Неточные совпадения
Вот пистолеты уж блеснули,
Гремит о шомпол молоток.
В граненый ствол
уходят пули,
И щелкнул в первый раз курок.
Вот порох струйкой сероватой
На полку сыплется. Зубчатый,
Надежно ввинченный кремень
Взведен еще. За ближний пень
Становится Гильо смущенный.
Плащи бросают два врага.
Зарецкий тридцать два шага
Отмерил с точностью отменной,
Друзей развел
по крайний
след,
И каждый взял свой пистолет.
Он с полчаса ходил
по переулку, выжидая, когда
уйдет m-r Шарль, чтобы упасть на горячий
след и «бросить громы», или влиянием старого знакомства… «Это решит минута», — заключил он.
Он смущался,
уходил и сам не знал, что с ним делается. Перед выходом у всех оказалось что-нибудь: у кого колечко, у кого вышитый кисет, не говоря о тех знаках нежности, которые не оставляют
следа по себе. Иные удивлялись, кто почувствительнее, ударились в слезы, а большая часть посмеялись над собой и друг над другом.
И так однажды с марса закричал матрос: «Большая рыба идет!» К купальщикам тихо подкрадывалась акула; их всех выгнали из воды, а акуле сначала бросили бараньи внутренности, которые она мгновенно проглотила, а потом кольнули ее острогой, и она
ушла под киль, оставив
следом по себе кровавое пятно.
Наконец начало светать. Воздух наполнился неясными сумеречными тенями, звезды стали гаснуть, точно они
уходили куда-то в глубь неба. Еще немного времени — и кроваво-красная заря показалась на востоке. Ветер стал быстро стихать, а мороз — усиливаться. Тогда Дерсу и Китенбу пошли к кустам.
По следам они установили, что мимо нас прошло девять кабанов и что тигр был большой и старый. Он долго ходил около бивака и тогда только напал на собак, когда костер совсем угас.
Кругом вся земля была изрыта. Дерсу часто останавливался и разбирал
следы.
По ним он угадывал возраст животных, пол их, видел
следы хромого кабана, нашел место, где два кабана дрались и один гонял другого. С его слов все это я представил себе ясно. Мне казалось странным, как это раньше я не замечал
следов, а если видел их, то, кроме направления, в котором
уходили животные, они мне ничего не говорили.
С моим другом, актером Васей Григорьевым, мы были в дождливый сентябрьский вечер у знакомых на Покровском бульваре. Часов в одиннадцать ночи собрались
уходить, и тут оказалось, что у Григорьева пропало с вешалки его летнее пальто.
По следам оказалось, что вор влез в открытое окно, оделся и вышел в дверь.
Случается иногда, что не услышишь ни малейшего шороха и не увидишь, как он вскочит и
уйдет; добравшись до логова, только
по взбудному
следу догадаешься, что добыча ускользнула.
В это время подошла лодка, и мы принялись разгружать ее. Затем стрелки и казаки начали устраивать бивак, ставить палатки и разделывать зверей, а я пошел экскурсировать
по окрестностям. Солнце уже готовилось
уйти на покой. День близился к концу и до сумерек уже недалеко.
По обе стороны речки было множество лосиных
следов, больших и малых, из чего я заключил, что животные эти приходили сюда и в одиночку, и
по несколько голов сразу.
Тотчас мы направились
по следу в ту сторону, куда
ушел этот человек.
В самом деле,
по возвращении он нашел до полдюжины записок на столе и сонного лакея в передней. Слуге не велено было
уходить, не дождавшись его. В записках — упреки, допросы и
следы слез. На другой день надо было оправдываться. Он отговорился делом
по службе. Кое-как помирились.
Наташке и хотелось украсть сладкий пирог и потихоньку съесть его, да нельзя было: раз — что Варвара торчит около нее, да и только, не выжить ее ничем; а другое — если и
уйдет и без нее снимать со сковороды, так она потом посчитает
по следам на сковороде: сколько нет, столько пирожков потребует, — никак украсть нельзя ни одного.
Он обещал. Когда Люба
ушла, он тоже стал расхаживать
по комнате, глядя в пол, как бы ища её
следы, а в голове его быстро, точно белые облака весны, плыли лёгкие мысли...
Как
ушли все от нас, мы с Демьяном осмотрели ружья, подоткнули шубы за пояса и пошли
по следу.
Прибежал товарищ, собрался народ, смотрят мою рану, снегом примачивают. А я забыл про рану, спрашиваю: «Где медведь, куда
ушел?» Вдруг слышим: «Вот он! вот он!» Видим: медведь бежит опять к нам. Схватились мы за ружья, да не поспел никто выстрелить, — уж он пробежал. Медведь остервенел, — хотелось ему еще погрызть, да увидал, что народу много, испугался.
По следу мы увидели, что из медвежьей головы идет кровь; хотели идти догонять, но у меня разболелась голова, и поехали в город к доктору.
Следы тигра шли прямо в лес.
По ним видно было, что зверь, схватив собаку,
уходил сначала прыжками, потом бежал рысью и последние 500 метров шел шагом. Оборванный собачий поводок волочился
по снегу. Отойдя с километр, он остановился на небольшой полянке и стал есть собаку. Заслышав наше приближение, тигр бросил свою добычу и убежал. Когда мы подошли к собаке, она оказалась наполовину съеденной. Мы стали настораживать здесь ружья.
Оба, сапожник и сирота, идут
по полю, говорят без умолку и не утомляются. Они без конца бы ходили
по белу свету. Идут они и в разговорах про красоту земли не замечают, что за ними
следом семенит маленькая, тщедушная нищенка. Она тяжело ступает и задыхается. Слезы повисли на ее глазах. Она рада бы оставить этих неутомимых странников, но куда и к кому может она
уйти? У нее нет ни дома, ни родных. Хочешь не хочешь, а иди и слушай разговоры.