Неточные совпадения
«Да, здесь умеют жить», — заключил он, побывав в двух-трех своеобразно благоустроенных домах друзей Айно, гостеприимных и прямодушных людей, которые хорошо были знакомы с русской жизнью, русским искусством, но не обнаружили русского пристрастия к спорам
о наилучшем устроении мира, а
страну свою
знали, точно книгу стихов любимого поэта.
— Она будет очень счастлива в известном, женском смысле понятия
о счастье. Будет много любить; потом, когда устанет, полюбит собак, котов, той любовью, как любит меня. Такая сытая, русская. А вот я не чувствую себя русской, я — петербургская. Москва меня обезличивает. Я вообще мало
знаю и не понимаю Россию. Мне кажется — это
страна людей, которые не нужны никому и сами себе не нужны. А вот француз, англичанин — они нужны всему миру. И — немец, хотя я не люблю немцев.
Они
знали, что в восьмидесяти верстах от них была «губерния», то есть губернский город, но редкие езжали туда; потом
знали, что подальше, там, Саратов или Нижний; слыхали, что есть Москва и Питер, что за Питером живут французы или немцы, а далее уже начинался для них, как для древних, темный мир, неизвестные
страны, населенные чудовищами, людьми
о двух головах, великанами; там следовал мрак — и, наконец, все оканчивалось той рыбой, которая держит на себе землю.
О,
знаете ли вы, господа, как дорога нам, мечтателям-славянофилам, по-вашему, ненавистникам Европы, — эта самая Европа, эта
страна „святых чудес“.
Разумеется, Сережа ничего этого не
знает, да и
знать ему, признаться, не нужно. Да и вообще ничего ему не нужно, ровно ничего. Никакой интерес его не тревожит, потому что он даже не понимает значения слова «интерес»; никакой истины он не ищет, потому что с самого дня выхода из школы не слыхал даже, чтоб кто-нибудь произнес при нем это слово. Разве у Бореля и у Донона говорят об истине? Разве в"Кипрской красавице"или в"Дочери фараона"идет речь об убеждениях,
о честности,
о любви к родной
стране?
— Вы меня не обидели. Но если вы
знаете полицейских вашей
страны, то я
знаю людей моей родины. И я считаю оскорбительной нелепостью газетные толки
о том, что они кусаются. Вполне ли вы уверены, что ваши полицейские не злоупотребляют клобами без причины?
Он был человек отлично образованный, славно
знал по-латыни, был хороший ботаник; в деле воспитания мечтатель с юношескою добросовестностью видел исполнение долга, страшную ответственность; он изучил всевозможные трактаты
о воспитании и педагогии от «Эмиля» и Песталоцци до Базедова и Николаи; одного он не вычитал в этих книгах — что важнейшее дело воспитания состоит в приспособлении молодого ума к окружающему, что воспитание должно быть климатологическое, что для каждой эпохи, так, как для каждой
страны, еще более для каждого сословия, а может быть, и для каждой семьи, должно быть свое воспитание.
Лицо это было отставной губернский секретарь Владимир Петрович Бельтов; чего у него недовешивало со стороны чина, искупалось довольно хорошо 3000 душ незаложенного имения; это-то имение, Белое Поле, очень подробно
знали избираемые и избиратели; но владетель Белого Поля был какой-то миф, сказочное, темное лицо,
о котором повествовали иногда всякие несбыточности, так, как повествуют
о далеких
странах,
о Камчатке,
о Калифорнии, — вещи странные для нас, невероятные.
То же самое и с патриотизмом: мы более сочувствуем своему отечеству, потому что более
знаем его нужды, лучше можем судить
о его положении, сильнее связаны с ним воспоминаниями общих интересов и стремлений и, наконец, — чувствуем себя более способными быть полезными для него, нежели для другой
страны.
Бобоедов. Синцов… трогательно! А вокруг него — пролетарии всех
стран?.. Так! Это радует душу… А милый человек здешний хозяин… очень! У нас
о нем думали хуже. Свояченицу его я
знаю — она играла в Воронеже… превосходная актриса, должен сказать. (Квач входит с террасы.) Ну что, Квач?
И вот раз в глухую полночь они поднялись от сна и, оставив спящую толпу, пошли в чащу. Одних неодолимо влекло вперед представление
о стране простора и света, других манил мираж близости этой
страны, третьим надоело тянуться с «презренной толпой, которая только и
знает, что спать да работать руками», четвертым казалось, что все идут не туда, куда надо. Они надеялись разыскать путь своими одинокими усилиями и, вернувшись к толпе, сказать ей: вот близкий путь. Желанный свет тут, я его видел…
Знаю великую книгу
о светлой
стране,
Где прекрасная дева взошла
На смертное ложе царя
И юность вдохнула в дряхлое сердце!
Там — над цветущей
странойПравит высокий Король!
Юность вернулась к нему!
В год почти все матросы, за исключением нескольких, не желавших учиться, умели читать и писать,
знали четыре правила арифметики и имели некоторые понятия из русской истории и географии — преимущественно
о тех
странах, которые посещал корвет.
Офицерам после долгой и скучной стоянки в Печелийском заливе и после длинного, только что совершенного перехода, во время которого опять пришлось несколько дней посидеть на консервах, хотелось поскорее побывать в интересном городе,
о котором много рассказывали в кают-компании и Андрей Николаевич и Степан Ильич, бывшие в нем во время прежних плаваний, познакомиться с новой
страной, оригинальной, совсем не похожей на Европу, с американскими нравами, побывать в театре, послушать музыку,
узнать, наконец, что делается на свете, получить весточки из России.
Ко мне ходил и давал мне уроки языка один чех с немецкой фамилией, от которого я
узнал много
о том, что делается в Чехии и других славянских
странах, особенно в Далмации.
К случаю только поручено ему было от короля римского, Максимилиана,
узнать, что за
страна находится на востоке,
о которой слухи стали доходить и до цесарского дома и которой дела начинали понемногу вязаться с делами Европы.
Народа чужой, дальней
страны они не любили, как править этим народом, не
знали и заботились лишь
о том, как бы все покрасивее в столице выглядело, где дворец королевы стоял, а
о том, что делалось в деревнях и селах, голодал ли или сыт был народ, — им и узнать-то не хотелось…
Во Франции, Италии и других
странах, где его хорошо
знали, где все читали
о его двух бегствах и вообще обо всем случившемся с ним, было, конечно, опаснее жить, чем в Брюсселе, в незнакомом городе, под прикрытием чужого имени и скромной уединенности.
— Нехороший совет даете мне, сестры. Раз я стала королевой этой
страны, то народ, который здесь живет, мне больше не чужой. Нет, он стал мне близким, родным, я обязана печься
о нем, а теперь я, прежде всего, должна
узнать, что стряслось, какая беда великая в моем королевстве приключилась, кто тут прав, кто виноват.
Все спорили
о сущности бога и
о том, как нужно почитать его. Каждый утверждал, что только в его
стране знают истинного бога и
знают, как надо почитать его.