Неточные совпадения
Он видел, что старик повар
улыбался, любуясь ею
и слушая ее неумелые, невозможные приказания; видел, что Агафья Михайловна задумчиво
и ласково покачивала головой на новые распоряжения молодой барыни в кладовой, видел, что Кити была необыкновенно мила, когда она, смеясь
и плача, приходила к нему объявить, что девушка Маша привыкла считать ее барышней
и оттого ее никто не слушает.
Всё лицо ее будет видно, она
улыбнется, обнимет его, он услышит ее запах, почувствует нежность ее руки
и заплачет счастливо, как он раз вечером лег ей в ноги
и она щекотала его, а он хохотал
и кусал ее белую с кольцами руку.
Она призадумалась, не спуская с него черных глаз своих, потом
улыбнулась ласково
и кивнула головой в знак согласия. Он взял ее руку
и стал ее уговаривать, чтоб она его поцеловала; она слабо защищалась
и только повторяла: «Поджалуста, поджалуста, не нада, не нада». Он стал настаивать; она задрожала,
заплакала.
При нем мне было бы совестно
плакать; притом утреннее солнышко весело светило в окна, а Володя, передразнивая Марью Ивановну (гувернантку сестры), так весело
и звучно смеялся, стоя над умывальником, что даже серьезный Николай, с полотенцем на плече, с мылом в одной руке
и с рукомойником в другой,
улыбаясь, говорил...
Но тут из глаз ее покатились слезы,
и Самгин подумал, что
плакать она — не умеет: глаза открыты
и ярко сверкают, рот
улыбается, она колотит себя кулаками по коленям
и вся воинственно оживлена. Слезы ее — не настоящие, не нужны, это — не слезы боли, обиды. Она говорила низким голосом...
Он вспомнил, что когда она стала будто бы целью всей его жизни, когда он ткал узор счастья с ней, — он, как змей, убирался в ее цвета, окружал себя, как в картине, этим же тихим светом; увидев в ней искренность
и нежность, из которых создано было ее нравственное существо, он был искренен,
улыбался ее улыбкой, любовался с ней птичкой, цветком, радовался детски ее новому платью, шел с ней
плакать на могилу матери
и подруги, потому что
плакала она, сажал цветы…
Я после видел, как она обрезала палец
и заплакала: лоб у ней наморщился, глаза выразили страдание, а рот
улыбался: такова сила привычки.
И она вдруг, не выдержав, закрыла лицо рукой
и рассмеялась ужасно, неудержимо, своим длинным, нервным, сотрясающимся
и неслышным смехом. Старец выслушал ее
улыбаясь и с нежностью благословил; когда же она стала целовать его руку, то вдруг прижала ее к глазам своим
и заплакала...
Наташа
улыбалась мне,
улыбалась малютке,
плакала, смеялась,
и только прерывающееся, спазматическое дыханье, слабые глаза
и смертная бледность напоминали о недавнем мучении, о вынесенной борьбе.
Аня. Мама!.. Мама, ты
плачешь? Милая, добрая, хорошая моя мама, моя прекрасная, я люблю тебя… я благословляю тебя. Вишневый сад продан, его уже нет, это правда, правда, но не
плачь, мама, у тебя осталась жизнь впереди, осталась твоя хорошая, чистая душа… Пойдем со мной, пойдем, милая, отсюда, пойдем!.. Мы насадим новый сад, роскошнее этого, ты увидишь его, поймешь,
и радость, тихая, глубокая радость опустится на твою душу, как солнце в вечерний час,
и ты
улыбнешься, мама! Пойдем, милая! Пойдем!..
Он ничего не говорил, но пристально вслушивался в ее порывистый, восторженный
и бессвязный лепет, вряд ли понимал что-нибудь, но тихо
улыбался,
и чуть только ему казалось, что она начинала опять тосковать или
плакать, упрекать или жаловаться, тотчас же начинал ее опять гладить по головке
и нежно водить руками по ее щекам, утешая
и уговаривая ее как ребенка.
