Неточные совпадения
Хотя мы
знаем, что Евгений
Издавна чтенье разлюбил,
Однако ж несколько творений
Он из опалы исключил:
Певца Гяура и Жуана
Да с ним еще два-три романа,
В которых отразился век
И современный человек
Изображен довольно верно
С его безнравственной душой,
Себялюбивой и сухой,
Мечтанью преданной безмерно,
С его озлобленным умом,
Кипящим в действии пустом.
— Кутузов — почти готовый оперный
певец, а изучает политическую экономию. Брат ваш — он невероятно много
знает, но все-таки — вы извините меня? — он невежда.
Завязалась неторопливая беседа, и вскоре Клим
узнал, что человек в желтой рубахе — танцор и
певец из хора Сниткина, любимого по Волге, а сосед танцора — охотник на медведей, лесной сторож из удельных лесов, чернобородый, коренастый, с круглыми глазами филина.
— Какой вы сложный, неуловимый! Трудно привыкнуть к вам. Другие, рядом с вами, — точно оперные
певцы: заранее
знаешь все, что они будут петь.
Плясал он тоже редкостно, песни
знал хорошие — у слепых перенял, а слепые — лучше нет
певцов!
Мальчик слушал с омраченным и грустным лицом. Когда
певец пел о горе, на которой жнут жнецы, воображение тотчас же переносило Петруся на высоту знакомого ему утеса. Он
узнал его потому, что внизу плещется речка чуть слышными ударами волны о камень. Он уже
знает также, что такое жнецы, он слышит позвякивание серпов и шорох падающих колосьев.
Лихонин и Ярченко не захотели остаться у него в долгу. Началась попойка. Бог
знает каким образом в кабинете очутились вскоре Мишка-певец и Колька-бухгалтер, которые сейчас же запели своими скачущими голосами...
С особенным жаром настаивал он на том, что мама его непременно хочет сделать из него купца — а он
знает,
знает наверное, что рожден художником, музыкантом,
певцом; что театр — его настоящее призвание; что даже Панталеоне его поощряет, но что г-н Клюбер поддерживает маму, на которую имеет большое влияние; что самая мысль сделать из него торгаша принадлежит собственно г-ну Клюберу, по понятиям которого ничего в мире не может сравниться с званием купца!
— Коли ты художник — и особенно
певец, — утверждала она, энергически двигая рукою сверху вниз, — будь непременно на первом месте! Второе уже никуда не годится; а кто
знает, можешь ли ты достигнуть первого места?
Начался заправский допрос. Какие песни, сказки; нет ли слепенького
певца… Куда бы он привел нас — не
знаю. Быть может, к вопросу о недостаточном вознаграждении труда или к вопросу о накоплении и распределении богатств, а там, полегоньку да помаленьку, и прямо на край бездны. Но гороховое пальто и на этот раз не оставило нас.
Трактирщик любит песни Клещова, но терпеть не может самого
певца; жалуется всем на него и явно ищет унизить шорника, посмеяться над ним; это
знают и завсегдатаи трактира, и сам Клещов.
Замашистая, разгульная камаринская подергивала даже тех, кто находился в числе зрителей; она действовала даже на седых стариков, которые, шествуя спокойно подле жен, начинали вдруг притопывать сапогами и переводить локтями. О толпе, окружавшей
певцов, и говорить нечего: она вся была в движении, пронзительный свист, хлопанье в ладоши, восторженные восклицания: «Ходи, Яша!», «Молодца!», «Катай!», «Ох, люблю!», «
Знай наших!» — сопровождали каждый удар смычка.
Его поставили на афишу: «
Певец Петров исполнит „Баркаролу“. Сбор был недурной, виднелся в последний раз кой-кто из „ермоловской“ публики. Гремел при вызовах один бас. Петров имел успех и, спевши, исчез. Мы его так и не видели. Потом приходил полицмейстер и справлялся, кто такой Петров, но ответа не получил: его не
знал никто из нас, кроме Казанцева, но он уехал перед бенефисом Вязовского, передав театр нам, и мы доигрывали сезон довольно успешно сами.
Он не
знает, что менестрель в поддевке, пропахшей рыбой, как и все мы, палубные пассажиры, проспавшие между кулями сухой воблы, вдохновленный верблюдом, поет про него, а другой пассажир, в такой же поддевке, только новенькой и подпоясанной кавказским поясом, через пятьдесят лет будет писать тоже о нем и его
певце.
Один дом — на углу Козицкого переулка, где в двадцатых годах был знаменитый салон Зинаиды Волконской, у которой бывал Пушкин. Потом, по преданию, в этом доме «водились черти», а затем владелец его князь Белосельский-Белозерский продал его Малкиелю. Он купил его на имя своей жены Нины Абрамовны, которая,
узнав, что в доме был салон княгини Волконской, тоже затеяла у себя салон, но, кроме адвокатов,
певцов и артистов, на ее журфиксах, с роскошным угощением, никого не бывало.
При первом взгляде на его вздернутый кверху нос, черные густые усы и живые, исполненные ума и веселости глаза Рославлев
узнал в нем, несмотря на странный полуказачий и полукрестьянской наряд, старинного своего знакомца, который в мирное время —
певец любви, вина и славы — обворожал друзей своей любезностию и добродушием; а в военное, как ангел-истребитель, являлся с своими крылатыми полками, как молния, губил и исчезал среди врагов, изумленных его отвагою; но и посреди беспрерывных тревог войны, подобно древнему скальду, он не оставлял своей златострунной цевницы...
