Неточные совпадения
А вы — стоять на
крыльце, и ни
с места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите, то… Только увидите, что идет кто-нибудь
с просьбою, а хоть и не
с просьбою, да похож на такого человека, что хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (
Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)
Так прошел весь вечер, и наступила ночь. Доктор
ушел спать. Тетушки улеглись. Нехлюдов знал, что Матрена Павловна теперь в спальне у теток и Катюша в девичьей — одна. Он опять вышел на
крыльцо. На дворе было темно, сыро, тепло, и тот белый туман, который весной сгоняет последний снег или распространяется от тающего последнего снега, наполнял весь воздух.
С реки, которая была в ста шагах под кручью перед домом, слышны были странные звуки: это ломался лед.
Он
услал ее, наконец, и после долгих колебаний (Варвара Павловна все не возвращалась) решился отправиться к Калитиным, — не к Марье Дмитриевне (он бы ни за что не вошел в ее гостиную, в ту гостиную, где находилась его жена), но к Марфе Тимофеевне; он вспомнил, что задняя лестница
с девичьего
крыльца вела прямо к ней.
Наконец дело
с Эммой Эдуардовной было покончено. Взяв деньги и написав расписку, она протянула ее вместе
с бланком Лихонину, а тот протянул ей деньги, причем во время этой операции оба глядели друг другу в глаза и на руки напряженно и сторожко. Видно было, что оба чувствовали не особенно большое взаимное доверие. Лихонин спрятал документы в бумажник и собирался
уходить. Экономка проводила его до самого
крыльца, и когда студент уже стоял на улице, она, оставаясь на лестнице, высунулась наружу и окликнула...
Кончился завтрак. Ямщик уже давно заложил повозку. Ее подвезли к
крыльцу. Люди выбегали один за другим. Тот нес чемодан, другой — узел, третий — мешок, и опять
уходил за чем-нибудь Как мухи сладкую каплю, люди облепили повозку, и всякий совался туда
с руками.
Извозчик, хлестнув лошадь, поехал прочь, а дворник впрягся в ноги девицы и, пятясь задом, поволок ее на тротуар, как мертвую. Я обезумел, побежал и, на мое счастье, на бегу, сам бросил или нечаянно уронил саженный ватерпас, что спасло дворника и меня от крупной неприятности. Ударив его
с разбегу, я опрокинул дворника, вскочил на
крыльцо, отчаянно задергал ручку звонка; выбежали какие-то дикие люди, я не мог ничего объяснить им и
ушел, подняв ватерпас.
— Война! — вскрикнула Марья Дмитриевна. — Какая война? Живорезы, вот и всё. Мертвое тело земле предать надо, а они зубоскалят. Живорезы, право, — повторила она и сошла
с крыльца и
ушла в дом через задний ход.
Уходят в ворота.
С крыльца сходит Параша.
Люди спешно, по трое и по двое,
уходили со двора, исчезая под широкой аркой, зиявшей в стене. Огонь над головой шпиона вздрогнул, посинел, угас. Саша точно спрыгнул
с крыльца куда-то в яму и оттуда сердито гнусил...
Однажды Митька, к великой радости моей, принес копье, на которое кузнец насадил железный наконечник, и так как наискось против
крыльца дома стоял пустой флигель, бывший когда-то на моей памяти малярной мастерской, то мы
уходили в него и, начертивши углем на дверях круги
с черным центром упражнялись в метании копья.
Я опрометью бросился
с крыльца на улицу. Мне хотелось поскорее
уйти от этого доброго человека.
Мухоедов попробовал низенькую дверь, которая
с крыльца вела в темные сени, — она оказалась незапертой; походив по сеням и несколько раз окликнув хозяев, Мухоедов вошел сначала в переднюю избу, а потом в заднюю — везде было пусто, и Мухоедов решил, что хозяева, вероятно,
ушли в лес.
Эта перестрелка быстро перешла в крупную брань и кончилась тем, что Пушкин
с громкими причитаниями удалился
с поля битвы, но не
ушел в свой флигель, а сел на приступочке у входных дверей и отсюда отстреливался от наступавшего неприятеля. На
крыльце появились Феша и Глаша и громко хохотали над каждой выходкой воинственной мамаши. Пушкин не вынес такого глумления и довольно ядовито прошелся относительно поведения девиц...
Уходят в калитку. Анна Тихоновна и Настя сходят
с крыльца.
— Это перед тем, как отца в острог увели; лето было тогда, а я еще — маленький. Сплю под поветью, в телеге, на сене, — хорошо это! И проснулся, а он
с крыльца по ступенькам — прыг-прыг! Маненький,
с кулак ростом, и мохнатый, будто варежка, серый весь и зеленый. Безглазый. Ка-ак я закричу! Мамка сейчас бить меня, — это я зря кричал, его нельзя пугать, а то он осердится и навек
уйдет из дома, — это уж беда! У кого домовичок не живет, тому и бог не радеет: домовой-то, он — знаешь кто?
Никита (бросается на нее).
Уйди ты! Убью я тебя! (Схватывает ее за руку, она вырывается, он бежит за ней
с скребкой. Матрена бросается к нему навстречу, останавливает его. Анисья убегает на
крыльцо. Матрена хочет отнять скребку. Никита на мать.) Убью, и тебя убью,
уйди! (Матрена убегает к Анисье на
крыльцо. Никита останавливается.) Убью. Всех убью!
Это кричит
с круподёрки косоротая Марфутка. Мельник у неё в прошлом году ненароком всю семью разорил и теперь вспомнил это. Фома, Марфуткин отец,
уходя на заработки куда-то, говорил ему, стоя у
крыльца...
Напившись чаю, Иван Петрович
ушел в дом. Через десять минут он появился на
крыльце и… поразил Лизу. Он, юноша, только семь лет тому назад переставший называться Ванькой и Ванюшкой, готовый за двугривенный своротить челюсть, поставить весь дом вверх дном, был одет чертовски хорошо. Он был в соломенной широкополой шляпе, в чудных блестящих ботфортах, жилетке пике… Тысяча больших и малых солнц светилось в его брелоках. В правой руке держал он
с шиком перчатки и хлыстик…
—
С Богом, трогай, — глухим голосом произнес смотритель, стоявший на
крыльце, и быстро
ушел в комнаты, сильно хлопнув дверью. Тройка понеслась. Колокольчик застонал.
Я знал образ его жизни, я изучил его ранее. Я выждал, когда его лакей вышел из квартиры, посланный зачем-то графом, вошел на
крыльцо и позвонил. Мне открыл сам граф, одетый в утреннем роскошном шлафроке. Я выхватил пистолет и в упор выстрелил ему в голову. Он упал, не вскрикнув,
с разбитым черепом. По счастью, на дворе никто не слышал выстрела. Я вышел и свободно
ушел со двора.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил
с него градом; но он не
уходил домой, и вместе
с уменьшившеюся, но еще довольно большою толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего-то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к
крыльцу — к обеду государя, и камер-лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
Когда доктор
ушел, уведя свою жену и поместился
с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на
крыльцо и сообщая о том, чтò делалось в кибиточке.