Неточные совпадения
Кроме того, хотя он долго жил в самых близких отношениях к мужикам как хозяин и посредник, а главное, как советчик (мужики верили ему и ходили
верст за сорок к нему советоваться), он не имел никакого определенного суждения о народе, и на вопрос,
знает ли он народ, был бы в таком же затруднении ответить, как на вопрос, любит ли он народ.
Как теперь гляжу на эту лошадь: вороная как смоль, ноги — струнки, и глаза не хуже, чем у Бэлы; а какая сила! скачи хоть на пятьдесят
верст; а уж выезжена — как собака бегает
за хозяином, голос даже его
знала!
Через час курьерская тройка мчала меня из Кисловодска.
За несколько
верст от Ессентуков я
узнал близ дороги труп моего лихого коня; седло было снято — вероятно, проезжим казаком, — и вместо седла на спине его сидели два ворона. Я вздохнул и отвернулся…
— А пан разве не
знает, что Бог на то создал горелку, чтобы ее всякий пробовал! Там всё лакомки, ласуны: шляхтич будет бежать
верст пять
за бочкой, продолбит как раз дырочку, тотчас увидит, что не течет, и скажет: «Жид не повезет порожнюю бочку; верно, тут есть что-нибудь. Схватить жида, связать жида, отобрать все деньги у жида, посадить в тюрьму жида!» Потому что все, что ни есть недоброго, все валится на жида; потому что жида всякий принимает
за собаку; потому что думают, уж и не человек, коли жид.
— Вот и вас… точно из-за тысячи
верст на вас смотрю… Да и черт
знает, зачем мы об этом говорим! И к чему расспрашивать? — прибавил он с досадой и замолчал, кусая себе ногти и вновь задумываясь.
Но мудрец отвечал, что «хтошь е
знает —
версты тутотка не меряные», и продолжал вполголоса бранить коренную
за то, что она «головизной лягает», то есть дергает головой.
Бальзаминов. Меня раза три травили. Во-первых, перепугают до смерти, да еще бежишь с
версту, духу потом не переведешь. Да и страм! какой страм-то, маменька! Ты тут ухаживаешь, стараешься понравиться — и вдруг видят тебя из окна, что ты летишь во все лопатки. Что
за вид, со стороны-то посмотреть! Невежество в высшей степени… что уж тут! А вот теперь, как мы с Лукьян Лукьянычем вместе ходим, так меня никто не смеет тронуть. А
знаете, маменька, что я задумал?
На другой день он послал
узнать о здоровье. Приказали сказать: «Слава Богу, и просят сегодня кушать, а вечером все на фейерверк изволят ехать,
за пять
верст».
Они
знали, что в восьмидесяти
верстах от них была «губерния», то есть губернский город, но редкие езжали туда; потом
знали, что подальше, там, Саратов или Нижний; слыхали, что есть Москва и Питер, что
за Питером живут французы или немцы, а далее уже начинался для них, как для древних, темный мир, неизвестные страны, населенные чудовищами, людьми о двух головах, великанами; там следовал мрак — и, наконец, все оканчивалось той рыбой, которая держит на себе землю.
Другой переводчик, Эйноске, был в Едо и возился там «с людьми Соединенных Штатов». Мы
узнали, что эти «люди» ведут переговоры мирно; что их точно так же провожают в прогулках лодки и не пускают на берег и т. п. Еще
узнали, что у них один пароход приткнулся к мели и начал было погружаться на рейде; люди уже бросились на японские лодки, но пробитое отверстие успели заткнуть. Американцы в Едо не были, а только в его заливе, который мелководен, и на судах к столице
верст за тридцать подойти нельзя.
За два дня до прибытия на Усть-Стрелку, где был наш пост, начальник последнего,
узнав от посланного вперед орочанина о крайней нужде плавателей, выслал им навстречу все необходимое в изобилии и, между прочим, теленка. Вот только где, пройдя тысячи три
верст, эти не блудные, а блуждающие сыны добрались до упитанного тельца!
Представьте себе, что какая-нибудь башня, у подножия которой вы живете, грозит рухнуть; положим даже, вы
знаете, в которую сторону она упадет, вы, конечно, уйдете
за версту; а здесь, на корабле!..
— Уж извините… Да я «гордеца»
за сто
верст узнаю: точно вяленая рыба сидит на лошади, и ноги болтаются, как палки.