— Перестаньте, пожалуйста, бог
знает что говорить, это высочайший бас! понимаете вы: это Петров, бас! Осип Афанасьевич — наш Петров! — разъяснил ему более снисходительно Фридрих Фридрихович. —
Певец Петров, понимаете:
певец,
певец!
Отличный был голос у этого
певца, и чудесные он
знал песни. Некоторые из них Настя сама
знала, а других никогда не слыхивала. Но и те песни, которые
знала она, казались ей словно новыми. Так внятно и толково выпевал
певец слова песни, так глубоко он передавал своим пением ее задушевный смысл.
Шаховской
знал это лучше всех; но как его пиеса была сопровождаема великолепным спектаклем, то есть множеством народа,
певцов, певиц, танцовщиков и танцовщиц, то ее и нельзя было давать на сцене Малого театра.
Подобные рассказы объясняют очень удовлетворительно (по крайней мере гораздо удовлетворительнее сатирических нападок на французские моды), отчего произошло под конец царствования Екатерины такое расстройство финансов. Ясно, что приближенные Екатерины, не довольствуясь ее милостями, прибегали еще и к недозволенным ею средствам обогащения. Она часто вовсе и не
знала, что делают эти вельможи; но это доверие к ним все-таки обращалось потом ей в упрек. Даже Державин, восторженный
певец ее, сказавший о ней...
Шервинский. Так я и
знал! Что за несчастье! Все твердят одно и то же: Шервинский — адъютант, Шервинский —
певец, то, другое… А что у Шервинского есть душа, этого никто не замечает. И живет Шервинский как бездомная собака, и не к кому Шервинскому на грудь голову склонить.
ПевецЧто ж мне вам спеть, ей богу я не
знаю!..
И мир твоим костям! Они сгниют,
Покрытые одеждою военной…
И сумрачен и тесен твой приют,
И ты забыт, как часовой бессменный.
Но что же делать? — Жди, авось придут,
Быть может, кто-нибудь из прежних братий.
Как
знать? — земля до молодых объятий
Охотница… Ответствуй мне,
певец,
Куда умчался ты?.. Какой венец
На голове твоей? И всё ль, как прежде,
Ты любишь нас и веруешь надежде?
Саша умолял меня не делать этого, но я не послушал и, обратившись к Александру Семенычу, сказал: «
Знаете ли вы, что по Петербургу ходит пародия „
Певца в стане русских воинов“ на вас и на всех членов Беседы?» — «Нет, не
знаю.
В это время ходила по Петербургу пародия известного стихотворения Жуковского «
Певец в стане русских воинов», написанная на Шишкова и на всю вообще «Беседу русского слова». Один раз племянник Александра Семеныча, Саша Шишков, быв со мной в кабинете у дяди, сказал мне на ухо: «Если б дядя
знал, что у меня в кармане!» — «Что же у тебя такое?» — спросил я. — «Пародия на дядю, и на всю Беседу, написанная Батюшковым».
Я
знаю только одного современного поэта, с такою же мощью затрагивающего мрачные струны души человеческой. Это также поэт, родившийся в рабстве и умерший прежде возрождения отечества. Это
певец смерти, Леопарди, которому мир казался громадным союзом преступников, безжалостно преследующих горсть праведных безумцев.
—
Знаем,
знаем, — защебетали белицы, окружая московского
певца.
Про Иргиз говорили: знаком был он матери Манефе; до игуменства чуть не каждый год туда ездила и гащивала в тамошних женских обителях по месяцу и дольше… Василий Борисыч также коротко
знал Иргизские монастыри. Долго он рассуждал с Манефой о благолепии тамошних церквей, о стройном порядке службы, о знаменитых
певцах отца Силуяна, о пространном и во всем преизобильном житии тамошних иноков и стариц.
Хранитель милых чувств и прошлых наслаждений,
О ты,
певцу дубрав давно знакомый гений,
Воспоминание, рисуй передо мной
Волшебные места, где я живу душой,
Леса, где я любил, где чувство развивалось,
Где с первой юностью младенчество сливалось
И где, взлелеянный природой и мечтой,
Я
знал поэзию, веселость и покой…
Бывали и знаменитые актеры и
певцы, а нынче… чёрт
знает что! — кроме фокусников да шарманщиков, никто не наезжает.
— Ma tante, как можно
знать, что с кем будет? Ну, зато я не сбегу с оперным
певцом.
— А я
знаю, отчего ей стыдно будет, — сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, — оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухова); теперь влюблена в
певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
ПевецЛюбви сей полный кубок в дар!
Среди борьбы кровавой,
Друзья, святой питайте жар:
Любовь одно со славой.
Кому здесь жребий уделён
Знать тайну страсти милой,
Кто сердцем сердцу обручён:
Тот смело, с бодрой силой
На всё великое летит;
Нет страха; нет преграды;
Чего-чего не совершит
Для сладостной награды?
Задыхаясь, уже молча, боролась отчаянно женщина и старалась укусить хватавшие ее жесткие пальцы. И растерянно, не
зная, как бороться с женщинами, хватая ее то за волосы, то за обнажившуюся грудь, валил ее на пол белобрысый городовой и отчаянно сопел. А в коридоре уже слышались многочисленные громкие, развязные голоса и звенели шпоры жандарма. И что-то говорил сладкий, задушевный, поющий баритон, точно приближался это оперный
певец, точно теперь только начиналась серьезная, настоящая опера.