Сперва Лемм не отвечал на его объятие, даже отклонил его локтем; долго, не шевелясь ни одним членом, глядел он все так же строго, почти грубо,
и только раза два промычал: «ага!» Наконец его преобразившееся лицо успокоилось, опустилось,
и он, в ответ на горячие поздравления Лаврецкого, сперва
улыбнулся немного, потом
заплакал, слабо всхлипывая, как дитя.
Пришел отец, сестрица с братцем, все
улыбались, все обнимали
и целовали меня, а мать бросилась на колени перед кивотом с образами, молилась
и плакала.
Фрау Леноре начала взглядывать на него, хотя все еще с горестью
и упреком, но уже не с прежним отвращением
и гневом; потом она позволила ему подойти
и даже сесть возле нее (Джемма сидела по другую сторону); потом она стала упрекать его — не одними взорами, но словами, что уже означало некоторое смягчение ее сердца; она стала жаловаться,
и жалобы ее становились все тише
и мягче; они чередовались вопросами, обращенными то к дочери, то к Санину; потом она позволила ему взять ее за руку
и не тотчас отняла ее… потом она
заплакала опять — но уже совсем другими слезами… потом она грустно
улыбнулась и пожалела об отсутствии Джиован'Баттиста, но уже в другом смысле, чем прежде…
— Который меня купил (при этом он особенно —
и странно,
и забавно,
и насмешливо блеснул глазами
и как будто
улыбнулся). Разрешение в сенате взяли. Еще покутил, долги
заплатил, да
и пошел. Вот
и все. Что же, сечь меня не могут… пять рублей есть… А может, война…
— Ах, какая я глупая! — сказала она, взглянув на меня
и стараясь
улыбнуться, — бывают такие дни, что
плачешь без всякой причины.
Однажды он меня страшно удивил: подошел ко мне, ласково
улыбаясь, но вдруг сбил с меня шапку
и схватил за волосы. Мы стали драться, с галереи он втолкнул меня в лавку
и все старался повалить на большие киоты, стоявшие на полу, — если бы это удалось ему, я перебил бы стекла, поломал резьбу
и, вероятно, поцарапал бы дорогие иконы. Он был очень слаб,
и мне удалось одолеть его, но тогда, к великому изумлению моему, бородатый мужчина горько
заплакал, сидя на полу
и вытирая разбитый нос.
Вершина ходила быстро в саду, курила,
улыбалась еще кривее обычного
и бормотала сердитые слова. Марта не выходила из дому
и горько
плакала. Служанка Марья пыталась смыть деготь
и злобно переругивалась с глазевшими, галдевшими
и хохотавшими любопытными.
— Али я
плачу? — удивлённо воскликнула она, дотронувшись ладонью до щеки,
и, смущённо
улыбнувшись, сказала: —
И то…
А на другой день он читал ей про Евгению, видел, что это волнует её, сам чуть не
плакал, глядя, как грустно
и мечтательно
улыбается она, как жалобно
и ласково смотрят её глаза.
Настала ночь; ему очень хотелось
плакать, но не было слез; минутами сон смыкал его глаза, но он тотчас просыпался, облитый холодным потом; ему снился Бельтов, ведущий за руку Любовь Александровну, с своим взглядом любви;
и она идет,
и он понимает, что это навсегда, — потом опять Бельтов,
и она
улыбается ему,
и все так страшно; он встал.
Он добродушно смеялся над архангелогородцем, когда тот его угощал ископаемой шемаей,
и улыбался над его неловкостью, когда он так долго шарил в кошельке, чтоб найти приличную монету отдать за порцию щей, что нетерпеливый полковник
платил за него; он не мог довольно нарадоваться, что архангельский житель говорил полковнику «ваше превосходительство»
и что полковник не мог решительно выразить ни одной мысли, не начав
и не окончив ее словами, далеко не столь почтительными; ему даже был смешон неуклюжий старичок, служивший у архангельского проезжего или, правильнее, не умиравший у него в услужении
и переплетенный в cuir russe [русскую кожу (фр.).], несмотря на холод.