— Ездил, господа,
за сорок
верст ездил, а вы и не
знали?
Многие из теснившихся к нему женщин заливались слезами умиления и восторга, вызванного эффектом минуты; другие рвались облобызать хоть край одежды его, иные что-то причитали. Он благословлял всех, а с иными разговаривал. Кликушу он уже
знал, ее привели не издалека, из деревни всего
верст за шесть от монастыря, да и прежде ее водили к нему.
Несколько недель спустя я
узнал, что Лукерья скончалась. Смерть пришла-таки
за ней… и «после Петровок». Рассказывали, что в самый день кончины она все слышала колокольный звон, хотя от Алексеевки до церкви считают пять
верст с лишком и день был будничный. Впрочем, Лукерья говорила, что звон шел не от церкви, а «сверху». Вероятно, она не посмела сказать: с неба.
Много видал он на своем веку, пережил не один десяток мелких дворян, заезжавших к нему
за «очищенным»,
знает все, что делается на сто
верст кругом, и никогда не пробалтывается, не показывает даже виду, что ему и то известно, чего не подозревает самый проницательный становой.
Вот и начал Александр Владимирыч, и говорит: что мы, дескать, кажется, забыли, для чего мы собрались; что хотя размежевание, бесспорно, выгодно для владельцев, но в сущности оно введено для чего? — для того, чтоб крестьянину было легче, чтоб ему работать сподручнее было, повинности справлять; а то теперь он сам своей земли не
знает и нередко
за пять
верст пахать едет, — и взыскать с него нельзя.
— Видите, набрали ораву проклятых жиденят с восьми-девятилетнего возраста. Во флот, что ли, набирают — не
знаю. Сначала было их велели гнать в Пермь, да вышла перемена, гоним в Казань. Я их принял
верст за сто; офицер, что сдавал, говорил: «Беда, да и только, треть осталась на дороге» (и офицер показал пальцем в землю). Половина не дойдет до назначения, — прибавил он.
— Ладно, — поощряет дедушка, — выучишься — хорошо будешь петь. Вот я смолоду одного архиерейского певчего
знал — так он эту же самую песню пел… ну, пел! Начнет тихо-тихо, точно
за две
версты, а потом шибче да шибче — и вдруг октавой как раскатится, так даже присядут все.
Месяц тому назад получил он место в частной конторе богатого откупщика,
верст за триста от города О…, и,
узнав о возвращении Лаврецкого из-за границы, свернул с дороги, чтобы повидаться с старым приятелем.
— Эти слова между нами не должны казаться сильными и увеличенными — мы не на них основали нашу связь, потому ясмело их пишу,
зная, что никакая земная причина не нарушит ее; истинно благодарен вам
за утешительные строки, которые я от вас имел, и душевно жалею, что не удалось мне после приговора обнять вас и верных друзей моих, которых прошу вас обнять; называть их не нужно — вы их
знаете; надеюсь, что расстояние 7 тысяч
верст не разлучит сердец наших.
Выслушав ее, он сказал: «Не
знаю, соколик мой (так он звал меня всегда), все ли правда тут написано; а вот здесь в деревне, прошлой зимою, доподлинно случилось, что мужик Арефий Никитин поехал
за дровами в лес, в общий колок, всего
версты четыре, да и запоздал; поднялся буран, лошаденка была плохая, да и сам он был плох; показалось ему, что он не по той дороге едет, он и пошел отыскивать дорогу, снег был глубокий, он выбился из сил, завяз в долочке — так его снегом там и занесло.
— И дело. Вперед наука. Вот десять копеек на пуд убытку понес да задаром тридцать
верст проехал. Следственно, в предбудущем, что ему ни дай — возьмет. Однако это, брат, в наших местах новость! Скажи пожалуй, стачку затеяли! Да
за стачки-то нынче,
знаешь ли, как! Что ж ты исправнику не шепнул!
Я чувствую, что сейчас завяжется разговор, что Лукьяныч горит нетерпением что-то спросить, но только не
знает, как приступить к делу. Мы едем молча еще с добрую
версту по мостовнику: я истребляю папиросу
за папиросою, Лукьяныч исподлобья взглядывает на меня.
