизни легким хрипением и медленной икотой, но посинелые пальцы рук и вытянутые ноги все больше и больше холодели. Смерть одолевала…
Доктор Николай Николаевич с отеческой заботой ухаживал за
умирающей… Целые
дни проводил он в приюте, собственноручно меняя лед на раскаленной от жара голове Наташи. Фаина Михайловна, Екатерина Ивановна и Павла Артемьевна, примирившиеся в душе с больною от сердца и простившие ей ее проступок, проводили поочередно длинные, бесконечные часы у одра Наташи.
Как позже, по поводу высылки своего секретаря H. H. Гусева, Толстой писал: «Жалко всех тех погибших и погибающих и озлобляемых людей в ссылках, в тюрьмах, со злобою и ненавистью
умирающих на виселицах, но нельзя не жалеть и тех несчастных, которые совершают такие
дела, а главное — предписывают их…
На другой
день (3 декабря) князь Голицын доносил императрице, что и посредством самой исповеди не удалось исторгнуть полного признания от
умирающей самозванки.
Почему
умирающий с голоду человек готов работать целый
день за корку хлеба?
Влюбленные, готовящиеся к смерти, сражающиеся,
умирающие говорят чрезвычайно много и неожиданно о совершенно не идущих к
делу предметах, руководясь больше созвучиями, каламбурами, чем мыслями.
В редкие минуты полного сознания, особенно за последнее время, он мирно беседовал с женою и с дочерью — княгиней Анной Шестовой и Софьей Путиловой, проводивших целые
дни вместе с матерью в спальне
умирающего.
Два
дня и две бессонные ночи провела она у постели
умирающего.
Умирающий убийца рассказал на духу все подробно, до сознания его перед графом Свянторжецким и получения от своей сообщницы десяти тысяч рублей за уход из Петербурга. Оставшиеся деньги, в количестве девяти тысяч семисот рублей,
умирающий Никита передал отцу Николаю для употребления на богоугодное
дело, но последний при рапорте представил их архиерею.
Гусынина (одному из играющих в карты за столом, ближайшему к Гориславской). Ваш кошелек на минуту. (Играющий дает свой кошелек. Гусынина высыпает из кошелька деньги в корзинку и потом возвращает его.) На доброе
дело — бедному,
умирающему семейству еврея. (Хозяин кошелька кланяется. Гусынина подходит к пожилой даме, играющей за тем же столом.) Не откажите, я знаю ваше доброе сердце.
— Как не говорить…
дело прежде всего. Все оставляю племяннику Аркаше. Остальных тоже не забыла, все будут довольны. Об одном только хотела я переговорить с вами, если вы захотите исполнить волю
умирающей.
Жизнь все же медленно потухала. С каждым
днем слабела память и учащался бред; на давних, затянувшихся ранах открылись язвы и стали переходить в гангрену. Невозможно уже было обманываться насчет близкого исхода. Стали говорить
умирающему об исповеди и причастии, но он не соглашался.
Свадьба состоялась, я получил деньги и через несколько
дней уехал из Киева под предлогом навестить
умирающую тетку в Одессе.
Другой, сам Ермак, пробужденный звуками мечей и стоном
умирающих, воспрянул, взмахом сабли отразил нападавших на него убийц и кинулся в бурные волны Иртыша, но, не доплыв до своей ладьи, пошел ко
дну под тяжестью надетой на нем железной брони — подарка царя Иоанна Васильевича.
— Пока он не отречется от них, пока не докажет на
деле, что будет верен России, нашему русскому государю, сердце и рука моя не могут ему принадлежать. Я была бы недостойна видеть свет Божий, если б из корыстных видов изменила клятве, данной
умирающему отцу.
Несмотря на заботливый уход за ним со стороны отца Николая и его стряпки Ненилы, больной с каждым
днем все слабел и слабел и, наконец, попросил отца Николая о последнем напутствии. На этой же предсмертной исповеди
умирающий и рассказал все своему духовнику.
Всё
дело ведь состоит в следующем: есть люди, — не будем говорить
умирающие, но страдающие от нужды; есть другие, живущие в избытке и по доброму чувству отдающие этим людям свой излишек; есть третьи, желающие быть посредниками между первыми и вторыми и на это отдающие свой труд.