Неточные совпадения
Народа чужой, дальней
страны они не любили, как править этим народом, не
знали и заботились лишь
о том, как бы все покрасивее в столице выглядело, где дворец королевы стоял, а
о том, что делалось в деревнях и селах, голодал ли или сыт был народ, — им и узнать-то не хотелось…
— Нехороший совет даете мне, сестры. Раз я стала королевой этой
страны, то народ, который здесь живет, мне больше не чужой. Нет, он стал мне близким, родным, я обязана печься
о нем, а теперь я, прежде всего, должна
узнать, что стряслось, какая беда великая в моем королевстве приключилась, кто тут прав, кто виноват.
Дилетанты — туристы в областях науки и, как вообще туристы,
знают о странах, в которых они были, общие замечания да всякий вздор, газетную клевету, светские сплетни, придворные интриги.
Она выказывала любовь ко всему русскому, даже соблюдала посты, скоро много
узнала о стране, научилась говорить по-русски в совершенстве, вскакивала даже по ночам, чтобы долбить русские тетрадки.
«Одно честолюбие поддерживало меня», — признавалась Екатерина. И оно «все преодолевало», подтверждают посланники держав. Она высказала любовь ко всему русскому, строго соблюдала посты и посещала церкви. Скоро многое
узнала о стране, научилась говорить по-русски в совершенстве, вскакивая по ночам, чтобы долбить свои русские тетрадки.
Неточные совпадения
«Да, здесь умеют жить», — заключил он, побывав в двух-трех своеобразно благоустроенных домах друзей Айно, гостеприимных и прямодушных людей, которые хорошо были знакомы с русской жизнью, русским искусством, но не обнаружили русского пристрастия к спорам
о наилучшем устроении мира, а
страну свою
знали, точно книгу стихов любимого поэта.
— Она будет очень счастлива в известном, женском смысле понятия
о счастье. Будет много любить; потом, когда устанет, полюбит собак, котов, той любовью, как любит меня. Такая сытая, русская. А вот я не чувствую себя русской, я — петербургская. Москва меня обезличивает. Я вообще мало
знаю и не понимаю Россию. Мне кажется — это
страна людей, которые не нужны никому и сами себе не нужны. А вот француз, англичанин — они нужны всему миру. И — немец, хотя я не люблю немцев.
Они
знали, что в восьмидесяти верстах от них была «губерния», то есть губернский город, но редкие езжали туда; потом
знали, что подальше, там, Саратов или Нижний; слыхали, что есть Москва и Питер, что за Питером живут французы или немцы, а далее уже начинался для них, как для древних, темный мир, неизвестные
страны, населенные чудовищами, людьми
о двух головах, великанами; там следовал мрак — и, наконец, все оканчивалось той рыбой, которая держит на себе землю.
О,
знаете ли вы, господа, как дорога нам, мечтателям-славянофилам, по-вашему, ненавистникам Европы, — эта самая Европа, эта
страна „святых чудес“.
Разумеется, Сережа ничего этого не
знает, да и
знать ему, признаться, не нужно. Да и вообще ничего ему не нужно, ровно ничего. Никакой интерес его не тревожит, потому что он даже не понимает значения слова «интерес»; никакой истины он не ищет, потому что с самого дня выхода из школы не слыхал даже, чтоб кто-нибудь произнес при нем это слово. Разве у Бореля и у Донона говорят об истине? Разве в"Кипрской красавице"или в"Дочери фараона"идет речь об убеждениях,
о честности,
о любви к родной
стране?