А лошади, тройка саврасых, были уже на местах. Одну, Машку, продали цыганам
за 18 рублей, другого, Пестрого, променяли мужику
за 40
верст, Красавчика загнали и зарезали. Продали шкуру
за 3 рубля. Всему делу этому был руководчиком Иван Миронов. Он служил у Петра Николаича и
знал порядки Петра Николаича и решил вернуть свои денежки. И устроил дело.
— А кто его
знает! ноне он поди
верст семь
за один конец ходит. К вечеру, надо быть, придет…
А вы подумайте, каково мне теперь в яму-то идти. Что ж мне, зажмуриться, что ли? Мне Ильинка-то теперь
за сто
верст покажется. Вы подумайте только, каково по Ильинке-то идти? Это все равно, что грешную душу дьяволы, прости Господи, по мытарствам тащат. А там мимо Иверской: как мне взглянуть-то на нее, на матушку?..
Знаешь, Лазарь, Иуда, ведь он тоже Христа
за деньги продал, как мы совесть
за деньги продаем… А что ему
за это было?.. А там Присутственные места, Уголовная палата…
Многие сотни! А сколько еще было таких, кто не в силах был идти и умер по пути домой. Ведь после трупы находили на полях, в лесах, около дорог,
за двадцать пять
верст от Москвы, а сколько умерло в больницах и дома! Погиб и мой извозчик Тихон, как я
узнал уже после.
— Так я и
знала! Я в Швейцарии еще это предчувствовала! — раздражительно вскричала она. — Теперь вы будете не по шести, а по десяти
верст ходить! Вы ужасно опустились, ужасно, уж-жасно! Вы не то что постарели, вы одряхлели… вы поразили меня, когда я вас увидела давеча, несмотря на ваш красный галстук… quelle idée rouge! [что
за дикая выдумка! (фр.)] Продолжайте о фон Лембке, если в самом деле есть что сказать, и кончите когда-нибудь, прошу вас; я устала.
— Без сомнения, упрячу вас всех, только что шевельнетесь, чтоб изменить, и вы это
знаете. Но вы не измените. Это вы
за этим-то бежали
за мной две
версты?
В одиннадцать часов, только что он отперся и вышел к домашним, он вдруг от них же
узнал, что разбойник, беглый каторжный Федька, наводивший на всех ужас, грабитель церквей, недавний убийца и поджигатель,
за которым следила и которого всё не могла схватить наша полиция, найден чем свет утром убитым, в семи
верстах от города, на повороте с большой дороги на проселок, к Захарьину, и что о том говорит уже весь город.
Но сейчас же испугался и, чтоб окончательно не возвращаться к этому предмету, убежал на балкон, где некоторое время обмахивался платком, чтоб прийти в себя. Наконец он кликнул работника, чтоб разыскал Мошку и Праздникова, и позеленел от злости,
узнав, что оба еще накануне с вечера отправились
за двадцать
верст на мельницу рыбу ловить и возвратятся не раньше завтрашнего утра.
Узнали мы, что остановился царь в Александровой слободе, а будет та слобода отсюда
за восемьдесять с лишком
верст.
— Эх, куманек, не то одно ведомо, что сказывается; иной раз далеко в лесу стукнет, близко отзовется; когда под колесом воды убыло,
знать есть засуха и
за сто
верст, и будет хлебу недород велик, а наш брат, старик, живи себе молча; слушай, как трава растет, да мотай себе
за ухо!
— Не приду, потому что ходить незачем. Кабы
за делом, я бы и без зова твоего пошел.
За пять
верст нужно по делу идти —
за пять
верст пойду;
за десять
верст нужно — и
за десять
верст пойду! И морозец на дворе, и метелица, а я все иду да иду! Потому
знаю: дело есть, нельзя не идти!
— Ты и надейся, а мы надежды не имеем. Никаких мы ни градоначальников, ни законов твоих не
знаем, а
знаем, что у каждого человека своя планида. И ежели, примерно, сидеть тебе, милый человек, сегодня в части, так ты хоть
за сто
верст от нее убеги, все к ней же воротишься!
— Вон, в тех горах, — отвечал лазутчик, указывая
за Терек, в голубоватое туманное ущелье: — Суюк-су
знаешь?
Верст десять
за ним будет.