Ариша отошла в угол лавки
и, поправляя сбившееся платье
и платок на голове, тихонько
заплакала. Гордей Евстратыч сначала
улыбался, а потом подошел к невестке
и сильно толкнул ее локтем в бок.
Христос отвечал на действительность тем, что
плакал,
улыбался, печалился, гневался, даже тосковал; он не с улыбкой шел навстречу страданиям
и не презирал смерти, а молился в саду Гефсиманском, чтобы его миновала чаша сия.
Пелагея махала ему платком
и все
улыбалась, но он знал, что она
плачет.
Она радостно
улыбнулась сквозь слезы
и пожала мне руку
и потом все еще продолжала
плакать, так как не могла остановиться, а я пошел в кухню за керосином.
— Ну, этого вы не очень опасайтесь! — возразила Петицкая. — Мы, женщины, умеем одним глазком
плакать, а другим
и улыбаться!
Он подал мне руку
и чуть
улыбнулся, но так жалобно, что мне захотелось
плакать.
Ах, боже мой, как я рада!» Добрая Оленька
и плакала и улыбалась в одно время.
Возвращение домой произвело на меня угнетающее впечатление, потому что я страшно устал
и думал, что просто умру дорогой от усталости. А Николай Матвеич, не торопясь, шагал своей развалистой походкой
и, поглядывая на меня,
улыбался своей загадочной улыбкой. Когда мы дошли до первых изб, я решил про себя, что больше ни за что в мире не пойду рыбачить… От усталости мне просто хотелось сесть на землю
и заплакать. А Николай Матвеич шагал себе как ни в чем не бывало,
и мне делалось совестно.
Она сжимала его руки,
плакала над ним,
улыбалась ему, опять смотрела на него своими чудными глазами,
и —
и все прежнее, невозвратное воскресло вновь в душе умирающего.
Кулыгин. Кто знает! (Вытирает глаза,
улыбается.) Вот я
и заплакал.
То, о чем надо всегда
плакать, вспоминая. Царь, награждающий царствами
и думающий, что он только
улыбнулся; блаженное существо, светлейший властелин, думающий, что он только поцеловал, а вместо того дающий бессмертную радость, — о, глупый Саша! Каждый день готова я терпеть муки рождения, чтобы только видеть, как ты вот ходишь
и говоришь что-то невыносимо-серьезное, а я не слушаю! Не слушаю!
И плачет так тихо, что не услыхала бы
и мать, сказала бы,
улыбаясь, что спит тихо сын ее Саша.
Тотчас же раздался выстрел. Увидев, что Лаевский стоит на месте, а не упал, все посмотрели в ту сторону, откуда послышался крик,
и увидели дьякона. Он, бледный, с мокрыми, прилипшими ко лбу
и к щекам волосами, весь мокрый
и грязный, стоял на том берегу в кукурузе, как-то странно
улыбался и махал мокрой шляпой. Шешковский засмеялся от радости,
заплакал и отошел в сторону…
— Но я боюсь, Юрий, твои убеждения ничтожны, я боюсь, —
и она, как пугливое дитя, уцепилась за его руку
и, устремив на него умоляющий взгляд, то
улыбалась, то готова была
заплакать.
Они сели, смотрели в глаза друг другу, не
плакали, не
улыбались, не говорили, — это был хаос всех чувств земных
и небесных, вихорь, упоение неопределенное, какое не всякий испытал,
и никто изъяснить не может.
Она
улыбалась,
и плакала,
и целовала мои руки,
и прижималась ко мне.
И в ту минуту во всем мире не было ничего, кроме нас двоих. Она говорила что-то о своем счастии
и о том, что она полюбила меня с первых же дней нашего знакомства
и убегала от меня, испугавшись этой любви; что она не стоит меня, что ей страшно связать мою судьбу со своей;
и снова обнимала меня
и снова
плакала счастливыми слезами. Наконец она опомнилась.
