Неточные совпадения
— Может быть, и нужно
укладывать камнями выемки, но грустно смотреть
на эту лишенную растительности
землю, которая бы могла родить хлеб, траву, кусты, деревья, как те, которые виднеются вверху выемки.
Но когда мальчик через две недели помер от молочницы, то сам его
уложил в гробик, с глубокою тоской смотрел
на него и, когда засыпали неглубокую маленькую его могилку, стал
на колени и поклонился могилке в
землю.
…Весна. Каждый день одет в новое, каждый новый день ярче и милей; хмельно пахнет молодыми травами, свежей зеленью берез, нестерпимо тянет в поле слушать жаворонка, лежа
на теплой
земле вверх лицом. А я — чищу зимнее платье, помогаю
укладывать его в сундук, крошу листовой табак, выбиваю пыль из мебели, с утра до ночи вожусь с неприятными, ненужными мне вещами.
— Не сердись ты
на меня, братику, — говорит козак. — Послушай, что тебе Опанас скажет: видел ты, как у пана в ногах валялся, сапоги у него целовал, чтоб он Оксану за меня отдал? Ну, бог с тобой, человече… Тебя поп окрутил, такая, видно, судьба! Так не стерпит же мое сердце, чтоб лютый ворог опять и над ней, и над тобой потешался. Гей-гей! Никто того не знает, что у меня
на душе… Лучше же я и его, и ее из рушницы вместо постели
уложу в сырую
землю…
Никому уж он давно был не нужен, всем уж давно он был в тягость, но всё-таки мертвые, хоронящие мертвых, нашли нужным одеть это тотчас же загнившее пухлое тело в хороший мундир, в хорошие сапоги,
уложить в новый хороший гроб, с новыми кисточками
на 4-х углах, потом положить этот новый гроб в другой свинцовый и свезти его в Moскву и там раскопать давнишние людские кости и именно туда спрятать это гниющее, кишащее червями тело в новом мундире и вычищенных сапогах и засыпать всё
землею.
Кое-как при помощи трёх бутылок вина я умиротворил её. Она свалилась
на землю между арбузов и заснула. Я
уложил Шакро, а рано утром другого дня мы с ним вышли из станицы, оставив бабу с арбузами.
Аккуратно
уложил всё в яму, зарыл, заровнял её, набросал сверху хвороста, сел
на землю и говорит, видя, что я собираюсь идти...
Островский вырыл могилу, без слез
уложил жену в мерзлую
землю и заровнял ее… Потом он взял билет
на прииски и пособие у якутов
на дорогу. Якуты охотно дали то и другое в расчете избавиться от поселенца и воспользоваться его домом и кое-каким имуществом. Но Островский обманул эти наивно-хитрые ожидания: он снес все имущество в избу и зажег ее с четырех концов. Этот-то пожар мы и видели теперь, проезжая мимо. Роковой ветер из ущелья раздувал пламя, пожиравшее пять лет труда, надежд, усилий и жертв…
Черная, сыпучая, мягкая, неслышно и ласково падала
земля на гробовую крышку, как заботливая мать
укладывала она
на ночлег усталую путницу.
Проворно подвели к берегу новую лодку,
уложили в нее двухсотсаженный невод, и возле ковра, где распивали чаи Смолокуровы с Дорониными, в
землю пятной кол вколотили. Прикрепив к нему мертвый кодо́л, тихо, веслами, чуть касаясь воды, полегоньку поплыли ловцы поперек реки, выметывая из лодки пятно́е крыло невода. Доплыв до стрежня, поворотили они вдоль по теченью, выкинули мотню и, продолжая выметывать ходовое крыло, поворотили к берегу, причалили и
на руках вынесли ходовой кодо́л.
Невдалеке он заарестовал бабу, ехавшую в город с возом молодой капусты и, дав этой, ничего не понимавшей и упиравшейся бабе несколько толчков, насильно привел ее лошадь к тому месту, где лежал бесчувственный Подозеров. Здесь майор, не обращая внимания
на кулаки и вопли женщины, сбросив половину кочней
на землю, а из остальных устроил нечто вроде постели и, подняв тяжело раненного или убитого
на свои руки,
уложил его
на воз, дал бабе рубль, и Подозерова повезли.
— Прочь! — он сын мой! — вскричала исступленная, вытащила клин,
на котором висел удавленник, положила Мартына
на землю, сбегала за своей тележкой и
уложила его
на нее.
Здесь он взял обеих девочек под мышки, вытряс
на землю бывшее
на дне плетушки сено,
уложил на него детей, сел над ними
на корточки, как наседка, и, подобрав их под грудь, в течение всей короткой ночи согревал их животною теплотою собственного тела и сам плакал… сладко плакал от счастья.
Здесь он взял обеих девочек подмышки, вытряс
на землю бывшее
на дне плетушки сено,
уложил на него детей, сел над ними
на корточки, как наседка, и, подобрав их под грудь, в течение всей короткой ночи согревал их животною теплотою собственного тела.