— А потому
знаю, что слышал своими ушами, как этот душегубец сговаривался с такими же ворами тебя ограбить. Нас дожидаются
за версту отсюда в овраге… Ага, собака, очнулся! — сказал он незнакомцу, который, опомнясь, старался приподняться на ноги. — Да не уйдешь, голубчик! с вашей братьей расправа короткая, — прибавил он, вынимая из ножен саблю.
— А вот изволишь видеть… — Тут несколько слов было сказано так тихо, что Кирша не мог ничего разобрать, потом сиповатый голос продолжал: — Он было сначала велел мне
за ним только присматривать, да, вид но, после обеда передумал. Ты
знаешь, чай,
верстах в десяти от Нижнего овражек в лесу?
Счастливцев. Ведь и у родных-то тоже не велика радость нам, Геннадий Демьяныч. Мы народ вольный, гулящий, — нам трактир дороже всего. Я у родных-то пожил,
знаю. У меня есть дяденька, лавочник в уездном городе,
верст за пятьсот отсюда, погостил я у него, да кабы не бежал, так…
— Эвона? Да это тот самый мужик, которого я утром встрел! — воскликнул он, указывая Глебу на пьяного. — Ведь вот, подумаешь, Глеб Савиныч, зачем его сюда притащило. Я его
знаю: он к нам молоть ездил; самый беднеющий мужик, сказывают, десятеро ребят! Пришел
за десять
верст да прямо в кабак, выпил сразу два штофа, тут и лег… Подсоби-ка поднять; хошь голову-то прислоним к завалинке, а то, пожалуй, в тесноте-то не увидят — раздавят… подсоби…
Уже с последней станции он чувствовал тайную тревогу; но тут просто смятение овладело им, смятение радостное, не без некоторого страха."Как меня встретят, — думал он, — как я предстану? эх. Чтобы чем-нибудь развлечься, он заговорил с ямщиком, степенным мужиком с седою бородой, который, однако, взял с него
за тридцать
верст, тогда как и двадцати пяти не было. Он спросил его:
знает ли он Шестовых помещиц?
— Хороший и умный человек, — начала Юлочка, — когда
узнает нас,
за сто
верст обежит.
— Подлецы! Аспиды! — неистовствовал Осип Иваныч, облекаясь в архалук. — Гнать нарочного
за семьдесят
верст за омарами… Тьфу! Это Егор Фомич придумал закормить управителей…
Знает, шельмец, чем их пробрать: едой города берут, а наши управители помешались на обедах да на закусках. Дорого им эти закуски вскочат!
— Да, он лечит теперь и руку и сердце подле своей невесты,
верст за пятьдесят отсюда. Однако ж
знаешь ли что? Если в гостиной диваны набиты так же, как здесь стулья, то на них славно можно выспаться. Мы почти всю ночь ехали, и не
знаю, как ты, а я очень устал.
— И ее сиятельство княгиня Зорина.
За версту узнаю ее шестерню. Oхота же кормить овсом таких одров! Эки клячи — одна другой хуже!
Позади — скучное лето с крикливыми, заносчивыми, требовательными дачниками, впереди — суровая зима, свирепые норд-осты, ловля белуги
за тридцать — сорок
верст от берега, то среди непроглядного тумана, то в бурю, когда смерть висит каждую минуту над головой и никто в баркасе не
знает, куда их несут зыбь, течение и ветер!
Однажды на привале к начальству прискакал казак с важным известием. Нас подняли и выстроили без ранцев и без оружия, в одних белых рубашках. Никто из нас не
знал, зачем это делается. Офицеры осмотрели людей; Венцель, по обыкновению, кричал и ругался, дергая
за дурно надетые кушаки и с пинками приказывая оправить рубахи. Потом нас повели к полотну железной дороги, и после довольно долгих построений полк вытянулся в две шеренги вдоль пути. На
версту протянулась белая линия рубах.
Знали мы только, что турку бить идем, потому что он много крови пролил. И хотели побить турку, но не столько
за эту, неизвестно чью пролитую кровь, сколько
за то, что он потревожил такое множество народа, что из-за него пришлось испытывать трудный поход («которую тысячу
верст до него, поганого, тащимся!»); билетным солдатам побросать дома и семьи, а всем вместе идти куда-то под пули и ядра. Турка представлялся бунтовщиком, зачинщиком, которого нужно усмирить и покорить.