— Не
плачьте, днем раньше, днем позже все там будем… Бог все видит:
и нашу правду,
и нашу неправду… Будем молиться о душе Гаврилы Степаныча… Хороший он был человек! — со слезами в голосе глухо заговорил о. Андроник
и сморгнул с глаза непрошеную слезу. Меня поразила эта перемена в о. Андронике
и то невольное уважение, с которым все относились теперь к нему; он ни разу не
улыбнулся, был задумчив
и как-то по-детски ласков, так что хотелось обнять этого добрейшего
и милого старика.
И лицо у неё окаменело. Хотя
и суровая она, а такая серьёзная, красивая, глаза тёмные, волосы густые. Всю ночь до утра говорили мы с ней, сидя на опушке леса сзади железнодорожной будки,
и вижу я — всё сердце у человека выгорело, даже
и плакать не может; только когда детские годы свои вспоминала, то
улыбнулась неохотно раза два,
и глаза её мягче стали.
К покрову дом наш был готов — пёстрый вышел, некоторые брёвна чёрные, обгорелые. Вскоре
и свадьбу справили мы; тесть мой пьян нализался
и всё время хохотал, как чёрт в удаче; тёща смотрела на нас,
плакала, — молчит,
улыбается, а по щекам слёзы текут.
— За свои грехи — я ответчица! — говорит она, наклонясь ко мне,
и вся
улыбается. — Да не кажется мне велик грех-то мой… Может, это
и нехорошо говорю я, а — правду! В церковь я люблю ходить; она у нас недавно построена, светлая такая, очень милая! Певчие замечательно поют. Иногда так тронут сердце, что даже
заплачешь. В церкви отдыхаешь душой от всякой суеты…
Я
улыбалась,
и молилась,
и плакала,
и всех на свете
и себя так страстно, горячо любила в эту минуту.
И он охотно гладил ее по волосам
и плечам, пожимал ей руки
и утирал слезы… Наконец она перестала
плакать. Она еще долго жаловалась на отца
и на свою тяжелую, невыносимую жизнь в этом доме, умоляя Коврина войти в ее положение; потом стала мало-помалу
улыбаться и вздыхать, что бог послал ей такой дурной характер, в конце концов, громко рассмеявшись, назвала себя дурой
и выбежала из комнаты.
Увидев Вельчанинова одного, Лиза не изумилась; она только скорбно
улыбнулась и отвернула свою горевшую в жару головку к стене. Она ничего не отвечала на робкие утешения
и на горячие обещания Вельчанинова завтра же наверно привезти ей отца. Выйдя от нее, он вдруг
заплакал.
Акулине показалось, что он был бледен,
и лицо у него было такое, как будто он не то
плакал, не то
улыбался; но ей некогда было разобрать.
— Никогда мимо не проедет, — сказал опять ямщик, повернувшись на облучке
и улыбаясь. — Всегда вылезет. Постоит-постоит, опять садится. Креститься не крестится, а, видно, молится… Когда
и заплачет… Чудак, а барин хороший.
Тиха
Была его
и благостна кончина.
Он никому не позабыл сказать
Прощальное, приветливое слово;
Когда ж своей царицы скорбь увидел,
«Аринушка, — сказал он, — ты не
плачь,
Меня Господь простит, что государить
Я не умел!»
И, руку взяв ее,
Держал в своей
и, кротко
улыбаясь,
Так погрузился словно в тихий сон —
И отошел.
И на его лице
Улыбка та последняя осталась.
(Общее смущение. Николай что-то быстро шепчет Бобоедову, тот растерянно
улыбается. В толпе арестованных молчание; все стоят неподвижно. В дверях Надя смотрит на Акимова
и плачет. Полина
и Захар шепчутся. В тишине ясно слышен негромкий голос Татьяны.)
Он молчал,
улыбался, когда к нему обращались, пил свое шампанское, а они кричали, плясали вместе с цыганами, хвастались
и жаловались,
плакали и смеялись.